Мост над туманным заливом

О покое теперь можно было только мечтать. Максим помнил откровения Чагина. Минуты не стирали их остроту. Этот психопат заявил, что наблюдает за Володарским из окна, а в такой ситуации любой потеряет терпение и душевную гармонию. Было тревожно. Максим не раздвигал шторы, чувствуя себя побеждённым. Ведь, если Чагину удалось изменить привычный уклад его жизни, значит, он получил желаемое? Хотя бы отчасти, но да. С работой не клеилось. Режиссёр Авдеев заявил, что «одной красивой мордашки мало, мне нужны — ГЕРОИ, ХАРАКТЕРЫ нужны мне». Ублюдок. Что он о себе возомнил?.. В общем, ничего не складывалось. Ещё и сестра отправилась к своему толстокошельковому, оставив парня в гордом одиночестве. Денежный вопрос поджимал, надо было соглашаться на любую, пусть совсем сквозную роль. Унизительно, но ничего не попишешь. В общем, Максим злился. И на режиссёров, сразу всех вместе взятых, и на сестру, и на Чагина. О том, что избитый во дворе снова появится, можно было не мечтать, да и сам Володарский решил, что забудет об этом своём знакомом. В противном случае, вдруг на него падут какие-то подозрения? Был полдень. Погода сладко благоухала. Окно кухни было открыто, ведь оно выходило не на дом Чагина. В отдалении звенел церковный колокол. Процветающий коммунизм коммунизмом, но вырвать Бога из людей не получилось, вот и приходилось смиряться. Максим сидел за столом и, скучающе подперев голову кулаком, читал газету. На самом деле, ему просто хотелось срочно отвлечься, чтобы мысли о Чагине не сводили с ума. В какой-то момент он услышал тихий стук в дверь. Было ясно. Яркое дневное солнце заливало квартиру. А по телу Володарского пошла дрожь. Он прислушался в надежде, что показалось, но чёртов стук повторился. Тогда парню ничего не оставалось, кроме как встать и пройти в прихожую, а там приникнуть к глазку. Никого. Переводя дух, Володарский приник лбом к двери и облегчённо выдохнул. Но не успел он отойти, чтобы продолжить бездумное листание периодики на светлой кухне, как раздалось поскрёбывание. От этого тихого, но наглого и настойчивого звука, по спине парня пробежал неприятный холодок. И волосы зашевелились на макушке, когда Володарский понял, что скребётся кто-то по ту сторону двери, внизу, чуть выше пола. Сглотнув, ощущая дрожание пальцев, Максим снова посмотрел в глазок. В ушах шумело. Он хотел увидеть, и боялся одновременно… Никого. Только скрежет в самом низу. И тихий шёпот: «Максим, я знаю, что ты здесь, я тебя слышу и чувствую. Ты так пахнешь…». Зловещий, отвратительный шёпот заставил Володарского резко отстраниться от двери. — Убирайся! Пошёл вон! — выкрикнул он. За дверью послышался шум, как если бы кто-то вставал. От одной только мысли, что Чагин поднимается с пола, в душе зарождалась паника. Лютая, чистая паника, от которой поджилки тряслись. — Иди вон! Сколько тебе раз повторить?! — заорал Володарский, в глубине души понимая, что от его криков ничего не изменится. К лучшему уж точно. А, может быть, даже станет хуже. Снова тихий звук. Кто-то, точнее, Егор, тихонько скрёбся ногтями в дверь. Напряжение было таким сильным, что глаза Володарского налились кровью. Набравшись храбрости, он распахнул дверь и заорал Чагину прямо в лицо: — Иди к чёрту, больной идиот! Видеть тебя не хочу! И слышать — тоже! Бесполезное ты, тупое существо! Пусть это было грубо, зато от души. Шторы уже не спасали — психопат добрался до его двери. Максим действовал на эмоциях и, несмотря на страх, тотчас же пожалел о сказанном, увидев, как медленно меняется выражение лица Егора. Как оно становится тяжёлым, как чёрное небо перед ливнем, как ярче проступают синяки под лихорадочными, такими безумными глазами… Максиму страстно захотелось отмотать немного назад, проглотить всё сказанное, и не из-за жалости к Егору, а потому что теперь тот казался куда опаснее, чем обычно. — Зря ты так. Я же просто хотел позвать тебя погулять. Зря. Голос Чагина звучал убийственно спокойно. Да лучше бы он орал! Но нет — сталь и мороз. Жутко. — Я… — только и смог вымолвить Максим, ёжась под взором Чагина. — Разве я как-то тебя обидел? Володарский отрицательно мотнул головой. Признаваться в том, что он банально боится этого человека, было бы глупо. — А вот ты меня крепко обидел. Крепко. Зря… Глядя на Максима, Чагин не моргал. И тот был готов раствориться в воздухе, лишь бы эта пытка прекратилась. Какие же дикие, какие же безумные глаза у Егора были в тот момент! Отвернувшись, Чагин начал медленно спускаться по лестнице. Обернувшись, он положил ладонь на перила. — Я очень сильно тебя люблю. «А я тебя нет», — выстрелило в мозгу Максима. Егор продолжил свой путь, и скоро в подъезде стало тихо. Володарский закрыл дверь и припал к ней спиной. Его потряхивало. Но Чагину было ещё хуже. Оказавшись на улице он, ничего не видя от душевных страданий, направился в сторону гаражей. Там его вырвало от сильного эмоционального напряжения. Внутри всё разрывалось, бурлило, трескалось. Было так больно, что Егор взвыл. Он бил кулаками каменную шершавую стену гаража, пока не заметил, ослеплённый, что все костяшки разбиты в кровь. Шатаясь и что-то бормоча под нос, он направился в сторону дома, не разбирая дороги. Кто-то окликнул его, но он не слышал. Перед глазами стояло лицо Максима, его ледяной и злой голубой взгляд… «За что же ты так? За что?», — рыдало нутро. Вдруг представился пожар. Алое пепелище. Знакомый запах гари и огня. И дом, пылающий от языков пламени. Это был дом Максима. Он, Чагин, ведь пожарный. Если он спасёт Володарского, то тот никогда уже не будет с ним так груб… Губы Егора исказила зловещая улыбка.