Боги, познавшие смерть

      Скелет Харон с гуляющей челюстью неторопливо грёб, рассекая мрачный, вечно спокойный Стикс. На пафосной, жутковатого вида ладье, украшенной острейшими копьями, помимо хилого перевозчика величественно возвышалась мощная фигура правителя Подземного мира. Лишь одинокие редкие всплески и стоны несчастных погибших душ, цепляющихся бледными иссохшимися руками за борта, тянущих тощие шеи, чёрные рты разинуты в просящем вопле, нарушали тишину и всеобщий покой. Молодое сине-серое лицо Бога исказило отвращение к мертвецам. Как смели ничтожные людишки лезть к нему? Пускай, их проблемы, сами напросились, вот и горели теперь в синем пламени владыки. Исчезали, испепелились в мгновение ока. Тонкий трепещущий дымок с пальцев сдул Аид с ледяным безразличием, не моргнув.       Пред ладьёй с грохотом распахнулись гигантские врата в Подземный мир, они будто обугленные рёбра мёртвого жуткого чудища. В прорехах загорелись шесть алых злющих глаз, под сводом пронеслось рокочущее рычание, пугающее всяк сюда входящих. Хозяин же лениво оглядел три скалящиеся клыкастые пасти, клацающие с голоду зубами, вытянул из складок тоги только что наколдованный кусок мяса и небрежно швырнул церберу. Тявканье, скулёж, возня и грызня за спиной мало занимали Аида, хмурый лик омрачали думы о грядущем да скверное настроение после посещения Олимпа. Царила ужасающая тишина: ни всплеска Стикса о борт, не бился шумно о скалы, обрамляющие русло. Повелитель подплывал всё ближе и ближе к дворцу, надеясь, что есть в запасе время остыть после встречи с праздными родственниками и встречей особого гостя из далёкой страны.       Стоило владыке сойти на берег перед винтовой лестницей, высеченной в скале, уходящей ввысь, как разразился повелительным криком:       — Боль, Паник!       В следующий же миг сверху послышались торопливое шлёпанье босых лап, заискивающие причитания с зарождающейся отдышкой. За поворотом показалось грузное тело с бордовой шкурой и шарообразным животом, от ходьбы по которому шла рябь. За Болью метнулся тощий угловатый Паник, суетящийся, но никак не обгоняющий напарника на широкой лестнице, хотя места для манёвров полно. Аид устало наблюдал за картиной, сложив руки под грудью и оперевшись о стену дворца, ожидал спешащих, вопящих прислужников.       — Боль.       — И Паник.       — Готовы ко всему! — отчитались уже вместе прислужники, заискивая, смотря в глаза хозяину.       — Ладно-ладно, как только придёт особенный гость, немедленно доложите мне об этом. — Аид поправил и без того идеально сидящую на нём тогу, отвернувшись от Боли и Паника, собрался уходить.       — О, он уже здесь, — расшаркиваясь, отчитался Паник.       — Что?! — воспламенился в одночасье, раскраснелся от гнева повелитель Подземного мира. Ноздри раздувались в ярости, выпускали клубы дыма. Массивная фигура Бога угрожающе надвигалась на сжавшихся приспешников. — Он уже здесь, а вы молчали?       — О-о-ох, мы презренные, жалкие черви, — заскулили они, не перестав дрожать от страха, кланялись в ноги, утыкались рогатыми лбами в камень пристани. Прислужники на глазах уменьшались и превращались в червей. Хныкали, молили о пощаде.       — Не забыть после встречи напомнить себе изувечить вас обоих, — шумно выдохнул Аид, словно сдув гнев. Лицо вновь приняло спокойное выражение и серо-голубой цвет, а пламя волос горело привычным синим. Черви пристыжено затихли, прекратили рыдать, глотки в истерике рвать.       По залу гулял густой, сизый, с едва заметным оттенком зелёного дым, клубился всюду, окутывал кости, выступавшие со стен в качестве украшения, свисающие с потолка, впитывался в мёртвые камни. Изменения создали ещё более пугающую обстановку, однако это придавало особого шарма пристанищу мёртвых. Сквозь густой табачный смог даже Богу мало что удавалось разглядеть: один лишь силуэт в кресле, нагло закинутые на овальный постамент, служивший столом, ноги и горящие в черепе пурпуром глаза. До безобразия ехидные, коварные. Взгляд как у Аида, такой же шкодливый, бойкий, цепкий. Хозяин попытался сдуть липкий туман, пущенный гостем, на что только одиноко прыснули, видимо, игрался, крохи серьёзности рассыпались в пыль. Он таки не выдержал и рассмеялся в голос, шлёпнул себя по коленям.       — Хэ-хэ, как ты с такой горящей шевелюрой живёшь при дверях и окнах нараспашку? — издевательски посмеивался гость. Наглец глумился над хозяином — непозволительная дерзость. Стучал пальцами по камню поразительно звонко. — Ну… Не злися! Садись, поболтаем, выпьем, я не с пустыми руками в гости пришёл.       — Хр. Да-да, ты гость, но какого хера ты в моём доме надымил! Кто тебе позволил? — Аид не успел вылить всё накопившееся возмущение потоком брани, как табачный дым ожил и потихоньку стал рассеиваться. — Я и сам мог убрать эту дрянь.       — Прости-прости, как я мог пренебречь гостеприимством дорогого и столь радушного хозяина? Хотя я уж думал, про меня забыли… — приглашённый Бог пробарабанил костлявыми пальцами по столу, раздражённо цыкнув. — Ох уж эти встречи в кругу семьи. Неужели не у меня одного родня настолько злоебучая?       Гость подмигнул, сверкнув пурпуром. Сизо-зелёная дымка полностью испарилась, обнажив ухмыляющийся лик с белой краской, будто маской в виде черепа. Благородный подбородок покоился на переплетённых между собой пальцах. В целом Бог внешне сильно отличался от олимпийцев, одна одёжка чего стоила: странная вытянутая шляпа, напоминающая пифос, расстёгнутый белоснежный плащ с высоким воротом, а под ним ещё несколько слоёв ткани зелёных, бирюзовых оттенков. И множество золотых украшений на рукавах, груди, шее. Хоть ноги с постамента убрал, и на том спасибо, только радушия владыке Подземного мира сей благородный поступок не прибавил. Проскрежетав зубами, Аид гордо проследовал за стол, стоило приземлиться, как появилась пузатая бутылка с тёмным, почти чёрным напитком.       — Угощайся. Это мой дар тебе, радушный хозяин, — оскалился гость, одновременно откупоривая бутыль. Зал сразу же наполнился сладковатым, неизвестным для Аида ароматом, который мешался с горьким, понятным, древесным. — Он должен тебе понравиться, Холодный Огонёк.       — Аид, — хмуро поправил владыка. — Моё имя Аид, запомни его, Самеди.       — Раз так, то я предпочитаю зваться Барон Самеди.       Он ухмыльнулся, ослепив белозубой улыбкой, отвлекал внимание от рук, разливавших чужеземный напиток по прозрачным чаркам. У Барона ни манер, ни чувства такта, он кардинально отличался от того мрачного, угрюмого образа, который натянул на приглашённого по своему подобию Аид. В представлении владыки все Боги смерти одинаковые: все, как он, в тёмных одеждах, несущие траур, вселяющие людям в сердца скорбь и страх. Главное — совсем не взбалмошные, упивающиеся алкоголем, нагло прокуривающие всё удушливым дымом. Не то чтобы повелитель Подземного мира вёл себя праведно, соблюдал полностью свои же установки, просто умело скрывал от всех, лишь бы осудить свободных от оков предрассудков. Открытые, показные выкрутасы Самеди раздражали в первую очередь из-за собственной зажатости, некой злой тёмной зависти, грызущей изнутри.       — Выпьем же за столь чу́дную встречу! — воскликнул Барон Самеди, схватив чарку.       Напиток выплеснулся за край, намочил тонкие тёмно-оливковые пальцы, несколько капель упало на выточенный мрачный постамент. Аид неохотно последовал примеру гостя, аккуратно взяв чарку — невежливо же отказывать, когда приносят дары. Самеди посоветовал хлебнуть всё и сразу, ведь именно так пьют ром, и мгновенно продемонстрировал, как оно делается. Поставил пустой прозрачный сосуд на стол, внимательно наблюдал за спокойным, но слегка скованным хозяином. Неуютно что-то делать, особенно впервые под внимательные взгляды незнакомцев. Владыка недовольно воспылал, однако его проигнорировали или не поняли намёка, тогда ничего не попишешь. Рот и горло обожгла огненная, чутка сладковатая вода, повелитель поморщился от слабых и всё же своеобразно приятных ощущений. Вино шло как-то мягче, чем заморский подарок.       За первым выпитым последовал второй, потом третий стеклянный бокал — так чарки назвал Барон, они звонко, ритмично стучали по камню. Неоднократно развеселённый повелитель Подземного мира, не рассчитав силы, разбивал хрупкие сосуды, осколки исчезали по мановению костлявой руки, обращались в дым, а на месте испорченного объявлялся новый и совершенно целый. Запьяневший Самеди пересел ближе к Аиду, его рассказы стали более вольными, развязными, между стройной речи то и дело проскользнёт пошлая шутка иль грубое словцо. Он долго размахивал пальцами с зажатой сигарой, но так и не зажигал, брал в рот, делал пустую затяжку, опомнившись, убирал и снова забывал. Общение вроде и расслабляло, но настораживало — с чего вдруг такая резкая перемена. От выпивки мысли скакали, сменялись одна другой. Балаган мог продолжаться ещё вечность, если бы хозяину не надоело. Он схватил гостя за кисть, облизав кончик сигары синим огоньком.       — Премного благодарен, Синевласка. — Аид метнул в Самеди испепеляющий взгляд, напомнил про недопустимость столь вольных обращений. Однако не похоже, что гость внял предупреждению, перескочил на новую тему, но уже более интересную и заманчивую. — К чему все эти прелюдии, знакомства, пьянство? Рассказывай, зачем звал?       — Вот так сразу? Рассказывать без подводки, объяснений? — перемена настроения получилась ужасно резкой, что сам повелитель Подземного мира пребывал в лёгком замешательстве. Не скрыл эмоций за серьёзной интонацией.       — А что тут такого? Я тебя внимательно слушаю. С чем тебе помочь, Огонёчек? — Барон вальяжно развалился в кресле, вновь закинул ноги на стол-постамент, затягивался сигарой, посмаковал вкус. — Хочешь тоже?       — Моё имя Аид, — процедил сквозь зубы хозяин. — Дай сюда и слушай, не перебивай.       — Конечно-конечно…       — Мне нужен трон Олимпа, — владыка проигнорировал ироничное высказывание собеседника, переходя прямо к делу. Говорил он чётко, вкрадчиво, подбирал слова, несмотря на ромовую путаницу в голове. — Надо уничтожить всех этих паршивых родственничков, которые только и делают, что веселятся. А главная угроза — Зевс.       — О, тот самый ненавистный добрый братец, который вечно всё портит! — На миг пламя на голове Аида вспыхнуло красным, лицо побагровело, однако он быстро успокоился. Глубокий шумный вздох, чтобы окончательно скрыть эмоции под покровом бесстрастия. — Ну… не злись, я понимаю, каково тебе. У меня тоже есть мелкий обсосок, благосклонный к людишкам. Не встречайся мы раз в несколько десятков лет для охрененных потрахушек, давно бы от него избавился.       — Кхм, что? С братом? — Он не верил своим ушам, а Барон выглядел невозмутимым, быть может, хорошо притворялся для пущей убедительности. Иль же скрывался за нарисованной черепной маской, как удобно. — Можешь не отвечать. Мне не интересно, что происходит у вас там, где бы вы ни жили. Ты поможешь?       — Не интересно ему, как же! Предлагаю потом языками почесать про наши горячие братские отношения. А пока, что ты можешь предложить мне?       — Ты презренный…       Однако договорить не дали, тонкий палец прижался к губам, вдавливая с напором, будто желая проникнуть в рот. В пурпуре засверкали дурманящие огни, заискрилось пламя, от которого сложно сохранить хладнокровие, расслабленность, кроме пошлых мыслишек, пускающих корни в беспокойный разум. От долгого питья краска с лица Барона не ушла, до этого Аид не обращал особого внимания на эти странности, а сейчас пригляделся. Самеди оскалился, повторив вопрос, придвинулся ближе. Хитрый напоминал искусного соблазнителя: манера речи, повадки, мягкость, гибкость движений способствовали созданию образа.       — Ты смеешь со мной торговаться. — Барон нахмурился и разочарованно замотал головой.       — Кому из нас нужна помощь: тебе или мне? Ты, — он придвинулся ближе, вынудив Аида вжаться в противоположный подлокотник, — позвал на разговор. Поверь, я могу посодействовать твоей мести, другой вопрос — надо ли оно мне… Скажем, если бы Огонёчек меня сексуально удовлетворил, я бы с радостью принёс голову Зевса к его ногам.       После сказанного он недвусмысленно положил ладонь на бедро возмущённого собеседника, интимно-игриво сдвинулся выше, ближе к паху. Удовлетворил? Удовлетворил того, кто честно признался с сексуальной связи с собственным братом? Взамен на полную власть, головы всех олимпийцев и статус Верховного Бога. Мелочь по сравнению с исполнением жгучего желания длинною в жизнь. А мог ли Барон врать, так ли он силён, как хвалится? Плевать, гость старательно всё это время опаивал Аида ромом с примесью колдовского зелья, то ли он сам поддался лакомым, тягучим, словно патока, речам — ответ толкнул владыку в объятия любовника на сегодня. Чужие губы мягкие, со вкусом табака, пепла и сладости рома, свои же представлялись сухими, царапающими, однако, судя по приглушённым стонам партнёра, это не заботило. Костлявые руки гладили серые щёки, доводили до мурашек. Пальцы коснулись сине-голубого пламени на голове и не дёрнулись прочь, в отличие от обладателя.       — Что ты творишь, глупец! Это же огонь! — пламя заалело, как и сам рассерженный Аид, не удалось в голосе скрыть испуга.       — Не бойся, я не обжёгся, — утешающе проворковал изворотливый Самеди, в глазах вновь искры вожделения. И как сразу не догадался об их истинной природе? — Полагаю, ты согласен. Но раз так, то мог бы просто сказать вслух. И всё же мне понравилось, тебе только чутка напора, уверенности, и будет идеально.       Владыка беззвучно раскрыл рот, пылая от внезапно накинувшегося гнева и Барона, вцепившегося зубами в шею. Мучительные импульсы разносились под кожей с пугающей быстротой колющими сгустками. Умудрился же прокусить до крови каким-то чудом, клыков не наблюдалось ранее. А после доставленной вспышки боли он как бы попытался приласкать, слизывал выступающие капли, одаривал влажными мазками языка. Самеди хищно нависал над пойманной добычей с горящим азартом в пурпуре, искривлённой, ломанной ухмылкой. На белых губах осталась чёрная божественная кровь, она же проникла в рот с новым поцелуем. Горько, вязко, будоражаще. Разум мутнел от опасной близости, томительного возбуждения. Увлечённый развратом и новообретёнными, до этого забытыми ощущениями, Аид стянул с плеч белую мантию, она сошла, подобно лавине с гор, на пол. Любовник сквозь поцелуй усмехнулся, по его воле остальная одежда разлетелась дымом, обнажив смуглое, как ром, подтянутое тело. Зачинщик спора резво спрыгнул с кресла, умостился на стол, поманил к себе пока ещё одетого партнёра.       — Я заметил, тебе нравятся пёсики, — голос прозвучал томно, хрипло и вместе с этим властно, уверенно.       — Что пёсики? — Аид подался навстречу и прижался бы вплотную, не натолкнись грудью на вытянутую руку. Недоверчивый взгляд на лик с рисунком черепа, слишком пьян, чтобы разобрать истинные эмоции.       — Да, пёсики. Нравятся они тебе? Конечно, нравятся, вон какого огромного завёл! — Тёмно-оливковая рука плавно разглаживала складки тоги на груди, очерчивала рельеф мышц, подбираясь к горлу, резким броском хватая непонимающего любовника за шею. — Не дёргайся, сейчас я твой хозяин. Смотри, какую прелесть я тебе приготовил, мой Пёсик.       Стоило ладони отлипнуть от шеи, как на том месте проступила неестественная стянутость, плотно обхватив. Грубый на ощупь ремень впился в кожу, металлические вставки, словно в насмешку, морозили разгорячённого страстью владыку. В руке поблёскивала холодными бликами цепь, натянулась, вынудив качнуться вперёд. Сдавленный кашель от першения в горле. «Хороший мальчик», — похвалил Барон, дёрнул ещё раз за поводок для лёгкого поцелуя. Аид недовольно зарычал, попытался укусить партнёра, бесили глупые унизительные игрища. Он же Бог, а с ним вот так обращались, как с псиной, если не хуже. Оттого весь пылал, гневался, злость красно-оранжевым цветом демонстрировал, в ответ прилетали насмешки да угрозы наказанием. Свободная рука скользнула под чёрную тогу, по бёдрам пробежала мелкая дрожь от чужих прикосновений, пальцы поднимались выше по ногам, пока не остановились у мошонки. Гладил успокаивающе, пока рычание не затихло, сменившись тяжёлым дыханием.       Самеди немного подзатянул ремень ошейника и вежливо смолчал, почему-то не возмущался из-за наглых укусов в плечо, за цепь оттягивая Аида от себя. Тот отчаянно стремился показать недовольство и подрастерял запал, страсть продолжать, когда вновь коснулись члена, возбуждения уже не было. Барон выглядел разочарованным, оно и понятно, обидно, что партнёр не отвечал на сексуальные фантазии, никакой поддержки. Сделка… Пурпурный взгляд напомнил о договорённости, проникнув в почти протрезвевший разум одним словом. Надо только потерпеть, всего один раз гнусные унижение, зато потом Олимп будет его, полностью в его власти. Сине-серые губы целовали смуглую шею, безволосую грудь, накрывали попеременно соски, чтобы зубы могли зацепиться. Ничего лучше не пришло в голову, как ещё можно ублажить. Любовник от такой смены ощущений громко втянул воздух носом, однако если бы совсем не по нраву было, отодвинул за повод Хорошего мальчика.       — Встань и подержи, — приказал Барон, указав Аиду на подол тоги. — Выше задери, по грудь. Ты же Хороший мальчик у меня?       Скрипя зубами, Аид исполнил приказ, на краткий миг огонь зажёгся пурпуром, прям как глаза партнёра. Поцелуи, покусывания, грубоватые ласки, полные власти, раззадорили, вернули возбуждение, но мерзотный шип, стеклянный осколок остался в сердце. Всё ощущалось лживым, искажённым, принуждение не играло на пользу. Самеди смазал ладони какой-то жидкостью, похожей на оливковое масло, из наколдованного сосуда с изумрудными стенками, потянулся к тёмно-серому, почти угольно-чёрному члену. Сжимал крепко, медленно водил рукой от любовника к себе, а тот, хитрец, дёргался, толкался, стараясь задать собственный темп. «Приятно?» — кивнул на шипящий вопрос. Бог с другого конца света умело и ловко туманил разум волнами из ярких ощущений, поглаживал, топил голодного в нежных чувствах. Кажется, в зале испарилась, улетела значительная часть воздуха, которым можно дышать, он потяжелел, загустел, потеплел, жёг лёгкие, а грудь часто вздымалась. Всё проклятая удавка на шее, но есть в ней что-то приятное.       Правильно попросил ускориться, хотел, чтобы член сжали крепче, отвечали скупой улыбкой, на краткий миг поддавались, возвращали всё к привычному темпу. От нетерпеливых толчков масло на ладонях возбуждающе хлюпало, сливалось с протяжным стоном, напоминающим мольбу. Самеди в который раз проигнорировал слова хрипящего любовника, потянул поводок для долгого поцелуя, игрался с языком, покусывал губы, ни на мгновение не отрываясь от процесса. А подчинённому владыке нечем дышать, освободили для вдоха в последний момент. Вновь попросил быстрее, уже готов закончить, а Хорошему мальчику приказывают терпеть, ждать, если он, конечно, не хочет быть наказанным. Оставалось тихо скулить и стонать, пока руки творили магию с ощущениями и телом. Аид пьянел без вина, выныривал из тьмы, открывая глаза, натыкался на пурпурные огни, возвращаясь в дурман, почти наваливаясь всем весом на партнёра. Чуть-чуть. Буквально одно движение до разрядки. Ремень затянулся потуже, кажется, что уже конец, так оно есть.       — Кто у нас Хороший мальчик? Аид у нас послушный мальчик, только какая жалость, взял и обкончал всего хозяина. Придётся слизать, — ухмыльнулся довольный Барон, в который раз произвёл манипуляции с ремнём ошейника, теперь ослабил.       Пошатываясь, всё ещё туго соображая после нахлынувшего удовольствия, Аид опустился на колени перед Самеди. Семя заманчиво, необычно контрастировало на смуглой коже белым, разлилось по бёдрам, животу, стекало по дёргающемуся, стоящему члену, извивалось вместе с дорожками вен. Рука натянула поводок, подталкивая к выполнению приказа, совсем не давая опомниться, прийти в себя. Любовник неуверенно накрыл первые капли, во рту пресный вкус, не как ожидалось — противный. Провёл языком, собрал остальное, получил похвалу, Барон почесал за ухом. Теперь с другой ноги, назвали Хорошим и очень послушным мальчиком, но он не сдержал порыва, прикусив кожу, потёрся щекой о мошонку. Хозяин не может оставить дерзкий поступок без наказания, сдавил шею ремнём туже, насадив ртом на член. Глаза расширились, вновь задыхался, как при поцелуе.       — Бери глубже, я знаю, ты можешь, — командовал Барон, подаваясь бёдрами вперёд. — И будь послушным, не кусайся, иначе не видать тебе Олимпа. Со мной поедешь, Пёсик, сосать учиться будешь.       Злили слова, надменный тон, манипуляции с его сокровенными желаниями. Гордость Бога бунтовала, науськивала противиться, сопротивляться, и всё зазря. Поначалу глубоко вбирать оказалось тяжело, только половина помещалась без режущих слёз, страха задохнуться. И отвращения к процессу не возникало, но и особого желания, тяги тоже. Самеди мягко направлял неопытного любовника, подсказывал, как будет лучше, приятнее, где стоит целовать, где — ласкать языком. Награждал тягучими стонами, закатывал глаза, когда старательный ученик всё делал правильно, чуть погодя даже ослабил хватку ошейника. Приговаривал, какой же у него послушный мальчик, как быстро учится, как хорошо отсасывает. Барону нравилось, когда Аид смотрел в глаза, а он в это время представлял себя преданным щенком, заискивающим перед хозяином из-за положения. Кололо в самое нутро. Безумно больно. Но надо потерпеть, скоро всё должно закончиться.       Барон учил работать языком, играть им для достижения несказанного удовольствия, а не просто бездумно облизывать ствол и головку. Так приятнее, чувственнее. Не сразу из-за омерзения Хороший мальчик заметил свою власть над телом, он мог легко манипулировать партнёром, если правильно лизать, можно заставить трястись от нахлынувшего наслаждения. И всё же заметил, но не смог применить. С каждой новой попыткой губы опускались ниже и ниже, в один момент коснулись лобка, жаль, ненадолго. Самеди очень довольный, расслабленный, чего Аид совершенно не мог сказать о себе, всё давалось через силу воли, желание обрести желаемое. Забытье отпускало быстро, напуганное отвращением. Радовало, что стоны у любовника участились, дыхание углубилось. Вот он, близкий конец пытки. Словно в подтверждение мыслей цепь намотана на кулак, вторая ладонь надавила на затылок, несмотря на огонь. Пара резких, размашистых толчков, и рот заполнен семенем, которое заставили проглотить.       — Беги паковать вещи, ты переезжаешь на Олимп, — оскалился тяжелодышащий Самеди. — Как-нибудь в гости заеду повторить.