Никто

      Вы подчеркнули.       Отсутствие смысла — теперь это даже звучит смешно.       Это смехотворная в своей нелепости фраза. Вы подчеркнули отсутствие смысла. Скорее всего, вы не знали, что говорите.       Вы не подумали. Конечно же, вы не подумали. Оправдывать вас не нужно. Пусть я и хочу вас оправдывать: известная ошибка. Такова ловушка, в которую попадают многие думающие люди, если их что-то, — например, то, что принято называть любовью, — сбивает с толку.       Впрочем, я не должна оправдывать и себя.       Стоит ещё раз подчеркнуть отсутствие смысла.       Елена не репетирует этот монолог, чтобы предъявить Виолетте, — всё как есть, без культурно сокрытых мест, — но прокручивает в голове, обращаясь к придуманной копии Виолетты, то есть к себе самой, и не собирается выходить на сцену. Вслух она так много не скажет. Здесь слишком легко наговорить глупостей, за которые придётся держать ответ, — и это будет лишняя, созданная только по глупости трудность.       Елена много чего создала по глупости. При этом ни одного гениального произведения из-под её пера не вышло.       Хотя она произвела много лауреатов международных конкурсов и преподавателей фортепиано; но во всём, что не касалось профессии, она всегда была равномерно глупа. Жизнь учила её избегать новых глупостей. Это как с музыкой: фальшивая нота бьёт по ушам и по голове так, что волей-неволей будешь стараться не повторять ошибку.       На сей раз Елена промахнулась мимо клавиш и взяла совершенно немыслимый аккорд.       — Я вчера выпила, — говорит она, потому что координация известно страдает от алкоголя. — Я ведь давно не пила алкоголь. Тем более такой крепкий. Я больше года не пила ничего крепче чая. Разумеется, коньяк меня немного… расстроил.       — Расстроил?.. — переспрашивает Виолетта.       — Ну, сбил строй. Как, например, если неаккуратно двигать старый рояль… и, может быть, уронить его…       — Вы теперь плохо себя чувствуете?       — Не хуже обычного. Похмелья не было. Свою меру я, как ни странно, помню.       — Меру? — Виолетта усмехается, и её усмешка задевает Елену за живое.       — Что вы смеётесь? Уж вы-то знаете, как выглядит неумеренно пьющий человек! Так вот: чтобы вам было понятнее…       — Мне понятно, Елена.       — Понятно — или надумали себе?.. Слушайте. Я вчера выпила. Вы тоже выпили, невзирая на правила гигиены. Вы позволили себе то, чего, должно быть, и не позволили бы на трезвую голову… вы позволили себе это потому, что я вам это позволила.       — И мне понравилось.       — Вам до сих пор не с чем сравнивать. Однако же, Виолетта…       — Я могу сравнивать. Ваше отсутствие с вашим присутствием, например.       — Человека и пустое место? Интересно. Перестаньте меня сбивать. Вы никогда не могли похвастаться развитой эмпатией, но…       — Куда мне до вас!..       — Вот именно. Слушайте, я вам говорю: слушайте! То, что я вам вчера позволила… Надеюсь, вы не сделали лишних выводов. Я больше не буду вам этого позволять. Вы и сами… не должны, Виолетта. Между нами не сложится таких отношений, как… тогда; всё ведь теперь… совсем по-другому. Та история была увлекательна, но я не смогу, да и не захочу её повторить…       — Никто и не предлагал повторять.       Улыбка — во всех её, даже оскорбительных, вариантах — из голоса Виолетты убралась. Её голос сразу зазвучал тише и глуше.       — Как же никто? Вы меня поцеловали. У поцелуя ведь есть контекст.       — И я бы это сделала ещё раз, трезвая.       — И всё бы началось заново…       — Какая чушь. Ничего бы не началось заново. Ничего бы не повторилось. Всё действительно теперь по-другому. Между нами могут сложиться другие отношения.       — Вы правы, но сами они не сложатся — а складывать я не готова. Чтобы вы не поняли, как обычно, неверно… Вы нравитесь мне даже сильнее, чем раньше. В интернате я вспоминала вас почти каждый день. Может быть, отчасти эти воспоминания и эти мысли сохраняли мой здравый рассудок. Вы были мне нужны, чтобы его сохранить, и, хотя вас не было рядом, вы свою функцию выполняли. Но сейчас — и по-настоящему… я не смогу, Виолетта. У меня не хватит на это сил. Моя жизнь изменилась, и я никак в ней не разберусь. Нет… мне сейчас нужно не это. Я вам не обеспечу того, что могла обеспечить раньше… того, что предлагала, и того, что получалось на самом деле… ничего не обеспечу; вам стоит это понять. У меня ничего для вас нет. Что бы мы друг о друге ни фантазировали, когда было удобно и даже полезно…       — Почему вы думаете, что мне от вас что-то нужно?       — Потому что люди не целуются просто так.       — Вы не должны ничего… обеспечивать, даже если…       — Я не буду с вами спать, Виолетта. Ни как раньше, ни по-другому. Не буду. Не смогу.       — Да никто же вас не…       — Не придуривайтесь, пожалуйста! — восклицание получается слишком громким. После этого Виолетта долго молчит. Она сидит, не издавая ни звука. Елена не может предположить, что она делает и куда смотрит.       Наверное, впрочем, она ничего не делает, а смотрит на неё — на Елену.       Догадка верна.       — Спать — это частность, — говорит, не получив ответа, Елена. — Проще говоря, ерунда. Я не готова быть с вами как с любовницей, только и всего. Уместно ли теперь слово «любовница»? Наверное, нет. Это тогда оно было уместно… снова частности, снова — ерунда… Виолетта, вы извините меня за путанность речи…       — Ничего. Тема неудобная.       — Я буду лаконичнее.       — Слово «нет» достаточно лаконичное.       — И всё же оно требует объяснений. Я вас уважаю и не хочу вводить в заблуждение. Не хочу я вас и обидеть…       — Вы не обманули меня и не обидели. Всё в порядке. Вы имеете право… не хотеть. В том письме вы «надеялись на мой холодный рассудок»…       — Вы помните то письмо!..       — Как не помнить? Тогда я вашу надежду не оправдала. Меня можно понять, то был мой первый опыт такого рода.       — А теперь, конечно, вы изменились и повзрослели.       — У меня было время. Вы можете ещё раз понадеяться на мой рассудок. Я больше не буду вас целовать и ставить в другие неловкие положения.       — Не обещайте: обманете.       — Хорошо.       — Если нам обеим всё ясно… Я хочу вспомнить ту пьесу, о которой вы говорили. Которую играет ваша ученица. Она начинается в до-диез миноре, правильно?       — Ноктюрн? В до-диез миноре.       О вчерашнем Елена больше не говорит. Переводит внимание к музыке она столь виртуозно, что лазеек для Виолетты (которая, разумеется, не прочь продолжить беседу о неудобном) не остаётся; Виолетта вынуждена слушать; чтобы не думать о постороннем, она вынуждена участвовать.       — Что там дальше? — спрашивает Елена.       Её снова подводит память. Руки застывают на клавишах. Виолетта читает по нотам: модуляция. Такой-то аккорд, а потом такой-то. Чтобы быстро и грамотно реагировать, Виолетта внимательно следит за текстом. Елена находит нужные клавиши быстро и точно. Как пианистка, она ещё немного не в форме. Может ли Виолетта понять? Виолетта таких перерывов не делала даже в детстве, когда на словах из неё делали пианистку, а на практике няньку для братьев, сестёр и родителей.       Заканчивает она без ошибок и лишних пауз, из всей пьесы, выученной, должно быть, лет десять назад, забыв один такт.