Отражения

«Старший брат действительно любит себя» — мысль проносится в голове Чэн Цяня, когда Янь Чжэнмин запрокидывает голову, издает ломкий, высокий стон. Две души одного человека — молодой Янь Чжэнмин и зрелый, порочный глава Янь льнут друг к другу, мучительно страстно соединяют свои тела, пытаются и не могут насытиться. Чэн Цянь сидит в изножье кровати, буравит сладкий, недоступный грех голодным взглядом. Старший брат пустил младшего в свой духовный дворец под твердый зарок — никакой самодеятельности. Присутствовать рядом, говорить, прикасаться — только если он разрешит. Молодой Янь Чжэнмин — безрассудный, таящий в сердце глуповатую, нежную любовь к младшему брату — был опорочен и уничтожен им же, когда оба оказались в иллюзии темного заклинателя. Глава Янь — то, что осталось от молодого Янь Чжэнмина, то выжженное, что сумело пережить потерю — свято хранил память о своем юном отражении. И за годы наконец-то воссоздал его, вдохнул жизнь в эфемерный прах. Чен Цянь замужем за главой Янь уже пол века, казалось, память об инциденте похоронена — но нет. Даже спустя года Чэн Цянь не мог выразить, насколько хотел бы обнять свою молодую любовь, зарыться носом в изгиб между шеей и плечом, загладить вину за то, что сорвался, поддался влиянию темной энергии. Вдохнуть запах нерасцветших орхидей. Ему позволили смотреть. Облако воздушных простыней, тенистый контражур. Янь Чжэнмин — изящная, гибкая, молодая орхидея — сидел на коленях главы Янь спиной к Чэн Цяню. Тонкий слой нижнего одеяния приспущен, открывает вид на белый нефрит шеи. Чэн Цянь стискивает ткань на штанах так, что та трещит. Он помнит, какой на вкус была эта шея, как приятно было метить зубами нежную, душистую кожу, пить теплую кровь… Блядство. Янь Чжэнмин бросает на него через плечо боязливый, осторожный взгляд. Нет обиды и ненависти, но есть дистанция. Камень сосредоточения души в животе Чэн Цяня холодеет. Глава Янь посылает младшему острый прищур и переводит все внимание на свою молодую копию. — Забудь о нем пока, — шепчет на белую раковину с розовеющей мочкой. — Сосредоточься на своих желаниях. Я исполню все. Длиннопалая рука тянет к себе под гибкую поясницу. Глава Янь целует Янь Чжэнмина без капли стеснения, мягко раскрывает скульптурные губы языком. Тот робеет — последняя близость молодого Янь окончилась катастрофой. Однако дымчатый свет, пропасть одиночества, невозможная сила чувств его зрелого я — все это заставляет поддаться. Руки обнимают, проходятся по интимным изгибам, молодой Янь целует в ответ — впускает чужой язык, заигрывает, сам вторгается в умелый рот. Все раскованнее и раскованнее — губы расходятся, растягивая блестящую нить слюны, вжимаются, краснеют под нарастающим напором. Глава Янь издает одобрительный рокот. Разводит полы одежд Янь Чжэнмина, водит ладонями по чувствительным местечкам, мнет нежную кожу, как глину. Персиковые глаза блестят маслянистым, чумным блеском — Янь Чжэнмин издает испуганный и жадный вскрик, когда ладонь змеей спускается по торсу, оглаживает, сжимает член. — Ш-ш, тише, — глава Янь ласково утешает, целует шею. — Ты молодец. Не бойся, будет очень приятно. Он охватывает оба их члена, водит ладонью, размазывая выступившую смазку, отводит крайнюю плоть, чтобы красные от прилившей крови головки «поцеловались». Страсть накрывает — двое уходят друг в друга с головой. Янь Чжэнмин добавляет свою руку — оба стонут в порывистые поцелуи, бесстыдно дрочат, подбрасывают бедра в сладкие тиски. Чэн Цянь пропускает момент, когда его рука сжимает сквозь штаны собственный стояк. Одеяние Янь Чжэнмина съезжает с локтей. Когда обнаженная поясница изгибается в судороге, кончают сразу трое. Чэн Цянь заваливается на бок, опирается о пол. А глава Янь, словно решил добить, разворачивает Янь Чжэнмина спиной к себе. Сердце замирает где-то в глотке. Янь Чжэнмин — скульптурный торс в брызгах спермы, грудь вздымается от загнанного дыхания — красив, как мечта, ослепительно реален. Меж бедер покоится опавший член — нежный, правильный, блестящий от смазки, наверняка сладкий, только приласкать, поцеловать, взять в рот. Закатившиеся глаза блестят прекраснее, чем подсвеченная солнцем роса. Чэн Цянь тонет, растворяется без остатка в этих глазах. Он должен был сгореть в восемнадцатом кругу Диюя, когда уничтожил это чудо. — Руки, — холодное предупреждение главы Янь прилетает, как пощечина. Янь Чжэнмин смотрит со сдержанным испугом, поджимает милые пальцы на ступнях. Чэн Цянь застывает за миг до того, как успевает обхватить их, поцеловать каждый. — Можно, — робкое разрешение. Первые слова от Янь Чжэнмина. Чэн Цянь припадает, держит жадность в узде, водит жарким дыханием по коже, оставляет цепочку мягких губных касаний — пальцы, скульптурный взъем, узкая лодыжка. Одержимое, порочное поклонение перед божеством. Глава Янь усмехается, берет под колени, разводит подрагивающие бедра Янь Чжэнмина. Чэн Цянь зависает — сверлит взглядом раскрасневшееся от возбуждения, манящее, гостеприимное. Хочется зарыться, похоронить себя меж этих бедер, вылизать каждый цунь, помассировать ртом аккуратные вместилища семени, поцеловать, раскрыть языком беспокойно подрагивающую точку… Глава Янь вводит скользкую от спермы фалангу внутрь. Сверху доносится невообразимый звук — Янь Чжэнмин выдыхает влажными губами, легонько стонет от удовольствия. Пока одна рука оглаживает восстающий член, вторая разминает кольцо мышц. Один палец, второй — стеночки набухают, розовеют, становятся чувствительными. Тело Янь Чжэнмина содрогается, сжимает пальцы главы Янь, когда тот массирует простату. Ласка сладка, легка и непринужденна — глава Янь отлично знает собственное тело, что и как сделать, чтобы юная орхидея расцвела. Чэн Цянь поддается вперед, хочет втиснуться языком в трепещущую, розовую глубину, скользить в ритме с пальцами, распробовать, заставить бутон раскрыться. Натыкается на преграду — глава Янь выставил ладонь. — Мое, — хищный прищур с ноткой повелительного злорадства. «Я первый. Ты — потом, если позволят. Это твое наказание». Глава Янь увлекает Янь Чжэнмина за собой — разлечься на ложе в свободной, раскрытой позе. Берет под ягодицы, шепчет на ухо что-то успокаивающее. Глаза Чэн Цяня расширяются — он неотрывно наблюдает за тем, как напряженный, покрытый сетью венок, блестящий от натекшей смазки член толкается, раскрывает подготовленное, жаждущее кольцо мышц. Въезжает медленно, плавно, исчезает внутри цунь за цунем, пока бедра не соприкасаются с бедрами, дает привыкнуть к растяжке, к ощущению наполненности в нутре. Поясница Янь Чжэнмина откровенно выгибается, лицо искажает сладкая мука. Глава Янь жарко прикусывает порозовевшее ухо, поглаживает грудь, где в клетке ребер заполошно бьется сердце — и совершает толчок. И еще. И еще. Они не сдерживаются. Гладят, ластятся, вжимаются друг в друга, беспорядочно целуются, скулят и стонут рот в рот, сталкиваются жарко и горячо, как морские волны в шторм. Две части одного целого, что оказались разлучены на долгие, невыносимые годы, пытаются соединиться, вплавиться плотью в плоть. Белоснежные, красивые до слепоты, пьяные от неутолимой, болезненной жажды — со стороны их можно принять за близнецов. Чэн Цянь слышал, что после долгой разлуки или страшных потрясений любовь кровных родственников может исказиться в неправильную, грешную страсть. Проповедники праведного пути остерегали от порока кровосмешения — не поддавайся, не гневи Богов. Глядя на пытающихся утонуть друг в друге Янь, Чэн Цянь понимал — чушь. Монахи, почтенные старухи и ученые мужи — никто из них совершенно не понимает того, о чем говорит. Сопротивляться этому — все равно, что стоять против девятого вала. — Можешь использовать рот, — глава Янь выдыхает, не прекращая толкаться в размягшее нутро, переворачивается вместе с Янь Чжэнмином на бок. Перед носом Чэн Цяня оказывается напряженный член. Толчок, толчок — блестящая головка дергается в такт, капля смазки летит по дуге. «Ему точно можно?» — Чэн Цянь не может набраться смелости, чтобы приблизиться, пока в волосы ему не опускается рука. Янь Чжэнмин глядит смазанно, лицо давно блестит от слез — настолько хорошо. Привлекает к себе за затылок. Робко приотворяет дверь, которая, как думал Чэн Цянь, закрыта для него навсегда. Чэн Цянь пробует головку языком, смазка мешается со слюной, тянется влажной нитью. Глава Янь с усилием приостанавливает толчки, чтобы Чэн Цянь не прихватил чувствительную плоть зубами. В душе тлеет благодарность — Чэн Цянь ловко подстраивается, вбирает головку, смакует солоноватый вкус, обводит венки языком, насаживается горлом. Янь Чжэнмин большой — влажные стенки распирает, кислород заканчивается, на глазах выступают слезы. Чэн Цянь давится, когда глава Янь совершает толчок и член Янь Чжэнмина синхронно толкается в горло. — Потише, — Янь Чжэнмин ломко просит, нащупывает, гладит плечо главы Янь. — А-Цяню сложно. — А-Цяню еще понравится, — скульптурные губы главы расползаются в мягкой, зловещей улыбке. Однако, он действительно двигается тише. Глубокими, медленными толчками, надолго замирая внутри, оглаживая выпуклость на плоском животе. Чэн Цянь ловит ритм, учится дышать в коротких перерывах между толчками и — чисто случайно — сглатывает. Сжатый влажным жаром, член выпускает новую порцию смазки, персиковые глаза искрят. Чэн Цянь — прилежный ученик. Расслабить горло, сглотнуть, вдох-выдох, сглотнуть, вдох-выдох — и так, пока он наконец не утыкается носом в мягкие завитки на лобке. Глава Янь хитро щурится и — Чэн Цянь снова задыхается, когда безжалостные пальцы оглаживают, давят на оттопыренный членом кадык. В голове темнеет, возникает паническое желание поддаться назад — уязвимое горло сжимается от неясной угрозы, но — Янь Чжэнмин стонет надрывно, отчаянно. Его разрядка будет оглушительной — и Чэн Цяню не жалко задохнуться, чтобы подарить ее. Он скулит, сжимает влажный жар, когда пальцы нежат, вжимаются в наполненное горло. Поддается навстречу. Долгожданные, желанные близость и наказание бросают в беспамятный экстаз. — Хороший щеночек, — глава Янь приторно нежно шепчет, не прекращая мучений. — Говорил же, что ему понравится. Янь Чжэнмин кончает неожиданно — от судороги сводит ступни, пальцы на ногах поджимаются. Вязкий, горьковатый поток выстреливает Чэн Цяню в горло. Рефлекс требует отстраниться, но глава Янь немилосердно держит его за затылок — заставляет принять все. И Чэн Цянь принимает — глотает, давится, задыхается — валится на спину, когда его наконец отпускают. В носу щиплет — Чэн Цянь не понимает, что не так, пока не обтирает лицо. Оцепенелый взгляд созерцает белые разводы — спермы было так много, что та пошла носом. — Молодец, — глава Янь говорит, не глядя на Чэн Цяня, любовно привлекает к себе обмягшего Янь Чжэнмина, оставляет на щеках и шее маленькие, сморщенные поцелуи. — Держи награду. Усадив Янь Чжэнмина к себе на колени, глава Янь оглаживает порозовевшие от совокупления ягодицы и, заведя кончики пальцев во влажную щель, раскрывает цветок. Чэн Цянь понимает, что так и не кончил, когда член дергается от вида блестящей дырки. Пухлая, красная, свободно раскрытая для вторжения, она лоснится, течет, полная спермы, что оставил в ней глава. «Поцеловать, распробовать на вкус» — раннее желание всплывает в голове. Янь Чжэнмин сперва не понимает, а потом вздрагивает, когда чувствует в самом сокровенном месте язык. Юркий, он оглаживает стеночки, губы имитируют поцелуй, вжимаются в припухлые складки, рот всасывает, вытягивая, поглощая наполнившую проход тягучую влагу. Кадык легонько приподнимается на глотках. Когда Чэн Цянь отстраняется, оба чувствуют себя очень пьяными. В раскрытом проходе легкий зуд от ласки и ни следа спермы — Чэн Цяню кажется, что его живот полон, что он насытился на годы вперед. — А-Цянь, — Чэн Цянь вздрагивает от мягкого зова. Развернувшись на коленях главы, Янь Чжэнмин глядит на него пытливо, протягивает руку. Кажется, от осознания, что ничего не будет как тогда, что его обожают, что за него умрут — от всего этого его отделяет тоненькая, незримая стена. Чэн Цянь ломает ее, приникая к руке, ложась щекой, с бескрайней нежностью целуя тонкий шрамик на запястье. — Хочешь его? — глава Янь спрашивает Янь Чжэнмина и, дождавшись утвердительного кивка, двигается, освобождает для Чэн Цяня место на ложе, на своих коленях. Тот не тратит милость — незамедлительно оказывается позади молодого Янь, одетый, приникает к обнаженной, влажной от пота спине. Янь Чжэнмин удобнее устраивается меж телами. Глава Янь напомнил, что и как он любит, напомнил, что травмирующий опыт позади, а его тело способно получать удовольствие. Дал инициативу. Янь Чжэнмин целует, с уверенностью и знанием ласкает главу Янь, быстро заставляет возбудиться снова. Последний поднимает бровь, уловив намек, не медлит — подхватив под ягодицы, собственническим рывком опускает на едва окрепший член. Янь Чжэнмин двигает бедрами, быстро находит любимый угол. И, заведя руку за спину, подхватывает ладонь Чэн Цяня. Заставляет пальцами вжаться в место, где его тело соединяется с другим. Сознание стопорит, к горлу подступает щекотная паника. Боги, ему позволят. После того, как ранил. После того, как разорвал нежное нутро, после того, как растоптал скрытную, глуповатую любовь. Перед глазами всплывает картинка — белоснежные бедра скользки от крови. Чэн Цянь отшатывается — старший брат не знает, чего хочет, того, что он принял, уже много, младший лучше умрет второй раз, чем порвет хрупкие стеночки, снова причинит бо… — Ш-ш, глупая медная монетка, — Чэн Цянь вздрагивает — прогнувшись в пояснице, Янь Чжэнмин улыбается ему мягкой, искристой улыбкой — яркой и прекрасной настолько, что можно ослепнуть. Хихикнув, утирает слезу с щеки младшего брата. — На самом деле, мне тоже страшно. Но я люблю вас. И хочу обоих, — интимный шепот на ухо, поцелуй в розовую мочку. — А ты, А-Цянь, любишь меня настолько, что готов отказаться. Потому я доверяю тебе. Пальцы скользят внутрь несмело, но уже совсем скоро дело идет на лад — Янь Чжэнмин отзывчив по природе, припухлые стеночки хорошо тянутся, могут взять много. Чэн Цянь заворожен тем, как Янь Чжэнмин сладко вздыхает, двигает талией, чтобы глубже насадиться на пальцы и член. — Смелее. Ты молодец, — кажется, первое настоящее подбадривание от главы Янь. Тугой жар. Головка, широкая середина — кольцо мышц сжимает, вжимает член Чэн Цяня в член главы, растягивается так, что расправляются все складочки на сморщенной коже. До одури хорошо и до одури страшно. Сквозь туман Чэн Цянь слышит цык, руководства главы Янь — машинально подчиняется. Янь Чжэнмин раскачивается на них, стонет неразборчиво, просит чего-то, зачем-то направляет руку младшего к своему члену, заставляет пережать у основания. В какой-то момент глава Янь хватает Чэн Цяня за подбородок, притянув через плечо Янь Чжэнмина, целует рвано и глубоко, глухо стонет в рот. В проходе становится очень влажно. Мир переворачивается перед глазами — пока глава Янь, привалившись к спинке кровати, пытается отдышаться, запыхавшиеся Чэн Цянь с Янь Чжэнмином лежат на простынях. Над разумом довлеет марево недостигнутой разрядки — на инстинктах тянутся друг к другу, встречаются взглядами. Глядят неожиданно ясно, с рассеянной надеждой — потерявшиеся в ночи путники не чаяли о спасении и внезапно набрели на спасительный, путеводный огонек. Робко переплетают пальцы, крепче, ближе… …Глава Янь безнадежно цыкает, отводит глаза. Сколько они уже делают это? Час? Два? — Люблю… Люблю, гэгэ, гэгэ…! — Ха-я-ах! Цянь-Цянь, А-Цянь, мой, мой, сяо-диди… Задыхаясь, хныча, они совокупляются, как животные в глубоком жару. Лижутся, ластятся, вжимаются друг в друга так, что не оторвать. Глаза красны от непрекращающихся слез, губы распухли от беспорядочных поцелуев. Толчки заполошны, Чэн Цянь не выходит даже до середины — ягодицы Янь Чжэнмина давно в синяках от столкновений. Пошлые, влажные шлепки и надрывные, плачущие стоны — любовники, родственные души, они раскрепощены до предела. Однако, для обоих плотское слияние отошло на второй план — важно просто прижать к себе, натрогаться, надышаться, пропитаться друг другом. Парадоксально порочная и невинная картина. Глава Янь хмыкает. Разлученные трагедией, эти двое воплощают свой не случившийся первый раз. Они должны были быть вместе — и они будут, но только в духовном дворце главы Янь. До боли близко и недостижимо далеко. Им всегда будет мало. Глава Янь определенно будет ревновать, если их с младшим занятия любовью будут чаще происходить в его духовном дворце, чем в реальности. Однако вид обессиленных, сопящих, жмущихся друг к другу даже сквозь сон возлюбленных, возможно, стоит того.