Важнее, чем я?

— Важнее, чем я? Вопрос повисает в тишине кабинета. Такая знакомая им обоим комната. Длинный потертый стол, скрипучие стулья, книжные шкафы. И чайный столик с двумя чашками. Командующий во главе стола замер, так и не обвив мозолистыми пальцами кружку возле себя. Важнее, чем я? Глаза, до того опущенные в бумаги, устремились на капитана, заставляя того лишь крепче стиснуть зубы. Эти чертовы глаза. Наверное, за всю свою жизнь он не встречал больше таких глаз. Спокойных и холодных. Наверное, так выглядит то самое осточертевшее море из книжки Арлерта. Пауза затягивается. Теплый летний ветер врывается в распахнутое окно за спиной командующего, нежно взлохмачивая такую идеальную прежде прическу. Руки вздрагивают от желания провести по волосам пятерней и пригладить выбившиеся пряди, но Леви не двигается с места. Сжимает кулаки и впивается ногтями в мясо на ладонях, заставляя себя стоять на месте. И ни за что не отводить глаз. Капитан был для Эрвина загадкой. Той, которую приятно разгадывать вечерами у камина, и тихонько радоваться каждому подобранному ключику, слой за слоем снимая с брюнета пластины колючего панциря. Но сейчас командующий готов поклясться, что этот панцирь Леви впервые сорвал сам. Расколол собственную оболочку, вывернул и бросил к его ногам. Любой другой бы, глянув на капитана, сказал, что тот просто. недоволен чуть больше обычного. И лишь Эрвин видит, чего стоил ему этот, казалось бы, простой вопрос. Стыд красными пятнами растекается по шее и щекам. От того, что он сделал с ним. От того, на что вынудил пойти. И от того, что это не будет стоить его ответа. Леви раздраженно дергает плечом, склонив голову: — Если ты думаешь, что у меня нет больше дел, кроме как торчать тут и-. — Я не знаю. Капитан замирает, так и не выплюнув очередную колкость. Ну вот, теперь она противно горчит на губах и грозит превратиться в целую тираду, и чтобы сдержать ее, приходится прикусить кончик языка. Молчание становится невыносимым, но теперь нарушить его должен он сам, но. Кажется, его тошнит. От этих глаз, волос, горбинки на носу и пустого рукава рубашки. От прямой осанки и морщин на коже, старящих Эрвина на добрый лишний десяток. Могло ли все быть иначе? Без этой чертовой войны, без титанов? Такие сантименты больше в духе блондина, Леви всегда лишь недовольно фыркал на них, и сетовал, что Эрвин опять перебрал с вином. Дверная ручка скрипит почти оглушительно громко. Прочь отсюда, прочь, прочь. Ему еще надо отмыть кухню, да. Их не будет по крайней мере с неделю, нельзя оставлять ее в таком состоянии, опять вредители заведутся. И вообще, эти малолетки наверняка. — Леви. Дверь захлопывается, оставляя капитана одного в темноте коридора. Свет сюда не проникал, а свечи зажигать было еще слишком рано. И после такого ослепительного света командирского кабинета он моргает, пытаясь снова привыкнуть к темноте. Капитан прикрывает глаза и прислоняется лопатками к облупившейся двери, прислушиваясь к звукам за ней. Тихий вздох, скрип стула, шорох перебираемых бумаг. Ну, ясно. И на что он надеялся? Ночь опустилась на Парадиз, принеся с собой долгожданную прохладу и треск сверчков. Через открытое окно Эрвин слышал обрывки тихого разговора на крыльце. Интересно, кто это? Судя по голосам, юноша и девушка. Разобрать, о чем они говорят тяжело, командующий прикрывает глаза, стараясь лишний раз не дышать, чтобы случайный скрип кровати не испортил эту магию ночи. Наверное, они обсуждают завтрашнюю миссию. Девушка, непременно, испуганно жмется к боку своего молодого человека, а он сжимает ее хрупкие пальцы своими и обещает защитить ее, сам обливаясь холодным потом. Или может, они разрабатывают план побега? Завтра в общей суматохе отбиться от отряда и укрыться в лесу, где их никто не найдет? Построить дом, завести парочку овец. Провести остаток жизни наедине, не подвергая себя и друг друга опасности каждый день. А может, это мечты самого командующего. Видимо, он погрузился в них слишком глубоко, потому что когда кровать скрипит и продавливается под чужим весом, он испуганно вздрагивает, пытаясь обернуться. Но ему не дают. Тонкие запястья обвили талию, между лопаток уткнутся прохладный кончик носа. Лишь один человек на свете мог позволить себе вот так нагло врываться в комнату старшего по званию. — Леви. — Заткнись. Он слушается, прикрывая глаза, и укладывается обратно на подушку. Широкая ладонь нашаривает прохладные пальцы на своей груди и подносит их к лицу. Бледна коже в лунном свете кажется почти прозрачной. Командующий бережно касается большим пальцем тонкой линии вен, прослеживая ее вдоль запястья. Кожа меж лопаток покрывается мурашками от чужого недовольного сопения. Капитан не любил столь пристального внимание к себе, а особенно — к рукам. «Что, борешься с комплексами, старик?». Эрвин невольно усмехается, вспомнив эту излюбленную шутку капитана. — Ничего смешного. — Леви недовольно бузит за спиной, пытаясь забрать руку из чужих пальцев, но Эрвин мягко удерживает ее. Не без труда ему удается перекатиться на другой бок, не уронив Леви с узкой односпальной кровати. Наверное, надо было все-таки послушаться Ханджи и выписать им двухспалку. — Леви, я. — Я же сказал — заткнись. Сухие губы прижимаются к его горлу, от чего командующий лишь вздыхает, приподнимая голову. Разговора не получится. Но им и не надо. Все всё прекрасно понимают, и эти слащавые «я не это имел в виду» и «ты не так меня понял» сейчас все только испортят. Леви дал ему шанс поговорить, теперь уже поздно. Теперь остается лишь повиноваться чужим рукам на своей коже, прогибаясь и ерзая, стараясь дышать не слишком громко, чтобы парочка под окном не заинтересовалась происходящим. Мозолистые пальцы капитана скользят по груди, ощупывая каждый дюйм и каждую вену. Внимание к деталям. Что бы ни сантиметр командующего не остался обделенным. Блондин улыбается, обвивая рукой талию брюнета и прижимая его теснее. Голая кожа трется о грубую ткань рубашки, заставляя недовольно цыкнуть языком и Леви понимает его без слов. Выгибается, выпутываясь из одежды, и зябко ведет плечами, будто пытаясь прикрыться, но Эрвин не позволяет. Он находит губами венку на шее, ту, что так опьяняюще тикает под тонкой кожей. Мажет языком выше, до самого уха, пока не зарывается носом в бритый висок, опалив дыханием ухо. Капитан сбито хрипит и царапает кожу на плечах, пытаясь то ли отстраниться, то ли потребовать большего. — Ты же знаешь, что нам не обязательно. — Твою мать, Эрвин. В твоем словаре что, нет слова «заткнись»?! — Леви шипит, зло хмуря брови, и отстраняется, чтобы поймать лицо командующего в ладони. Язык мелькает меж тонких губ и Эрвин готов скулить от того, как это выглядит и что пробуждает в нем. — Трахни меня уже. Самому не надоело дрочить в тряпочку? Надоело. Надоело до ломоты в руках и дергающегося глаза, когда совместна ночь кончалась постыдными судорогами и рваными толчками в чужую ладонь. Леви никогда не просил ничего для себя. Лишь ухмылялся, смазано коснувшись губами вспотевшего лба, и неспешно вытирал ладонь платком. Но раз он просит этого сам, у Эрвина нет сил думать, чем вызваны такие перемены. Он целует рвано и голодно, будто без этих губ ему больно дышать, но это не так далеко от правды. Леви ерзает и кусается в ответ, пытаясь украсть инициативу, но сейчас Эрвин слишком голоден, чтобы позволить ему это. Он должен воплотить в жизнь слишком многие свои фантазии. Кровать жалобно скрипит, когда блондин перекатывается вновь, теперь оказавшись над капитаном меж его разведенных бедер. Смущающе и чертовски жарко, в полумраке комнаты он различает на точеных скулах румянец, торопливо касаясь его губами, будто желая попробовать на вкус. Леви хмурится и ерзает, придавленный к простыням широкой грудью, запускает пальцы в светлые пряди, взлохмачивая их еще сильнее. Командующий опускается ниже, прикусывает выступающие ключицы и трепетно целует яремную ямку, с упоением отметив, как дернулся под кожей кадык. — Твою мать, Эрвин, хватит изде-. — окончание фразы тонет в приглушенном мычании, когда влажные губы касаются покрасневшего соска. Натертая одеждой и ремнями УПМ кожа отзывается мурашками на каждое прикосновение, капитан непонимающе опускает глаза вниз, пропустив изумленны вздох. Он слышал про шторм. Слышал, как увлеченно Арлерт рассказывал остальным в корпусе про бурю, бушующую в море. Ту, что вспенивает волны и швыряет их о скалы, разбивая в сотни брызг под угрожающий гул ветра. И теперь он, кажется, понял, что тот имел в виду, увидев эту бурю в столь спокойных, обычно, глазах. — Леви. — собственное имя, охрипшим басом сорвавшееся с блестящих от влаги губ заставило вздрогнуть и попытаться позорно свести бедра. — Заткнись. — Есть, командующий. — и пусть ни одна живая душа не узнает, с каким восторгом он готов исполнить сейчас любой приказ. Завязки на брюках поддаются однорукому с трудом, но попытка помочь была пресечена недовольным рыком и встряхиванием головы. Сам. Я хочу сам. Капитан покорно убрал руки, впиваясь пальцами в простыни, и лишь приподнял бедра, позволяя одежде соскользнуть прочь вместе с бельем. Он испускает блаженный вздох, когда пульсирующий от возбуждения член наконец освобождают от тесного плена, и поспешно впивается зубами в нижнюю губу, когда горячую плоть накрывает широкая и влажная от слюны ладонь. И когда только успел? Шероховатые подушечки скользят снизу вверх, обводя выступающие венки и беспощадно дразня влажную от естественной смазки головку. Прозрачная капля срывается с кончика, падая на бледный живот, и Эрвин склоняется ниже, находя ее языком под жалобный всхлип брюнета. — Я сейчас откинусь. Сделай уже хоть что-то. — От такого еще никто не умирал. — мягко уточняет блондин, тут же схлопотав мягкий шлепок по плечу, и тихо смеется, опуская руку ниже. Ребро ладони скользит между поджарых ягодиц, заставляя капитана непроизвольно согнуть колени, но. — Не надо. — горячая рука замирает моментально, и от чего-то у Леви сжимается сердце. Ты правда готов вот так просто остановиться по одному моему слову? Он поднимает глаза, облизывая губы, и торопливо объясняется, не дав Эрвину раскрыть рта. — Не надо пальцами. Давай нормально. — лицо блондина неодобрительно мрачнеет, широкие брови сходятся на переносице, он чуть качает головой. — Будет больно. — Не будет. — они смотрят друг другу в глаза, молчаливый диалог длится считанные секунды, когда лицо Эрвина вытягивается от изумления. — Ты. сам? — Эрвин. — Понял. Заткнулся. — блондин склонется над ним, не позволяя стыду взять верх над капитаном. Поцелуй влажный до пошлого, до чавкающих звуков и хриплых вздохов в перерывах, пока дрожащие от возбуждения пальцы воюют с брюками самого командующего. В этот раз Леви рвано чертыхается, впиваясь пальцами в завязки и едва не рвет их, в попытке по скорее стащить с Эрвина осточертвешую одежду. Капитан, не сдержавшись, бросает взгляд вниз и тут же жалеет об этом. Твою мать. Нет, он знал, что у Эрвина больше, чем у него, но только сейчас такой размер начал пугать. Он что, компенсирует этим потерянную конечность? От неприятных мыслей о том, как же это будет больно, отвлекает бодание в висок. Такой мягкий и интимный жест, доступный лишь им двоим. В нем слишком много слов и значений, слишком много того, что, превращаясь в слова, звучит пошло и плоско. Капитан прикрывает глаза, поглаживая кончиками пальцев крепкую шею и трется щекой о чужую щеку. Я в порядке, продолжай. Командующий переминается на коленях, утыкаясь лбом в чужой, и с шипением берет собственный ноющий член. Твою мать, лишь бы не кончить, еще не войдя, такого позора Леви ему точно не забудет. Он двигается медленно и тягуче, чувствуя, как накаляется между ними сам воздух. Чужое тело горячее и узкое почти до боли, они шипят хором, утыкаясь друг другу в плечи. Эрвин вошел едва на дюйм, но уже это было чертовым подвигом. Он обнимает капитана единственной рукой, прижимая ближе, и зарывается носом в слипшиеся от пота волосы на виске. — Расслабься немного. — Я пытаюсь, блять. — Леви рычит, обреченно жмуря глаза, в уголках которых копится влага. Черт, это больно. Больнее, чем он представлял. Видимо, даже тех сорока минут под душем не хватило, чтобы растянуть себя достаточно для Эрвина, и от этого еще обиднее. Под ребрами воет отчаяние. Это их чертова ночь. Не последняя, конечно нет, просто. Она должна была быть идеальной. Леви готов был выть от ужаса, который гнал его сегодня по темным коридорам к покоям командующего. И только он, казалось бы, отступил под крепкими пальцами и горячими губами, как вернулся снова, стоило чему то пойти не так. — Леви. — хриплый голос где-то сверху заставляет открыть глаза, стыдливо поджав губы. — Я люблю тебя. Темные глаза распахиваются от изумления. Нет, это было очевидно, конечно, но. Они никогда не говорили этого, просто не нуждались в этом. Все было понятно по кулькам чая, привезенным в подарок из столицы и по напуганным гонцам, которых отгоняли от покоев задремавшего в кресле командующего. — Я знаю. Продолжай. И Эрвин улыбается. Ему уж точно достаточно раскрасневшихся щек и забегавших глаз, чтобы прочесть в них молчаливый ответ. Мягкие губы ласково целую морщинку меж бровей капитана, будто пытаясь прогнать все тревоги и сомнения прочь, и Эрвин толкается снова. До скулежа и жалобного всхлипа брюнета, чтобы не поддаться желанию прекратить эту экзекуцию здесь и сейчас приходиться крепко зажмуриться и прикусить губу. Командующий укладывает ладонь на член юноши и черт. Он едва твердый, это плохо. Блондин отстраняется, вновь склоняясь над худой грудью и накрывает губами сосок. Кажется, в прошлый раз тебе это понравилось, да? Дрожь и пальцы, вцепившиеся в его волосы дают понять, что он оказался прав. Брюнет потихоньку забывает о боли, подставляя грудь под безжалостные губы. На бледной коже метки похожи на багровые цветы. Будто весна посмеялась над снежным полотном, изрытом шрамами, и распустилась среди вьюги. Это завораживает, этого становится мало и голова опасно пустеет. Потерять контроль страшно, но еще страшнее — оторваться от этой кожи. За поцелуями и укусами он сам не заметил, как начал двигаться вновь. Короткие, медленные толчки, каждый раз выскальзывая до конца и проникая все глубже. Пока в один момент капитан под ним не вздрагивает, прогнувшись в пояснице до хруста суставов. Черт. Больно? Эрвин попытался было поспешно выйти из юноши, но крепкие голени в миг обвили его поясницу, не позволяя сдвинуться с места. командующий изумленно вскинул глаза и.. о черт. Волосы Леви прилипли ко лбу, растрепавшись от столь резкого движения, припухшие от поцелуев губы распахнуты, тонкая ниточка слюны меж ними блеснула и разорвалась от хриплого дыхания. Мутная чернь глаз скользнула по обеспокоенному лицу, ладони накрыли щеки, притягивая командующего выше. — Там, внизу. Сделай так еще. Это не просто просьба, это почти мольба. Скулящая, сбившаяся, будто капитану в миг стало сложно строить предложения. Боже, дай ему сил не свихнуться. Хотя, наверное, уже поздно. Они оба наглухо больны. Новый толчок, более уверенный чем прежде, и Леви вновь вскидывается на постели, сбивая простыни во влажный комок, распахнув губы в немом стоне. Эрвин жрет глазами это зрелище, позволяя себе двинуться снова и снова. Леви цепляется за его плечи, мотая головой и изогнув брови в умоляющем жесте. — Эрвин, не. — Заткнись. — командующий бросается на него как оголодавший хищник, что днями преследовал раненую добычу. Кровать протяжно взвизгивает от такой экзекуции, когда капитана вжимают в продавленный матрас. Жалобный всхлип тонет в поцелуе, в стуке столкнувшихся зубов и чавканье смешавшейся слюны. Это почти больно, но Леви цепляется за широкие плечи, оставляя на них багровые полосы ногтей, не в силах перестать рвано двигать бедрами навстречу проникновению. Эрвин с рычанием подхватывает брюнета под поясницу, удерживая навесу, и капитан готов взвыть. Больше, пожалуйста. Плевать, на все плевать. Уже не больно, просто. Немая просьба вырывается из груди первым протяжным стоном, когда Эрвин наконец вошел до конца, да влажного шлепка кожи о кожу. Дыхание сбилось а перед глазами на мгновение потемнело от волны тепла, вспыхнувшей где-то в глубине, и захлестнувшей все тело разом, будто пытаясь утопить. Сладкая дрожь пробежала по ногам до самых кончиков пальцев, а на животе растекалось что-то теплое и вязкое. — Блять, я.! — но его, кажется, не услышали. Крепкие пальцы сомкнулись на талии до темных отметин, комната наполнилась влажными шлепками и хриплыми стонами. Командующий склонился к чужим губам, и Леви даже удалось разобрать несколько хриплых «люблю», в этом бессвязном бормотании. Ему казалось, что весь мир сейчас сомкнулся на этих признаниях. На этих темных от желания глазах, на жадных и рваных толчках, и метках на его шее. Все остальное растворилось в ночи, в темном небе и ужасе мира за дверью комнаты командующего. Эрвин утыкается лбом в плечо капитана и широкая спина идет крупной дрожью, когда внутри живота разливается обжигающее тепло. Твою мать. Леви обессиленно роняет бедра на постель, только теперь замечая, как сильно они затекли в этой позе. Громоздкое тело командующего скатывается под бок и капитан с шипением поворачивает голову. Шея саднит от количества меток на ней. Замутненный взгляд скользит по лицу командующего, изучая такие до боли знакомые черты. — Эрвин. — зовет тихо, будто проверяя, не отключился ли командующий. — М? — Я тоже тебя люблю. — а в ответ лишь мягкая улыбка. Рука обвивает талию, притягивая капитана к мерно вздымающейся груди, и Леви чувствует мягкий поцелуй на макушке, прежде чем прикрыть глаза, и устало задремать, убаюканный гулким стуком чужого сердца. Леви выходит из душа, придирчиво поправляя на руках манжеты свежей рубашки. За запахом мыла почти не чувствуется въевшийся в кожу металлический и чуть сладковатый запах крови. Отлично. Вокруг снуют люди. Бегают, нервно кричат и переговариваются, таскают раненых. Кто-то с ведрами наперевес ворвался в ванную, задев его плечом. Капитан придирчиво проверил рукав на предмет пятен от этого наглеца и, удостоверившись, что все чисто, двинулся к лестнице. Он замер возле двери, несколько раз размеренно ударив костяшками по дереву и вошел, не дожидаясь ответа. — Черт, внизу настоящее безумие. — капитан прошагал к столику у окна. Спальня не была похожа на кабинет. Маленькая под самой крышей она вмещала в себя лишь кровать, небольшой столик, два стула и сундук. Леви задумчиво провел пальцами по книгам и бумагам, завалившим стол. — Тц. Я же говорил тебе не брать работу в спальню — Укоризненно бросает через плечо, собирая книги и бумаги в аккуратные стопки, сортируя по названию и важности, чтобы командующему было проще вернуться к ним после того, как проснется. Бледные пальцы замерли, сжав в руках очередной документ. Точно. Бумажка с шелестом опустилась на свое место. Леви отступил и уселся у кровати прямо на пол, откинув голову на матрас, подозрительно чавкнувший под затылком. Да, зря он мылся, снова пахнет кровью. — Я так и знал. Тогда, когда пришел к тебе. Я чувствовал, что что-то случится. Идиот. В ответ — тишина. Леви залез в карман и выудил оттуда небольшую книжечку. Сраный дневник. Он приподнял его повыше, как бы показывая. — Вот. Один из дневников Йегера. Тебе же было интересно, что там. Хрустнул корешок, зашелестели страницы. Капитан откашлялся и облизнул губы. У него есть еще пара часов, прежде чем комнату заполнит трупный запах. — «Это не рисунок. Это называется фотография. Изображение выжигается на особой бумаге с помощью светового эффекта. Я пришел из мест за Стенами, где люди живут в роскоши. Человечество не было истреблено». Леви закрывает дневник, перелистнув последнюю страницу и морщится. В горле неприятно тянет от долгого чтения вслух, он откладывает книгу в сторону и закрывает глаза, чуть повернув голову в бок. Щека упирается во что-то твердое и холодное, Леви открывает один глаз и двигает в сторону зелёный плащ разведкорпуса. Рука. Длинные пальцы в крови и земле, сломанные ногти, огрубевшая от клинков кожа. Он тянется, беря чужую ладонь в свою и мерно стряхивает с нее грязь и уже присохшую кровь. Ладонь у Эрвина была большая и тяжелая, но теперь казалась особенно неподъемной. Мертвые всегда тяжелее живых. Он потому и ушел в душ раньше других — не хотел видеть, как тело будут корячить по лестнице трое обессиленных солдат. Возможно, они даже уронили его по пути. Капитан прижимается к сбитым костяшкам сухими губами. Поцелуй получается соленым то ли из-за крови, то ли из-за слез. Леви отстраняется, убирая руку обратно под плащ и поднимается на ноги. Он тянется было снять плащ и взглянуть на лицо командующего, но вовремя себя останавливает. Ничего из того, что он увидит ему не понравится. Так что капитан лишь касается губами того места, где, предположительно, должен был быть лоб командующего и отступает к двери. Но уже в проходе оборачивается, окинув взглядом молчаливую фигуру. — Когда встретимся в следующий раз — я буду сверху.