Пальпация

      Бастилия. 1793.       Этот палач уже здорово подутомил прикованного цепями ангела. Он говорил и говорил, совершенно не желая услышать, что Азирафаэль пытается до него донести.       Эти люди… никакие демоны не нужны были, подумать только! Даже гильотину они придумали без демонического вмешательства. Или всё же с?       — Послушайте, сэр, это чудовищная ошибка, я…       — Хорошие новости! Вы будете 999-м аристократом, который умрёт на гильотине от моей руки, — с ярко выраженным французским акцентом, довольно скалясь, проговорил палач. — Но первым англичанином.       — Вы не можете! — Азирафаэль вскочил и возмущённо посмотрел на француза. — Будет слишком много бумажной работы.       С площади, сквозь небольшое, закрытое решётками, отверстие, послышался пронзительный свист опускающегося метала и довольные возгласы публики.       — Животные, — пробормотал ангел, глядя, как палач удовлетворённо возводит руки к небу. Ему явно стоило бы сменить направление.       — Животные не убивают друг друга машинами для убийств, ангел. Только люди способны на такое.       Азирафаэль почувствовал, как внутри него что-то дёрнулось в приятном удивлении.       — Кроули… — выдохнул он, не сдерживая радостную улыбку и поворачиваясь к демону.       Тот, как всегда, расселся наивульгарнейшим образом (и как только умудрился на этом неустойчивом камне!) и поверх неизменных чёрных очков, снисходительно смотрел на ангела.       — Почему не вернулся домой с помощью чуда? — лениво поинтересовался демон.       Не то, чтобы ему и впрямь было интересно, даже наоборот — такое положение дел его забавляло, к тому же «спасение» Азирафаэля доставляло Кроули какое-то необъяснимое удовольствие. Но признаться в этом он не мог даже себе. Не стоило вообще никому знать, что он уже давненько присматривал за ангелом, просто ради того, чтобы вот так вот горделиво и с нескрываемым превосходством смотреть на посланника Небес. Ну или же ему просто нравилось это почти детское удивление и восторг на круглом лице, обрамлённом такими замечательными кудряшками.       Поймав себя на том, что слишком уж откровенно пялится на ангела, пока тот сокрушался о превышении лимита чудес и жаловался на гневную записку Гавриила, демон нарочито медленно облизнул ряд ровных человеческих зубов и цокнул языком.       — Что ты вообще забыл во Франции во время революции?       Ангел запнулся и, зардевшись, отвёл взгляд. Видимо, причина была слишком неподобающей.       — Мне захотелось перекусить.       Кроули в изумлении округлил глаза и приспустил очки на кончик носа.       — Ты хотел… что?       — Блинчики! — ангел, наконец, повернулся к демону и в полном недовольстве плюхнулся на обтёсанный камень посреди темницы. — Это же никуда не годится! Нигде, кроме Франции, не найти достойных блинчиков!       Он говорил это с таким лицом, будто нынешнее положение дел было очень личным и ужасным оскорблением самого Азирафаэля.       — Ну надеюсь ты успел перекусить, потому что в Райской канцелярии блинов не будет, — скучающим тоном произнёс демон, поднимаясь с насиженного места.       — Кроу… Кроули! — Азирафаэль подорвался на ноги, непонимающе глядя в узкую спину, дополнительно затянутую корсетом. — Ты что, оставишь меня здесь… вот так?! — и для видимости лязгнул оковами, которые уже порядком натёрли нежную кожу ангела.       Демон ухмыльнулся, зная, что Азирафаэль всё равно не увидит его довольного оскала, и вполне серьёзно проговорил:       — Да, — повернулся и посмотрел в голубые глаза, в которых разливался шок и, кажется, разочарование. — В Аду уже как-то интересовались, что у нас с тобой за… связь, — зрачки ангела расширились едва ли не в ужасе. — Мол, зачем спасать такого глупого ангела.       — Я не глупый! — возмутился Азирафаэль.       — О, я им так и сказал — книжечки почитывает, французский учит без чудесного вмешательства. Весьма образованный ангел, — демон поджал губы, — только вот знаешь, не поверили! Они считают, нужно быть полным идиотом, чтоб развоплотиться по вине каких-то там никчёмных смертных.       Ангел долго смотрел на Кроули, прежде, чем гордо вздёрнуть подбородок и отвернуться от демона к тому маленькому клаптику света, который едва ли освещал центр камеры.       — Я полагал, что мы с тобой имеем некоторую… договорённость.       Демон снова ухмыльнулся.       — О, да. Только видишь ли, в этой договорённости я никак не нахожу выгоды для себя.       — Ты говоришь, как…       — Демон? Я он и есть, ангел, не забывайся… милый.       Кроули внезапно оказался так близко, что его дьявольское дыхание ощутимо опалило шею Азирафаэля, а от этого «милый» в его исполнении, в человеческом мозгу ангела произошёл некий сбой, заклинивая все извилины, которые отвечали за членораздельную речь. Услышать такое от демона было более, чем ненормально.       Неужели Апокалипсис уже начался, а их двоих забыли уведомить?       Кроули не сдвинулся ни на шаг. Несмотря на трепания ангела о том, что чудеса ему использовать категорически нельзя, а то слишком много вопросов возникает у начальства, он всё равно мог бы без особых проблем телепортироваться сейчас домой. Ситуация позволяла, да и наверху никто лишнего слова сказать не посмеет. Спасаться от соблазнов хитрого и коварного демона — не одно и то же, что позорно бежать от смертных. Сейчас это даже необходимость, тот самый «крайний случай». Ведь так?       О, и ангел наверняка это понимает. Кажется, он даже понял маленькую хитрость Кроули, но так и остался неподвижно стоять.       Демон видел, как от его дыхания бледная кожа на шее Азирафаэля покрывается мурашками, а дыхание ангела неподобающе учащается. Он что, в самом деле испугался?       — Что ты делаешь, Кроули? — сипло спрашивает ангел и от этого шепота демон и сам начинает чувствовать, как что-то весьма приятное и волнующее, тонкими нитями дрожи спускается вниз по спине, груди и животу туда, куда спускаться совсем не должно.       — Соблазняю.       Голос его, словно раскаты грома, отголоски которого едва доносятся издалека. И это волнительное предвкушение — ожидание в перемешку с волнением, начинают расползаться далеко за грани человеческого тела. Туда, где в невидимой материи от людского взора скрыты белые крылья, над которыми сейчас грозовой тучей нависают острые чёрные.       Но ангел и не думает применять чудо. Он вообще ни о чём сейчас не думает — просто не может, когда изящные ладони демона ложатся поверх тяжёлых оков на мягких запястьях, огибают эти дурацкие, длинные кружева жакета и, наконец, находят напряжённые пальцы ангела.       Демону кажется, что всё это время, которое он стоит так непозволительно близко к объекту своих тысячелетних желаний, его тело не дышит. Просто не в состоянии выдать хоть один пристойный выдох, который не закончится восторженным стоном.       Тонкие пальцы распрямляются, вынуждая к тому же действию и мягкую ладонь под ними. Указательный палец начинает невесомо кружить вдоль замысловатых линий, которые люди так беспечно окрестили линиями судьбы, очерчивает подъём подушечки большого пальца, а затем мягко проводит линию, исследуя контур ангельской ладони. Он задерживается на тонкой коже между пальцами, но затем снова продолжает свой путь.       Ангел чувствует себя скульптурой — каменным изваянием, которому не позволено сделать даже малейшего движения. Он словно узник в собственном теле, запертый туда своим же сознанием на громоздкие, не поддающиеся ни единому ключу, замки.       — Кроули…       — Да, ангел?       — Что ты делаешь?       — Я тебе уже ответил, — демон мягко надавливает в центр ангельской ладони и переплетает свои пальцы с его. — Ты можешь законно отправиться домой.       Кроули чувствует, как ангел отмирает, приходя, наконец, в себя, но вместо того, чтоб с ужасом и презрением вырваться, лишь сильнее сжимает такую, несвойственно утончённую для мужчины, руку.       — Ты мне должен, — всеми силами стараясь звучать ровно, говорит демон.       — Разве? Я всё ещё в оковах.       — Это моё условие.       Азирафаэль поворачивается к нему и Кроули не без удовольствия замечает лёгкий румянец смущения на его лице.       — Условие?       — Да, ангел, — Кроули слегка надавливает на его плечо свободной рукой, вынуждая того сесть, и с досадой освобождает пальцы от слишком сильной, почти судорожной, хватки ангела. — Это моя плата за твоё чудесное спасение из этого ужасного подвала.       Азирафаэль хмыкает, не до конца осознавая, что именно хочет демон в качестве платы, но покоряется его рукам, а затем ошеломлённо выдыхает, когда Кроули бесцеремонно усаживается сверху, расставив ноги по обе стороны от его бёдер.       Движение это такое интимное, что ангел лишь спустя несколько затянувшихся мгновений осознаёт, что что-то в его теле меняется, открывает для него новые, неизведанные ощущения.       И всё это с ним делает только Кроули. Только лишь ему за такой огромный отрезок времени в тысячи лет, удаётся вывести ангела на это открытие.       Но демон не собирается делать ничего, что могло бы заставить ангела чувствовать себя осквернённым, сокрушаясь после в покаяниях и страданиях. Он слишком хорошо знал Азирафаэля, чтобы это понять. Однажды он уже поддался соблазну, вкусив человеческую пищу, и к чему это его привело? Собственно, ни к чему ужасному, но такое пристрастие пугало Кроули, вынуждало думать, что покажи он ангелу нечто более… греховное, тот не сможет найти в себе силы остановиться. И демон не знал, станет ли это причиной его падения, или же наверху просто закроют на такое глаза.       И лучше бы закрыли — нечего подглядывать за таким личным и глубоким процессом. Никто ведь не подглядывает за Гавриилом, когда он читает порнографию? Вот и он пусть не подглядывает.       Кроули провёл ладонями по плечам, затем предплечьям ангела и, наконец, снова добрался до оков, под которыми проглядывала полоска, раскрасневшейся от контакта с грубым железом, кожи. Он щёлкнул пальцами, заставляя тяжёлый метал с лязгом упасть к их ногам, и внимательно посмотрел Азирафаэлю в глаза. Взгляд его был туманным, как утро в Лондоне после ночного дождя. Демон поёрзал на коленях ангела, придвигаясь как можно плотнее, и внезапно замер, ощутив под собой каменную эрекцию.       — Ты… чёрт возьми, ангел, это что?! — в голосе Кроули проскочила необъяснимая паника.       Он не хотел так поступать со своим ангелом, не хотел толкать его в бездну человеческих прегрешений, не хотел становится тем самым рычагом, который, если понадобится, одним нажатием, скинет Азирафаэля в пропасть.       — Я думал, ты мне скажешь, — заплетаясь, проговорил ангел и неосознанно дёрнулся бёдрами навстречу демону.       Будь Кроули всего лишь человеком, давно бы заходился в приступах невыносимой боли ещё много-много лет назад, когда впервые понял, что его тело весьма красноречиво реагирует на ангела. Подавлять подобные реакции оказалось не так-то просто, но он научился.       А теперь, когда всё, что он так старательно прятал за огромной невидимой стеной глубоко в тёмной душе, не осталось безответным — самоконтроль его рухнул ровно в тот же миг, как и эта самая стена.       — Нам нельзя, — залепетал демон, беря в ладонь пухлые пальцы Азирафаэля, и выцеловывая их так нежно, насколько это вообще было возможно для его демонической сути. — Она не простит, Она никогда не прощает…       В его голосе звучит столько боли и отчаянья, что ангел понимает — Кроули не забыл. Он точно помнит, каким был когда-то и, верно, жалеет о том, что ничего уже нельзя вернуть.       — Не говори так, Кроули, — тихо одёргивает его Азирафаэль. — Она ведь непостижима, её план…       — К чёрту план, ангел! — демон начинает свирепеть. — Тебя скинут так же, как когда-то и меня. Я не смогу это пережить, только не ты. Не из-за меня.       Он отпускает руки ангела, замолкает, но смотрит тяжело, разбито. В его жёлтых глазах плещется невыносимая боль, и ангел тянется, касается его щеки так нежно, как могут только ангелы.       Он знал, видел это намного раньше, чем сам демон смог осознать и принять свою зависимость, как что-то неизбежное, наверняка ведущее к пропасти. И не его — нет. Ангела.       Время неумолимо тянется, как густая кисельная масса.       И ангел решается.       Он невесомо касается губами, сомкнутых в глухом отчаянии, губ Кроули и едва заметно проводит рукой по спине демона. Так будет правильно. Так будет лучше для него.       Ангел чувствует, как забирает всю боль, всё невысказанное и томящееся глубоко внутри чёрной души. Он знает, что теперь демону станет гораздо легче, он больше не будет страдать, не будет так отчаянно искать встречи с ангелом. Всё будет, как когда-то — легко и непринуждённо. Так, как и должно быть.       В следующий миг Кроули слегка потирает переносицу, оказываясь абсолютно точно на том же шатком камне, на котором восседал несколько минут назад, а затем растерянно смотрит на ангела.       В голове у демона творится полный хаос и он совершенно не понимает, как здесь оказался, и почему ангел смотрит на него с такой тоской во взгляде.       — Азирафаэль?       — Да, дорогой?       — Что происходит?       — Не знаю, видимо, ты снова пришёл спасать нерадивого ангела, — взгляд его теплеет и он театрально взмахивает руками, звеня кандалами.       — Не помню, чтоб я… наверное, перебрал вчера с алкоголем, — догадывается Кроули и болезненно морщится, чудом убирая головную боль.       — Так ты спасёшь меня или как? — Азирафаэль вопросительно вскинул бровь и протянул демону руки в оковах. — Мне сделали выволочку за злоупотребление чудесами, так что не мог бы ты…       Во взгляде Кроули снова возник тот огонёк издёвки и неподдельной гордости.       Он щёлкнул пальцами, сначала освобождая ангела, а затем меняя вычурную одежду Азирафаэля на одеяния палача.       Застывший, с вознесёнными к небу руками, палач отмирает и в панике оглядывает своё новое убранство. Он что-то лепечет на французском, но его уводят, и в следующий миг ангел с демоном заговорщицки переглядываются.       — Позволь соблазнить тебя обедом.       И Кроули соглашается.