на лезвии

Кира устало ползет на свой родной второй этаж, еле таща ноги в берцах за собой. Губа ужасно саднит, а по щеке размазана кровь. Кира даже не уверена, чья именно. Больше 48-ми часов выживать в степи – это было слишком. Наивная Медведева, что неделю назад согласилась на это безумное приключение, на эту игру на выживание, была очень и весьма глупой. А сейчас, когда левая рука стонет на каждое движение, вынуждая хозяйку стараться не шевелить ею, ноги вообще забывают, как шагать, а сам организм проклинает ее, Кире реально хочется сдохнуть, но перед смертью напоследок увидеть лишь ее зеленые глаза. Старая дверь скрипит до боли знакомо, и Кира морщится по привычке. Стягивает рваную куртку, что вообще чудом уцелела после всего. Кидает ее куда-то на пол равнодушно и двигается в ванную, желая смыть эту грязь, что снаружи, что и изнутри. Скидывает мыльно-рыльные принадлежности с раковины, ведь их слишком много, мешают напросто. Задирает рукава толстовки, что когда-то была белоснежной, и локтями упирается в керамику, включая воду, махнув рычажком на красную половину. Протягивает ладони, что ноют, ведь кожа вся в ссадинах и царапинах, под струю и воет от боли. Громко, горько. После, когда большая грязь с ладоней смывается, приходит очередь лица. Красная вода уходит в слив, а Кира надеется, что это все же не её кровь. Но гарантий никаких нет. Через минуты, когда личико приводится в худо-бедный порядок, медленно выпрямляется, руками забирает волосы назад, что грязными лохмотьями висят. И себя вторую наблюдает в отражении. - Все-таки добралась до меня. – Ухмыляется, глядя отражению в глаза. В зеленые глаза. - Я ж тебе говорила, что найду тебя, где бы ты ни была, моя дорогая. – Шепчет отражение голосом Линды. - Но я же в домике. – Вспоминает детскую глупую игру, да наслаждается этими болотными омутами, в которых тонет уже двое суток. - Домик разорён. Его больше нет, кисуль. – Линда улыбается обворожительно, так, как умеет только она. Да шаг ближе делает, почти вплотную прижимаясь к Медведевой. Кира на секунду моргает, ловя то мимолетное чувство близости. А когда вновь распахивает свои карие, видит у ярёмной вены лезвие. Лезвие, что утыкается в кожу, выдавив уже капельку второй положительной. -Скажи, что ты этого ждала два дня? – Одновременно шепчут девушки, а в глазах ни капли усмешки. Ведь знают, что из игры можно выйти только одним способом. - А предсмертное желание на это распространяется? – Кире интересно, ведь жжется в груди остеокальцин. -Полагается, ведь исход-то все равно один. – Линда пережевывает свой норадреналин, будто жвачку. И Кира медленно разворачивается, напрямую глядит в болотные красивые. Рукой поправляет лезвие, кончик устраивая ровно с капелькой. И смотрит. Знает, что Лапиныш знает последнее желание. И Линда, слегка вытягивает голову, да касается губ, на которых места живого нет. Прикрывает глаза, да сильнее жмется к телу, что хотелось до ужаса. Жмется, крепче держа нож, что легко и невесомо входит в мягкую кожу. Да кровь по нему стекает. А Линда целует и целует, глядя в карие, наблюдает, как жизнь выходит, стекая по рукаву ее любимой рубашки.