Выдумка

Послеобеденный Перпиньян утопал в звуках церковных колоколов, оживленных разговорах прохожих, криках глашатаев и переругиваниях уличных торговцев. Таверна «Убежище кочевника» располагалась на углу главной городской площади. Александр и Бьянка медленно проезжали верхом мимо разноцветных ярмарочных прилавков, полных товаров на любой вкус и кошель — от красочного текстиля до экзотических специй, привезенных из дальних стран. Деревянные лавки со скамьями все еще были расставлены прямо под открытым небом — и почти все они оказались забитыми людьми. Никто не знал, сколько еще теплых дней оставалось или как долго продлится это затянувшееся лето, но никто не хотел упускать ни минуты его последних мгновений. Горожане смеялись, встречались, любили — пиво и вино лились рекой из всех близлежащих трактиров и кабаков. Люди на юге были другими. Более улыбчивыми, более расслабленными, более живыми. Александру здесь нравилось, хотя он и понимал, как разительно отличается от них. Даже еще больший чужак, чем раньше. Мужчина думал, что если бы он мог выбирать другую жизнь, другую судьбу, быть другим человеком, — он не отказался бы провести здесь какое-то время. Ему хотелось бы привезти и Рене сюда. Александру казалось, что ей бы тут тоже понравилось. А вот мадемуазель Барро явно чувствовала себя как дома. Бывшего губернатора это не удивляло. В конце концов она сейчас была как никогда близка к родине своей матери, а иногда и вовсе пересекала ее границу. Торговец цветами, залихватски подкрутив пышные усы, с восхищенным возгласом ma sainte et belle Madone сорвал со стебля бутон камелии и, мечтательно взирая на девушку, протянул его Бьянке, когда она поравнялась с его прилавком. Belle — безусловно, но sainte — Вы очень удивитесь, мой друг. Ехавший позади Александр криво усмехнулся своим мыслям, наблюдая за разворачивающейся перед ним картиной. Мадемуазель Барро приостановила своего коня и, с деланно смущенным смехом, приняла цветок из пальцев мужчины, покрутив его в руках и залюбовавшись ярко-красным насыщенным оттенком лепестков. Она удовлетворенно улыбнулась и одарила восторженного торговца воздушным поцелуем, заправив бутон за ухо. Купаясь в его внимании, девушка, расправив плечи и гордо приподняв голову, чуть взмахнула поводьями и продолжила движение. — Ma Madone, la plus belle fleur de Perpignan. Dis-moi, à qui es-tu? — крикнул мужчина ей вслед. Бьянка обернулась через плечо и, сначала сверкнув хитрым лисьим взглядом в сторону Александра, мелодично пропела: — Demandez à ce monsieur lugubre qui m'accompagne, — рассмеялась она и, подмигнув бывшему губернатору, отвернулась, нежно проведя пальцами по бутону камелии за своим ухом. Александр одарил ее яростным взглядом. Вы и Ваши феерические шутки, мадемуазель Барро. Последнее, что ему сейчас было нужно — это спор с незнакомцем из-за женщины, которая даже не была его. К счастью, торговец цветами был настроен мирно. — Prenez soin d'elle, mon ami, — промолвил мужчина ему в спину, и Александр очень отчетливо услышал в его тоне светлое томление и легкую улыбку. — Je le ferai, — буркнул бывший губернатор себе под нос. — Si je ne la tue pas moi-même. Кажется, Бьянка все равно умудрилась его услышать, потому что вновь заливисто рассмеялась. Александр лишь раздраженно стиснул зубы. Они уже достигли живописного крыльца «Убежища кочевника» — его дерево изящно состарилось с годами, а на поверхности остались слабые отпечатки бесчисленных шагов и случайно пролитых напитков. Растения в горшках украшали перила, а подвесные корзины — навес над входом, пестря все еще красочными цветами, которые прекрасно контрастировали со светло-серым камнем здания. Бьянка уверенно завела коня за угол, они въехали на задний двор таверны. С отработанной за года легкостью девушка спешилась, ее сапоги с мягким стуком коснулись земли. Она подняла руки вверх, медленно и изящно потянувшись к небесам. — Au nom des saints! — простонала она, теперь разминая еще и шею. — Наконец-то… Александр спрыгнул с лошади рядом с девушкой, его ноги слегка онемели от долгой езды и внезапного импровизированного состязания в скорости, но он предпочел не выказывать своего дискомфорта. — Что, у Вас опять отваливается задница, мадемуазель Барро? — передразнил он ее же собственный выбор слов почти трехнедельной давности. — Так и знала, что Вы о ней думаете, — Бьянка соблазнительно улыбнулась ему и закусила губу. Александр с трудом подавил недовольный рык. Бывший губернатор все еще заметно злился на нее за тот спектакль на городской площади. Конечно, он уже был никем. Просто фантомом, призраком, который натягивал на себя разные обличья, но если Пале-Рояль и Версаль его чему-то и научили, так это скрытности. Король ты, придворный, купец, вор или простой крестьянин — нельзя позволить окружающим узнать о твоих симпатиях и привязанностях, нельзя рассказывать, какие люди тебе дороги, нельзя посвящать людную площадь в информацию, что кто-то кому-то принадлежит. Даже если это не так. Даже если это просто глупая шутка. Никогда нельзя наверняка знать, кто и как воспользуется этими сведениями, кто их может подслушать, кому и куда впоследствии донести. Когда же Вы научитесь вовремя останавливаться, мадемуазель Барро? Александр покачал головой. Девушка, цокнув языком, мягко потянула коня к деревянной ограде, утопающей в тени высоких раскидистых платанов, и уверенно его привязала. Мужчина последовал за ней, подведя свою лошадь туда же, к жеребцу Бьянки. Он ловко закрепил поводья. Александр несколько раз погладил животное, аккуратно проскользил ладонью по его бархатистому носу и, глядя в умные блестящие глаза, запустил пальцы сквозь плотную черную гриву. — Нужно убедиться, чтобы им принесли воды и еды, — промолвил он, поворачиваясь к Бьянке. — Думаю, они заслужили знатный пир после этой дикой гонки без правил. Бьянка пожирала его глазами в своей излюбленной провокационной манере. Ее губы вновь медленно изогнулись в улыбке. Она вышла почти ласковой. Александр приподнял бровь. Мадемуазель Барро медленно подошла к нему, все еще держа подбородок высоко поднятым и покачивая бедрами — их амплитуда казалась гораздо более заметной теперь, когда она была в штанах. Кажется, победа в их состязании и это неожиданное внимание торговца с площади добавили Бьянке еще больше самоуверенности, хотя ей и до этого ее доставало с лихвой. Красный цветок камелии горел в ее волосах. — Какой Вы заботливый, — девушка вытащила бутон из своих прядей и заправила его за ухо Александру. — Держите. Ваш приз зрительских симпатий. Первые несколько секунд он старательно пытался сохранять каменное лицо. Бьянка склонила голову и подозрительно прищурилась, вглядываясь в его глаза. Бывший губернатор не мог долго злиться на мадемуазель Барро. Ее нахальство вперемешку с какой-то искренней, почти детской непосредственностью раз за разом выдергивали ковер официоза из-под его ног. Несмотря на кучу проблем, которые она ему периодически доставляла, девушка ему нравилась. Он далеко не о всех своих бывших подчиненных мог бы сказать то же самое. Александр не выдержал и, отвернувшись, громко прыснул, представляя, как глупо, должно быть, выглядел с алым цветком в волосах. Правда, спустя мгновение, его смех умер в горле, потому что Бьянка внезапно и довольно резко положила ладонь на его щеку и с заметным нажимом повернула лицо мужчины к себе. Он застыл, совершенно не понимая, ни что она делает, ни как на это реагировать. — Вы что, плакали? Только не говорите, что это все из-за Вашего проигрыша мне, — неверяще прошептала девушка, шагнув еще ближе, ее взгляд был прикован к его глазам. — У Вас покрасневшие и припухшие веки. Бьянка аккуратно приложила подушечки указательного и среднего пальцев обеих рук к его коже, чуть ниже бровей у переносицы, и провела ими к вискам. Она чуть заметно дотрагивалась до него, ее давление — не сильнее дуновения ветра, не интенсивнее взмаха крыльев мотылька. По коже пробежали мурашки. Александр инстинктивно опустил веки. Черт возьми, приятно. Это были руки и прикосновения женщины, которую долгие годы учили доставлять удовольствие. Бывший губернатор не мог объяснить, что чувствует. Живот скрутило, и он был совершенно не в состоянии это контролировать. Мужчина открыл глаза. Пальцы Бьянки от его висков мягко и нежно проскользили к щекам. Теперь она фактически держала его лицо в своих руках. Александр сглотнул. С трудом. — Ваш хвост, мадемуазель Барро, чуть не выколол мне глаз, когда Вы так резво и без предупреждения кинулись к мосту, — пытаясь игнорировать непростительную реакцию своего тела, как можно более безразлично и небрежно ответил мужчина, приподняв одну бровь и иронично улыбнувшись. Он протянул руку за голову девушки и переложил тяжелую копну золотистых волос ей через плечо. — Учитывая это и два Ваших пинка, я начинаю немного переживать, — правый уголок его губ поднялся еще выше. — Кажется, Вы решили сегодня меня добить, а ведь день еще не закончился. Александр пытался шутить. Всеми силами старался разрушить это странное напряжение между ними, которое с каждым мгновением становилось все сильнее и сильнее. — Верно, не закончился, — Бьянка улыбнулась сквозь прикусанную губу. Ее серо-зеленые глаза блестели явным неприкрытым интересом. Гораздо большим, чем раньше. Александр уже не был до конца уверен, что она просто играет в провокацию. Мадемуазель Барро изучала его, и ей это явно нравилось. Она очертила пальцами его скулы, подбородок, провела ладонью по шее, зарылась ими в волосы, накрутила одну прядь на палец и слегка потянула. Очень приятно. Александр вновь сглотнул. Он хотел скинуть ее руки, но его тело реагировало крайне вяло на приказы разума. Оно тосковало по прикосновениям, изнывало по вниманию, по удовольствию, по наслаждениям. Бьянка прекрасна знала, как их даровать, и сейчас бесстыдно пользовалась своими умениями и его смятением. Бывший губернатор беспомощно смотрел на нее. Через несколько мгновений он все же смог найти внутри силы, чтобы взять ее за плечи и немного отодвинуть от себя. Лишь на несколько сантиметров. Улыбка Бьянки стала шире, ее руки вновь проскользили по его шее — к ключицам, к плечам. Александр подавил грудной стон. Ему было стыдно за свою реакцию. Последние несколько месяцев он ходил на взводе. Фантазии, сны, мечты. Такие яркие, такие реальные, но все — только в его голове. Он не прикасался к себе. Даже не пытался, как бы ему ни хотелось. Для него подобное не работало. Это не сравнилось бы с истинной близостью. Сделало бы томление лишь хуже. Иногда ему было физически больно — интенсивное возбуждение, не находя выхода, приносило лишь страдания. С письмами Рене все только усугубилось. Рене. Мысль о ней подействовала отрезвляюще. Он вновь ощутил контроль над своим телом. Руки Бьянки медленно тянулись к вырезу на его груди, и он резко перехватил их, отведя от себя и с силой опуская к бедрам девушки. Александр крепко удерживал тонкие кисти, фактически полностью ее обездвижив. Его дыхание стало тяжелым и порывистым. Он заметил, что ее — тоже. — Месье Бонтан…, — прошептала Бьянка, чуть дернувшись в его захвате. Он сдавил лишь сильнее, решительно глядя на нее сверху вниз. Надеясь, что мадемуазель Барро поймет по его глазам, что ей лучше не пытаться повторить то, что она пару мгновений назад пыталась сделать. Девушка продолжала неотрывно смотреть на него. — Александр, — с мягким придыханием промолвила она. Мужчина от неожиданности чуть было не разжал свою хватку на ее кистях. Она впервые назвала его по имени. На ее губах оно звучало странно, чужеродно, уязвимо-искренне, словно Бьянка пыталась его распробовать. Даже неловко-интимно. Александр все еще не мог привыкнуть, что она — больше не его подчиненная. Мадемуазель Барро улыбнулась ему. — Я хотела бы принести свои извинения за принесенный ущерб, — девушка неожиданно опустила вниз голову, почти робко, но уже через секунду вернула свой взгляд к нему, в ее глазах плясал дерзкий огонь. — Если Вам вдруг захочется зализать раны, расслабиться и на короткое время забыть о своих проблемах — мои двери для Вас всегда открыты. Александр громко выдохнул. В первые моменты ему показалось, что он ослышался или это очередная ее провокационная шутка. Но секунды шли, а девушка не смеялась. Она так и стояла, приподняв подбородок, не спуская с него глаз, а он все также зажимал ей руки вдоль ее тела. Бьянка больше не сопротивлялась. Александр отчаянно пытался придумать, что еще могли бы означать ее слова, кроме очевидного намерения, но все другие версии, которые приходили в его голову, были смехотворны. Его тело предательски реагировало на эти мысли еще большим жаром, который все сильнее концентрировался внизу живота. Он разозлился. На нее. На себя. — Вы заигрались, мадемуазель Барро, — оскалился Александр, нависая над ней, хотя был выше всего на полголовы. — Я же говорил, что нужно уметь вовремя останавливаться. Говорил же? — Говорили, много раз, — девушка вновь опустила глаза к вырезу на его груди и, облизав губы, подняла взор назад на мужчину. — Но я сейчас не играю. Бывший губернатор вновь сглотнул. Было жарко. Очень жарко. Кожу кололо. Пульсация опускалась все ниже. — Ваше предложение — это то, о чем я думаю, Бьянка? — тихо и немного хрипло спросил он. — Потому что звучит именно так. Кажется, его тембр и тон мадемуазель Барро очень понравились, потому что ее пульс заметно ускорился. Он четко уловил этот резкий скачок кончиками пальцев на ее запястьях. Она лукаво улыбнулась. — Я свободна. Вы свободны, — девушка склонила голову и пожала плечами. — Вы сами сказали, что больше не мой начальник. И у Вас действительно отменное тело. Не думаю, что в Перпиньяне можно заняться чем-то более интересным. Кроме составления отчетов, конечно же. Она выжидательно приподняла бровь. Теперь ему было понятно, почему Бьянка так часто вынуждала его проговаривать, что он больше не руководит ею. Кажется, она очень искусно хотела приучить его к этой мысли, снять этот барьер. Вы, может, и свободны, мадемуазель Барро. Но свободен ли я? Он не знал, как ответить на этот вопрос. Формально их с Рене ничего не связывало — ни раньше, ни тем более сейчас, когда он не мог даже появиться вблизи нее. Их отношения были хаотичны, стихийны. Они не обсуждали никаких границ, не клялись друг другу в верности, но он целиком и полностью отдал себя ей в своем сердце и в своем разуме. Все его чувства, все его желания, все его мысли — были ее. Я всегда буду любить Рене. Он впервые подумал об этом еще тогда, в королевских покоях, отказываясь от предложения жениться на незнакомке. С тех пор ничего не поменялось, напротив, — он лишь укрепился в этом убеждении. Оно стало гореть внутри его сознания все более ярким огнем. Но Бьянка и не предлагала женитьбы. Она предлагала удовольствие, возможность унять зов плоти, облегчить это невероятно сильное, граничащее с болью напряжение, успокоить его похоть. Александр не мог сказать наверняка, свободен ли он, но он точно был возбужден. Очень возбужден. И мужчина ничего не мог с этим поделать. Его член болезненно пульсировал в штанах. Было тесно, некомфортно. Он слишком долго забывал о себе, намеренно останавливал свои порывы, отказывал им в любой реализации. Бывший губернатор стиснул зубы и разжал хватку на кистях Бьянки. Проведя раскрытыми ладонями по коже ее рук до самых пальцев, чуть цепляя ее бедро, он отступил назад на несколько шагов, создавая между ними бóльшую дистанцию. — Не думаю, что Вам стоит выбирать именно такой способ расслабления, учитывая, как обычно проходят Ваши вечера в Ла-Жункере, мадемуазель Барро, — прошептал Александр, из последних сил контролируя свое возбуждение. — Иначе Ваш отдых станет совершенно неотличим от обязанностей. Глаза Бьянки вспыхнули опасным огнем. В них горело раздражение, почти граничащее с яростью. Она резко откинула свой длинный хвост назад за спину и скрестила руки перед грудью. — Не сравнивайте, месье Бонтан. У меня свои методы работы. И они действенные, — девушка склонила голову и неодобрительно поджала губы, она выглядела уязвлено. — Мое предложение к Вам не имеет с этим ничего общего. Обычно я отдаюсь кому-то, чтобы чего-то достичь. С Вами же мне... просто захотелось. Ни больше, ни меньше. Мне ничего от Вас не надо. Я не собираюсь грабить Вас, манипулировать Вами или добывать какую-то информацию. Я Вас хочу. Просто так. Не ищите в этом какого-то контекста или скрытого смысла. Она предлагала наслаждение. Без обязательств. Без последствий. Без лишних мыслей. Просто механику. Чистое вожделение. Александр внезапно подумал, что раньше бы согласился на это предложение. Ему в прошлом не были чужды поверхностные связи. Отношения на одну ночь. Или несколько — с длительными перерывами. Возбуждение нарастало, с каждой секундой его становилось все сложнее и сложнее контролировать. Даже год назад бывший губернатор, наверное, сказал бы «да». Но не после этого лета. Не после Рене. Не после того, как он узнал, как все может быть. Как близость может ощущаться. Каких вершин можно достичь. Если любишь. — Боюсь, для меня подобные вещи больше не бывают просто так, Бьянка, — игнорируя мольбы своей плоти, промолвил он, грустно усмехнувшись. — Я не стал бы Вас использовать. Я слишком Вас уважаю. К его удивлению, девушка тоже улыбнулась. Злость в ней испарилась так быстро, будто ее и не было. Она вновь подошла к нему вплотную и положила ладонь на его щеку. Тело Александра по-прежнему горело, он с трудом сохранял над ним контроль. Не было сил даже отвернуться, не было воли скинуть ее руку. Он мог только стоять неподвижно. Бьянка погладила его по щеке. Без нажима, без страсти. Не соблазняя, скорее утешая. — Ну надо же, — мягко прошептала она. — Не думала, что Вы — тот человек, у которого плотские удовольствия и чувства идут рука об руку. Я тоже так не думал, мадемуазель Барро. Раньше было проще. Раньше было понятнее. Чувства все только усложняли, только губили, только мешали. Рене никогда не должна была случиться в его жизни. Но она произошла. Произошла, и сейчас пути назад уже не было. И даже если бы он был, Александр бы сделал вид, что не знает, как его найти. Возможно, рациональнее всего было бы действительно переключиться на другую женщину. Заставить себя, убедить себя, что его интересует кто-то еще. С Бьянкой даже почти уговаривать себя не надо было бы. Тело безошибочно реагировало на ее прикосновения. Он мог бы быть с ней. Мог бы даже жениться на ней. Мадемуазель Барро была не нужна его любовь, она не была бы несчастна. Александр чуть было нервно не рассмеялся, представляя выражение лица девушки, если бы он сейчас опустился перед ней на одно колено. Бывший губернатор мог бы вернуться быстрее. Людовик бы принял его в этом случае. Но этого было мало — теперь он желал, чтобы было еще и куда возвращаться. К кому. Александр хотел достигнуть моста. Хотел пересечь его. — Плотское удовольствие без чувств — неполноценно, мадемуазель Барро, — прошептал мужчина, глядя в яркие лисьи глаза девушки. — Как пустоцвет. Красивый, но лишенный смысла. Бьянка резко выдохнула. Она отняла руку от его щеки, словно обжегшись, и опустила голову, но Александр успел заметить в ее глазах настоящую боль. Сырую, неискаженную, сильную эмоцию. И сейчас он, возможно, впервые увидел в ней не уверенную дерзкую красивую женщину, а ранимую побежденную девушку, которая слишком долгое время была вынуждена умерщвлять свою душу, ее чистоту, отключать свои эмоции, подавлять свои истинные желания, играть роль и притворяться, притворяться, притворяться раз за разом, чтобы зарабатывать себе на жизнь единственным способом, которым умела. Александр знал, что она попала в Дом удовольствий Мадам Бове, когда осталась сиротой. Бьянка тогда была еще подростком. Ему было тошно от самого себя. От своих высокомерия и пренебрежительности. От своей жестокости. От безжалостности мира, в котором мадемуазель Барро жила. И выжила. Александр видел, что девушка хочет отвернуться. Он не позволил. Мужчина положил ладонь на ее подбородок и поднял ее лицо на себя. — Простите, Бьянка, — прошептал он, все еще ощущая жгучее презрение к себе. — Я не должен был этого говорить. Тем более Вам. Видимо, мое чувство такта тоже хромает на обе ноги. Девушка издала легкий хриплый смешок. В ее взгляд вернулась былая уверенность, хотя глаза все еще немного блестели. Она покачала головой, но его руку с себя не скинула. — Нет, я понимаю, что Вы имели в виду, месье Бонтан, — грустно промолвила Бьянка. — Вы меня не обидели. Все так и есть, как Вы описываете. Именно это я каждый раз и чувствую после того, когда достигаю вершины удовольствия. Пустоту. Просто, наверное, я привыкла, и меня это устраивает. Но все же... я Вам немного завидую. — Чему же тут завидовать? Вам нужны эти вечные сомнения? Эти терзания? Эти демоны? — прошептал Александр, отпуская ее лицо. — Судя по тому, что Вы говорите, Вам теперь живется гораздо проще и свободнее, чем мне. — Зато Вам дышится легче, — горячо возразила Бьянка. Она опустила ладонь на его грудь — не на обнаженную кожу выреза, как пыталась до этого, а на то место, где сейчас учащенно и громко билось его сердце. — У Вас еще живы легкие, месье Бонтан. Не многие могут этим похвастаться, — улыбнулась девушка. — Вы чувствуете воздух полной грудью. Это все Ваши мечты, не так ли? Это они не дали Вам задохнуться? Александр покачал головой, в очередной раз удивляясь ее проницательности, ее способности отгадывать, так близко, так прицельно попадать в точку. Его судьба и его жизнь изначально были отданы на откуп Короне. Его чувства, его действия, его эмоции и его мысли — всё принадлежало королю. Государству. Он не должен был ничего оставить для себя, он должен был задохнуться. Рене не дала мне этого сделать. Не дала погаснуть. Его обезвоженная, голодная, промерзшая душа тянулась к ее огню — и она поделилась им с ним. Раздула крошечную, еле заметную искру внутри него до размеров лесного пожара. Это был подарок. Истинное благословение. И этот дар навсегда останется с ним, даже если он никогда не сможет пересечь мост. Александр чувствовал, как тепло разливается по всему его телу — от того самого места, где Бьянка держала руку над его сердцем — заглушая зов плоти, успокаивая лихорадочные мысли. Рене. Его маяк. Его якорь. Его… — Да, мечта, — хрипло прошептал Александр. — Из-за нее Вы работаете ночами? Почти не спите? — Бьянка склонила голову, мягко улыбаясь. — Пытаетесь заслужить свое возвращение? — Да. — Это ответ на какой из моих вопросов? — девушка изогнула бровь. — На все, — признал Александр. — Тогда продолжайте мечтать, — медленно и вкрадчиво проговорила Бьянка, ткнув его пальцем в грудь, но деликатно, если не сказать нежно. — Я тоже хочу, чтобы Вы вернулись. Она смотрела на него почти с мольбой. Сердце Александра пропустило удар. Он потянулся и вновь перекинул длинный хвост через плечо девушки. Почему-то ему нравилось, когда она выглядела так. Вытащив цветок камелии из своих волос, бывший губернатор заправил его назад ей за ухо. — Отдохните, Бьянка, — мягко сказал он, пропуская ее длинные пряди сквозь пальцы. — Вы заслужили это сегодня, как никогда. Еще раз улыбнувшись ей, Александр принялся идти к таверне. Его тело все еще ныло, но постепенно тепло, пульсирующее в венах, усмиряло его, возвращало ему контроль над ним. Бьянка догнала его. — Вы говорили, что будете составлять отчеты, — протянула она, а потом быстро на выдохе добавила. — Я могу помочь с переводом писем. Александр резко остановился и удивленно взглянул на нее. Девушка с напускным интересом принялась рассматривать свои ногти, словно пытаясь всеми силами продемонстрировать свое безразличие и расслабленность, но ее плечи были напряжены. — Вы не должны этого делать, мадемуазель Барро. Я собираюсь работать до позднего вечера, — Александр склонил голову. — Прошу, не следуйте моему пагубному примеру. Это же ваш приз. Я всегда держу свое слово. Бьянка тяжело вздохнула и подняла на него глаза. Она неопределенно пожала плечами. Казалось, девушка сама не до конца понимала, откуда взялся этот ее порыв. — Не должна, но почему-то хочется, — мадемуазель Барро неодобрительно скривила губы и закатила глаза. Она неожиданно стянула сумку с трофеями из испанского лагеря с плеча бывшего губернатора и перекинула через свое. Девушка быстрой уверенной походкой направилась к «Убежищу кочевника». Александр в ошеломлении проводил ее глазами. Бьянка обернулась в нему у дверей. — Ненавижу Вас, чертовых идеалистов! — громко выпалила она, но на ее губах играла широкая улыбка. — Заставляете меня вновь во что-то поверить. С этими словами она скрылась за дверью. Мужчина тихо рассмеялся и, покачав головой, поспешил за ней. В таверне было, как обычно, многолюдно, шумно и слегка душно, несмотря на то, что все окна оказались настежь раскрытыми. Сквозь них пространство освещалось ярким солнечным светом — он заливал аккуратно отполированные столы из светлого дерева и такие же резные лавы. Как и на улице, пива или вина вокруг было в избытке, постояльцы радостно кутили, окруженные сочным ароматом жареного мяса со специями и звуками задорной скрипки. Бьянка пробилась к одному из дальних столиков. Здесь было немного спокойнее. Дождавшись, когда Александр подойдет к ней, она кинула сумку на стол и, плавно покачивая бедрами, тем самым ловя заинтересованные взгляды многих мужчин, удалилась добывать выпивку. Бывший губернатор начал раскладывать на столе письма, чистую бумагу, чернила и перья. Девушка вернулась через несколько минут с полной кружкой пива для себя и чистой водой, подслащенной медом, для Александра. Попытки споить его она оставила примерно на третий день их пребывания в Ла-Жункере. — Я попросила Огюста, чтобы лошадей напоили и накормили, — сообщила Бьянка, изящно опустившись на скамью возле мужчины. — Какая Вы заботливая, мадемуазель Барро, — передразнил ее бывший губернатор. Она улыбнулась и явно намеренно придвинулась очень близко. Александр и не ожидал, что поведение девушки как-то изменится после ее весьма откровенного предложения проводить вместе ночи и его не менее прямого отказа. Природу не изменить. В их общении не было неловкости, но бывший губернатор был бы благодарен ей за передышку, если бы мадемуазель Барро соизволила бы ее даровать. Его тело все еще реагировало неспокойно, хотя мужчина уже и взял под контроль эти порывы. Конечно, Бьянка была не тем человеком, от которого можно было бы ожидать такой милости. Что ж, мне не впервой работать в неидеальных условиях. Александр попытался сосредоточиться. Они принялись за дело. Первый отчет был готов менее, чем за час. Бьянка весьма бегло переводила письма с испанского. Если бы она еще при этом выбрала какой-то иной способ передавать ему информацию, кроме соблазнительного нашептывания перевода прямо в его ухо, — цены бы ей не было. Он как раз тянулся к новому листу чистой бумаги, когда услышал за спиной знакомый голос. — Месье Бонтан! Бывший губернатор и мадемуазель Барро разом обернулись. К ним с довольной улыбкой приближался высокий широкоплечий молодой мужчина, его каштановые длинные волосы были забраны в небрежный низкий пучок, бровь рассекал небольшой вертикальный шрам, а золотая круглая серьга в правом ухе поблескивала в лучах солнца. — Клови! Александр приподнялся со скамьи, приветствуя бывшего подчиненного. К его удивлению, он успел заметить, что глаза Бьянки ошеломленно расширились, а сама девушка быстро отвернулась. Мужчина подозрительно прищурился. Клови Боден продолжал пробиваться к их столику сквозь заполненную людьми таверну, без труда, чуть ли не нежно распихивая постояльцев. В Париже парню как раз и поручали в основном задания силового профиля. Месье Боден был весьма хорош в работе мускулами и достаточно посредственен в заданиях, где требовалось использовать голову. Уже спустя несколько мгновений, Клови остановился перед Александром и низко поклонился, хотя совсем не должен был этого делать. Кажется, все его бывшие агенты относились к его отставке, как к чему-то несущественному. Как к недоразумению. Бывший губернатор поджал губы и быстро махнул рукой, чтобы мужчина поднялся. На него и так начала кидать заинтересованные взгляды компания за соседним столиком. Карие глаза Клови остановились на мадемуазель Барро, его улыбка стала еще шире. — Бьянка, — сказал он, его голос упал ниже на полтона. — Я слышал, что Вы тоже здесь. Девушка обреченно вздохнула и, закатив глаза, обернулась. Она исподлобья взглянула на мужчину. — Привет, — небрежно кинула ему мадемуазель Барро. Казалось, что Клови разом растерял все слова. Он несколько раз моргнул и, чуть ли не открыв рот, продолжал смотреть на Бьянку. Улыбка на его лице становилась все лучезарнее и глупее. Александр нахмурился. — Господи, не смотри на меня так…, — пробормотала мадемуазель Барро и виновато взглянула на Александра. — Это был всего один раз. Бывший губернатор подавил смешок. Клови продолжал зачарованно хлопать глазами. Бьянка нервно поправила цветок камелии в волосах и поспешно отвернулась, спрятав лицо в бокале с пивом. — Помнится, я неоднократно говорил про недопустимость романов с коллегами, — громко промолвил Александр, обращаясь больше к девушке, чем к парню. А сам-то ничем не лучше. Учить еще кого-то будешь. В его памяти вновь появилась Рене. Обнаженная. Лежащая под ним на его бордовых простынях. Улыбающаяся. Ее влажные волосы липнут к лицу. Она стонет. Только недавно затихшее возбуждение вспыхнуло с новой силой. Александр глубоко вдохнул. — Это было уже после того, как Вас выгнали со службы, — огрызнулась Бьянка в попытке оправдаться. — Так Вас все-таки выгнали? — Клови ошарашенно округлил глаза. — А я-то думал... — Я сам ушел, — Александр недовольно зыркнул на девушку, та криво усмехнулась, покачав головой. — Ладно, к выходкам мадемуазель Барро я уже привык. Но Вы-то чем думали, месье Боден? — Это Бьянка меня соблазнила! — тут же сказал Клови. — Я бы сам ни за что не посмел. — Я была пьяна! И, кстати, это он меня споил, — раздраженно возразила девушка, подняв голову на Александра. — И это был не роман, а одна ночь. Даже полночи! Я бы даже сказала несколько часов. Клови открыл было рот, чтобы что-то ответить, но Александр поднял вверх руки, заставив их обоих замолчать. Парень неловко отвел глаза, а Бьянка сделала еще один большой глоток пива. — Что Вы тут делаете, месье Боден? — бывший губернатор обратился к мужчине. Тот чуть ли не облегченно выдохнул, явно радуясь, что никто не собирается задерживаться на этом неловком эпизоде его личной жизни. Он засунул руку во внутренний карман камзола и вытащил совершенно ровный, нигде не помятый конверт, передав его бывшему губернатору. Учитесь, мадемуазель Барро. Несмотря на проскочившую ироничную мысль, сердце Александра начало учащенно биться, а ладони чуть вспотели. — Прислали к Вам с письмом, — быстро сообщил Клови. — Прямиком из Марли. — Опять из Марли? Бьянка резко обернулась и с подозрением посмотрела на Александра. Она бесцеремонно схватила его за руку и потянула к себе, заставив наклониться. — Месье Бонтан, — зашептала девушка ему на ухо. — Вы с герцогиней, что ли, план свержения Его Величества замышляете? Александр покачал головой и одарил ее неверящим взглядом. Бьянка усмехнулась. — Благодарю, что хотя бы сказали это шепотом, мадемуазель Барро, — неодобрительно промолвил он, выпрямляясь. — И нет, не замышляем. — Жаль, тогда бы Вы точно смогли вернуться, — она пожала плечами и звонко рассмеялась. — Из всех Ваших шуток, Бьянка, эта, наверное, самая неудачная. Если бы глазами можно было убивать, Александр бы сейчас непременно это сделал. Бьянка показала ему язык и отпила еще пива. Она перехватила очередной восторженный взгляд Клови и с громким фырканьем отвернулась. Александр перевернул концерт. А. от Р. Ему хотелось провести рукой по надписи, но конечно, мужчина не мог бы сделать это при Бьянке и месье Бодене. В его ушах шумело. Живот скрутило от смеси предвкушения, страха, волнения и возбуждения. Бывший губернатор с трудом сохранял спокойное дыхание. Изо всех сил пытался удостовериться, что ни единый мускул на его лице не выдает охватившее его томление и смятение. Он хотел оказаться в своей комнате. Немедленно. Прямо сейчас. — Я вынужден оставить Вас на какое-то время, — прошептал Александр и, не дожидаясь ответа, словно под гипнозом направился к лестнице на второй этаж. — А как же отчеты? — крикнула Бьянка ему вслед. Мужчина резко остановился. Отчеты. Он успел забыть даже о них. Мысли о Рене, о том, что она написала ему, о возможном содержании ее строк вытесняли все из его головы. Она была сильнее долга. Сильнее ответственности. Людовик был абсолютно прав, когда снял меня с должности. Александр медленно развернулся. Бьянка в ошеломлении взирала на него. Клови и вовсе не совсем понимал, что происходит. Бывшему губернатору казалось, что он пьян. Его тело и разум были заторможены. Предложения формировались с огромным трудом. — Я вернусь к ним позже, — смог выдавить из себя мужчина. — Мадемуазель Барро, могу ли я попросить Вас собрать все и отнести пока в свою комнату? — Я могу помочь Вам, Бьянка, — тут же вызвался Клови. Девушка резко подняла ладонь вверх и раздраженно шикнула на него. Она смотрела только на Александра. — Но Вы же сами собирались работать с ними до позднего вечера, — в ее глазах было беспокойство и непонимание. Александр тяжело вздохнул. Желание оказаться в комнате было уже почти непреодолимым. Вся сила воли ушла на то, чтобы заставить себя придумать объяснение. — Мы оба сегодня очень устали, мадемуазель Барро, — мужчина выдавил из себя улыбку. — Нам нужно отдохнуть. Продолжим завтра? Бьянка долго и внимательно изучала его, пока наконец не кивнула. Александр благодарно склонил голову в ответ и, больше не теряя времени, начал пробиваться к лестнице. Сейчас полностью забитая людьми таверна его невероятно бесила. Он едва, подобно Клови, не расталкивал улыбающихся горожан. Сейчас каждый из них казался ему не более, чем препятствием на пути к цели. Его кожа горела, ему уже было невыносимо. Александр даже представить себе не мог, что будет дальше. Но хотел узнать. Он вырвался из людного зала и с трудом заставил себя идти по лестнице спокойно, хотя ему хотелось бежать, перепрыгивая через ступени. Мужчина представил выражение лица Бьянки, если бы она увидела эту картинку. Александр ухмыльнулся. Через несколько десятков секунд он был в своей комнате. Бывший губернатор мягко закрыл за собой дверь и быстро прошел к своему письменному столу. Он положил конверт на него и сел, откинувшись на спинку и вцепившись руками в поручни. Если внизу ему хотелось вскрыть конверт чуть ли не на месте, то сейчас он застыл. Его сковал странный иррациональный страх. Мужчина смотрел на письмо долгое время. Никак не мог решиться сорвать печать. Александр вновь судорожно пытался прийти к пониманию, каким он хотел, чтобы был ее ответ. Не знал, чего боялся больше. Как вам моя похоть? Выдержите? Из его горла вырвался нервный смешок, он провел рукой по лицу. Боже, как тебе только в голову вообще пришло такое написать? Он вновь начал поедать глазами конверт. Быть может, внутри его теперь ждали лишь несколько холодных строк, описывающие его недостойное поведение и абсолютно недопустимый тон, которым он посмел к ней обратиться. Быть может, она лишь посмеется над его желаниями. Возможно, Рене попросит больше никогда ей не писать. Возможно, так будет лучше. Возможно, именно она и должна все это прекратить, потому что, кажется, он не в состоянии. В голове бывшего губернатора вспыхнули строчки из ее предыдущего письма, полного самых витиеватых оскорблений: Я вам больше ничего не напишу Но написала. Александр усмехнулся и провел пальцами по конверту. Нет, там не отказ. Чем больше он смотрел на письмо, тем сильнее в нем зрела уверенность, что она хочет продолжать. Рене согласилась с правилами игры, приняла его — эти фантазии, эти сюжеты. Они чувствовали то же самое — он не был одинок в своей тоске по ней. Ее также тянуло к нему какой-то мощнейшей необъяснимой силой сквозь расстояние, время, королевские запреты, а теперь уже и пропасть в положении. Они вновь погружались все глубже и глубже в омут своих отношений. Никто не мог сопротивляться, никто не мог остановиться. Еще слишком рано. Я должен сначала вернуться. Я должен сначала достичь моста. Мужчина с раздраженным выдохом встал. Он боялся. Александр начал расхаживать по комнате. Все должно было быть не так. Несмотря на то, что он действительно на что-то надеялся и даже… почти верил, бывший губернатор не имел права селить такую же надежду в Рене, пока их ситуация никак не поменялась и пока не было никаких предпосылок к этому. Он мог обманываться. Александр был готов вынести боль разочарования, если в результате окажется, что все его попытки заслужить прощение разобьются о волю Людовика. Но он не хотел обманывать ее. Не хотел ранить ожиданием того, что может никогда не произойти. Его кожа казалась раскаленной. Мужчина порывисто снял с себя кожаный плащ и небрежно кинул его на кровать. Это совсем не помогло. Александр размял плечи. Что ты предлагаешь? Он вновь посмотрел на письмо. Дыхание с трудом вырывалось из легких. Опять не ответить? Опять проигнорировать? Ты не достаточно ее мучил? Он остановился перед столом, прожигая глазами конверт. Александр закусил губу. Жить в постоянных иллюзиях — это не большее мучение? Ждать чего-то, что может никогда не случиться — это не страдание? Его сердце натужно билось. Он упер руки в бедра и посмотрел в потолок. Все тело болело, ныло. Себя ты недостаточно мучил? Тебе все еще мало? Раздраженно прорычав сквозь зубы, презирая себя за свою непоследовательность, за свою изменчивость, Александр порывисто схватил конверт и быстро вскрыл печать. Он развернул бумагу. Месье Бонтан, Я действительно получила Ваше письмо за завтраком. Мне не приходило в голову, каким могло быть его содержание. Признаться, даже если бы я задумалась, такие мысли мой разум бы не посетили. Вы надеялись застать меня врасплох? Вам это вполне удалось. Я… это сделала. Все, что Вы мне сказали. Я ласкала себя прямо за обеденным столом. Отец и Бонна сидели напротив меня, но это никак мне не помешало. Я коснулась своей шеи. Чуть ниже уха и медленно, очень медленно провела пальцем по коже. Я чуть отклонила голову, как делала всегда, когда Вы дотрагивались до меня. Конечно, с теми ощущениями ничто не сравнится, но я попыталась воссоздать в памяти то воспоминание. То томление. Поймать те мурашки. И у меня получалось. Не точно так же, но близко. Губы Александра медленно растянулись в улыбке. Бывший губернатор прислонился плечом к стене. Умница. Он представил ее, изящную и величественную, гордо сидящую за обеденным столом. Ее голова чуть приподнята, шея изысканно вытянута, изумрудные огромные глаза скользят по его строчкам, губы чуть приоткрыты, небольшой румянец на щеках. Или же даже заметный. Благочестивая герцогиня. Мужчина слегка рассмеялся. Но лишь снаружи. Внутри нее горел огонь неповиновения, который ему очень хотелось приручить, подчинить, и пламя чувственности, такой глубокой и темной. Александр был уверен, что Рене и сама не до конца понимала, что таится в самых глубоких слоях ее души, не осознавала в полной мере всех своих желаний. Он хотел бы открыть их, даровать ей их, как подношение богине. Хотел бы познакомить ее саму с ними. Хотел познать ее всю. Целиком. До остатка. Огонь распространялся по его коже. Александр начал медленно расстегивать одной рукой пуговицы своей рубашки, продолжая читать. Я ласкала свои ключицы. Я провела по ним не один раз, как Вы сказали, а несколько, потому что знаю, Вы бы не остановились. Я помню, что Вы любите растягивать удовольствие. Терзать меня. Чем больше я желаю Вас, тем Вы охотнее медлите. Вы хотите, чтобы я молила, чтобы я уговаривала, чтобы я упрашивала Вас о продолжении. Вы — дьявол, Александр. Вы не шутили тогда. Теперь я это понимаю, но мне нравится гореть в Вашем аду. Это было непросто, но я провела рукой и по своей груди. Так, чтобы зацепить сосок, как Вы просили. Я сделала вид, что смахиваю невидимую пылинку. Правда, не думаю, что хоть кто-то делает это с таким нажимом. Я до сих пор не верю, что действительно пошла на все это. За столом. Перед отцом. Как Вы узнали, что он будет гостить у меня? Вы все еще следите за мной? Он не следил. Александр стянул с плеч рубашку, припав обнаженной спиной к стене. Его тело уже покрылось капельками пота, испарина выступила на лбу. Он провел рукой по шее и ключицам, облегченно выдыхая. Кожа была так чувствительна. Это просто приятная фантазия. Маркиз де Лафайет достаточно часто появлялся в придуманных им сюжетах на второстепенных ролях. Бывший губернатор слишком много раз представлял, как приезжает в их парижский особняк по делам, и, конечно, месье де Ноай, как и положено радушному хозяину, предлагает ему остаться на ночь. Александр для приличия несколько раз пытается вежливо отказаться, хотя прекрасно знает, что задержится. И с наступлением темноты, Рене придет к нему. Он будет тайно овладевать ею в своей гостевой спальне, пока ее отец пребывает в полной уверенности, что его дочь мирно спит в своей комнате. Он будет глубоко и медленно входить в ее великолепное тело, заглушая ее стоны своими поцелуями, удерживая ее руки над головой. Он растянет это удовольствие на часы, до самого утра, чтобы она покинула его лишь на рассвете, и потом, за завтраком, они, чуть растрепанные и вдохновленные, не смогут перестать пожирать друг друга глазами, зная, что происходило в этих стенах на протяжении всей ночи, одновременно надеясь и опасаясь, что маркиз де Лафайет увидит зацелованные уста Рене и небольшую ранку на нижней губе Александра. Бывший губернатор не знал наверняка, что месье де Ноай будет в Марли в момент доставки его письма. Просто угадал, просто предположил, это была очередная выдумка. Ему было бы приятно, если бы Рене ласкала себя за столом прямо перед отцом, просто потому, что он ее об этом попросил. Именно так она и сделала. Чтобы он только не отдал, лишь бы самому все это увидеть. Его член болезненно дернулся. Он резко выдохнул. В штанах было так тесно, что мужчина просто не мог и дальше это выносить. Александр расслабил ремень, дал возможность ткани чуть съехать по бедрам. Стало легче, но не намного. Он сглотнул и опустил взгляд назад к строчкам. Я ублажала себя у всех на виду. Я почти застонала. Клянусь, мне пришлось закусить губу. Живот скрутило в узел, а между бедер стало так невыносимо жарко и сладко. Я уже давно была влажная. Мне было хорошо, но недостаточно. Так недостаточно. Вы бы сделали это лучше. Я помню Ваши руки на своей груди, помню Ваши губы на сосках. Ваш язык. Такой искусный, такой талантливый. Я бы многое отдала, чтобы вновь почувствовать его на своей коже. Как бы я хотела, чтобы Вы спустили лиф платья с меня. Резко и стремительно, почти разрывая его, как Вы любите. Как бы я хотела, чтобы Вы сами ласкали мою грудь. Посасывали мои соски. Как бы я хотела, чтобы Ваши ладони сжимали мою кожу, оставляя на ней красные следы. Как же неистово я желаю, чтобы Вы уделили внимание каждому сантиметра моего тела. Александр прорычал. Боже, что Вы творите, Рене? Он хотел ее еще больше после этих строк. Жаждал еще невыносимее. Любил еще отчаянней. То, что она писала. То, что она делала. Ему казалось, что он сходит с ума. Бесстыдная. Прекрасная. Откровенная. Раскрепощенная. Развратная. Скрывающая это все под маской пристойности, под маской благодетели. Такая же, как и он. Равная ему еще и в этом. Единственная, кто способна вынести силу всех его ничем не ограниченных желаний. И хотеть продолжения. Повторения. Вновь и вновь. Во рту пересохло. Он прошел к прикроватному столику и налил себе воды. Бывший губернатор пил большими глотками. Жадно, неаккуратно. Жидкость скатывалась по его подбородку, стекала по шее, заливала грудь. Он глубоко и тяжело дышал. Александр сел на кровать и раздвинул широко ноги, надеясь, что это принесет ему хоть какое-то облегчение. Он поднес письмо к глазам. Его руки тряслись. Я ласкала свое бедро. Ласкала, читая Ваши строки. Сжимала свою мягкую кожу сквозь платье. Вверх-вниз. Вверх-вниз. Между ног все горело, но я не могла себе позволить сделать то, что мне так хотелось за столом. Бонна несколько раз бросала на меня странные взгляды. Не знаю, поняла ли она. Но даже если это так, я не жалею ни о единой секунде этого безумия. Мне так хотелось дотронуться до себя там. Я не вынесла. Мне пришлось подняться в свою комнату. Уже не помню под каким предлогом. Я просто сказала первое, что пришло на ум. Еще никогда меня не одолевало настолько сильное желание оказаться в своей спальне. Я почти бежала. Мне хотелось просто скинуть с себя всю одежду. Обнажиться полностью, чтобы не осталось ничего между моей кожей и моими руками. Чтобы не было никаких преград между моими фантазиями о Вас и тем, что я могу позволить себе сделать. Я сняла с себя все, что могла. Лиф, юбки. Корсет пришлось оставить, я бы не сумела справиться с узлами. И даже если бы попробовала, у меня уже не было никаких сил так долго с ними возиться. Вы свели меня с ума, Александр. Как бы мне хотелось, чтобы Вы были в той комнате. Чтобы Вы опустили свои сильные руки на мою талию, прижали меня к себе, чтобы Ваши умелые пальцы пронеслись крыльями бабочки по моей спине и лишили меня всего лишнего. Чтобы между нами ничего не было — ни одежды, ни воздуха. Как бы я хотела бедрами почувствовать, как страстно Вы желаете меня. Хотела бы ощутить всю твердость и силу Вашего возбуждения. Александр опустился на простыни. Я бы разорвал ваш чертов корсет, мадемуазель. Он все еще не верил, что читает ее строки. Не верил, что она пишет ему их. Не верил, что все это происходит на самом деле. Возбуждение было всепоглощающим. Мужчина не думал, что можно вообще достигнуть подобного уровня. Кожа, казалось, сейчас просто сгорит, оставив за собой лишь горсть пепла. Каждый участок тела ныл. Он упрямо отказывался себя ублажать, хотя плоть и умоляла. Этого было бы недостаточно. Неравноценная замена. Мираж. Самообман. Он хотел Рене. Только ее. Боль, охватившая его, была почти изысканной. Александр хрипло рассмеялся. Он вернется — и тогда даст себе волю. Тогда позволит в полной все, что хотел. Он будет вжимать ее в покрывала. Будет целовать каждый миллиметр тела. Будет владеть ею долгими-долгими часами. Остановится лишь тогда, когда Рене сама его попросит. А он знал, что она попросит очень не скоро. Мужчина поднял лист бумаги над головой. Я упала на кровать. Развела широко ноги. Резко, одним движением. Вы бы именно так раскрыли меня для себя. Мои руки тряслись. Я рвано, порывистыми движениями задирала подол своей нижней сорочки. Каждая секунда, пока я не трогала себя там, казалась мучением. Желание стало невыносимым, занимало собой все мои мысли. Я могла только хотеть, Александр. Хотеть Вас. Я вошла в себя двумя пальцами, представляя, что они Ваши. Мне бы хотелось, чтобы они были такими же длинными, как у Вас. Хотела бы касаться всех тех точек, что каким-то непостижимым образом находили Вы. Я представляла, что Вы ублажаете меня и смотрите на мое тело сверху вниз. Ловите каждую секунду моего удовольствия, и Ваши глаза в этот момент такие темные, такие пронзительные. Я застонала и уткнулась лицом в простыни, чтобы заглушить эти звуки. Но остановить их я не могла. Как не могла остановить и себя. Мое тело уже не подчинялось разуму. Оно отвечало только на зов желания. На фантазию о Вас. Мне не нужно было много времени. Клянусь, я оттягивала свой экстаз, как могла. Но стоило мне только подумать, что теперь уже не Ваши руки, а Вы сами входите в меня в том неистовом темпе, который я задала — мое тело сдалось на милость этой мечте. Я закрыла себе рот, но все равно не могла заглушить стоны. Я кричала и бесконтрольно выгибалась на покрывалах. Вжималась бедрами в свою руку, уже полностью влажную от моего удовольствия. Я шептала Ваше имя в исступлении, зажимая себе рот. Вновь и вновь. Вы трогаете себя, Александр, когда читаете это? Я бы хотела, чтобы Вы прикасались к себе. Хотела бы, чтобы представляли, что это не Ваша, а моя рука ласкает Вас по всей длине. Хотела бы, чтобы Вы представляли меня, обнаженную, зацелованную, растерзанную и счастливую перед Вами на коленях. Мои губы — на Вашем члене. Мой язык, дарящий Вам удовольствие. Я бы хотела ублажать Вас своим ртом, хоть я и не умею. Вы могли бы сочинить такой сюжет? Могли бы фантазировать об этом, пока будете дарить себе наслаждение? Я хочу, чтобы Вы не сдерживались. Я хочу, чтобы Ваша выдумка была запретна и бесстыдна. Сделайте это для меня, Александр. Прошу Вас.

Рене де Ноай

P.S. Хочу ответить на Ваш главный вопрос. Я выдержу Вашу похоть. Он закрыл глаза и стиснул бумагу в кулаке. Я выдержу вашу похоть. Александр вновь хрипло рассмеялся. Одна слеза стекла по его щеке. Это все, что я пока могу дать Вам, моя девочка. Фантазии. Сюжеты. Мечты. Сны. Все остальное будет позже. После его возвращения. Если оно хоть когда-нибудь состоится. Он выдохнул сквозь зубы. Было хорошо и больно. Так невыносимо хорошо и так дико больно. Мужчина вновь разгладил бумагу и поднес к глазам. Я бы хотела ублажать Вас своим ртом, хоть я и не умею. Вы могли бы сочинить такой сюжет? Могли бы фантазировать об этом, пока будете дарить себе наслаждение? Я хочу, чтобы Вы не сдерживались. Я хочу, чтобы Ваша выдумка была запретна и бесстыдна. Сделайте это для меня, Александр. Прошу Вас. Мужчина покачал головой, криво усмехаясь. Нервный смех все еще вырывался из его груди. Он не делал этого долгие годы. Десяток лет. С самого своего отрочества. Самоудовлетворение было ему неинтересно. Всегда казалось недостаточным. Это был компромисс — он не любил компромиссов. Но Рене просила, а Александр был не в силах ей отказать. Бывший губернатор приподнял бедра, спустил штаны ниже, то же самое проделал и с исподним. Его член гордо и высоко потянулся к потолку, он пульсировал, застыл в ожидании. Александр оперся на один локоть и несколько раз сплюнул в ладонь, как следует ее смочив. Несмотря на невероятное возбуждение, он себя чувствовал сейчас почти глупо. Мальчишкой. Юнцом. Мужчина чуть было не закатил глаза, но все же решился продолжить. Он обхватил себя и провел кулаком по всей длине, с его губ вырвался низкий громкий стон. Все тело пронзило молниями. Острота ощущений казалось невыносимой. Он зашипел. Другая рука впилась в простыни. Александр поглаживал себя, всеми силами пытаясь сохранять размеренный темп и не толкаться в свою руку. Боль постепенно оставляла его тело, уступая место лишь удовольствию. Яркому наслаждению. Он закрыл глаза, представляя Рене на четвереньках перед ним, как она и просила. Ее волосы огненным водопадом спадают по телу, изумрудные глаза горят страстным пламенем и она смотрит на него, не отрываясь, такая счастливая, такая окрыленная, на ее лице — та же широкая беззаботная улыбка, как в их единственную ночь, когда она дарила ему свой оргазм. Ее руки нежно ласкают его член, губы медленно тянутся ближе к нему. И Александру хочется схватить ее за голову, ускорить ее движения. Но он сдерживается. Ему важно, чтобы она сама взяла его. Ее лицо все ближе. Он тяжело дышит, все тело пылает предвкушением. Рене вытягивает язык и проходится по всей его длине — от основания по самого верха. Несколько раз, со все большим и большим нажимом. Так старательно и так послушно ублажает его, а ему уже настолько хорошо, что он не может даже смотреть на эту картину. Александр закидывает голову и закрывает веки, из горла вырываются грудные стоны. Он упускает момент, когда ее губы смыкаются вокруг него и она опускается вниз по всей длине. Его бедра подаются навстречу ей, он погружается глубже, рука сама опускается на ее голову, пальцы впиваются в волосы. Он вновь смотрит на нее. Видит, как его член исчезает внутри ее великолепного рта, как Рене взирает на него из-под опущенных ресниц — так невинно и так робко, несмотря на этот непристойный, недостойный герцогини акт, что дарит ему. Он еще сильнее сжимает ее голову, управляет ее движениями, неумелыми, но такими уверенными, контролирует глубину, задает темп. Она сдавленно стонет, когда он, не в силах удержаться, срывается и его член на короткое мгновение касается задней стенки ее горла. Фантазия была настолько яркой, что Александр зарычал на всю комнату. Он чувствовал, что подбирается к пику. Мужчина резко остановился, тут же перестал думать. Перестал представлять. Тело заунывно требовало большего, но он медлил. Специально. Хотел растянуть удовольствие. Хотел, чтобы это не закончилось быстро. Он вновь испытывал свой самоконтроль, свою выдержку. Стиснув кулаки, Александр лежал неподвижно несколько минут, восстанавливая свое дыхание. Член болезненно пульсировал. Он вновь смочил руку и обхватил себя, ласкал свою плоть. В его голове опять был ее образ. Она, сидящая перед ним на коленях, ее губы обхватывают его по всей длине, ее приглушенные стоны, ее язык, ее взгляд из-под длинных ресниц. Он несколько раз нагонял то яркое ощущение непосредственно перед кульминацией и вновь останавливался. Давал себе остыть и начинал по новой. В какой-то момент его фантазия поменялась. И вот он уже представлял, как хватает ее за волосы и отводит ее голову от своего возбуждения. Как разворачивает ее, как заставляет изогнуться в спине, как Рене послушно отставляет свои красивые округлые ягодицы, как он широко разводит ее ноги, как она тяжело дышит, как его имя срывается с ее губ. Он резко входит в нее, притягивая к себе за бедра. Владеет ею прямо на полу в этой комнате. Морской средиземноморский воздух витает вокруг них, но он не может заглушить яркий томный аромат ее парфюмов, его пота и их страстной близости. Рене бесконтрольно стонет и подается ему навстречу, он впивается пальцами в ее кожу, оставляя на ней белые следы. Его движения становятся рваными, она смыкается все плотнее и плотнее вокруг него. Александр рычит. Реальность и фантазия переплелись воедино. Мужчина уже не понимал, какие звуки он издает на самом деле, а какие лишь в своей голове. Ему было все равно. Александр не мог разобрать, где его рука обхватывает член, а где ее жаркие влажные стенки. Напряжение становилось сильнее, кульминация была все ближе. Он пообещал себе, что не будет останавливаться в этот раз. Живот скрутило в тиски. Сердце заколотилось в груди, ритм его участился, желание пронеслось по венам, как лесной пожар. Каждый нерв, казалось, ожил. Мощный всплеск удовольствия проникал в самую сердцевину его существа, вызывая дрожь в конечностях. Дыхание сбивалось, он стал задыхаться, отдаваясь блаженным ощущениям. Его мир сжался в единую точку интенсивного наслаждения, и он почувствовал себя так, словно парил в небесах. Все чувства захлестнули мощные потоки экстаза, и Александр закрыл глаза, наслаждаясь этой эйфорией, что нахлынула на него, словно ласковая волна. Он вцепился в свой кожаный плащ, все еще лежащий на кровати. Ткань треснула. Рене. Мужчина простонал ее имя. Еще раз. И еще. Рукой он чувствовал свое теплое семя. На покрывалах. На коже. На одежде. Александр тяжело дышал. Он совершенно обессиленно лежал, ожидая, когда же наступит пустота. Она всегда приходила после акта самоудовлетворения. Минуты шли, но ничего не менялось. Мужчина чувствовал себя физически истощенным, но полностью эмоционально удовлетворенным. Наполненным. Целым. Ему было впервые за последние месяцы действительно хорошо. Он был расслаблен, в душе остались лишь отголоски боли. Ее образ вновь возник в голове. Рене улыбалась, беззаботно и счастливо. Он не знал, как она это делала, но ему казалась, будто их связь углубилась еще сильнее. Александр ощущал благодарность, нежность, трепет. Эмоций было так много, что их оказалось даже сложно описать, но он смог. Это были именно те чувства, о которых он пока не мог ей сообщить, как бы ни хотел. Но он напишет нечто другое. Еще один сюжет. Мужчина улыбнулся. Его ожидал письменный стол, перо, пустая бумага. Может, и не одна. Это меньшее, что он мог для нее сделать.