ANIMAL CORPSE

И снова я здесь, с тобой. Это похоже на сон; тот, который повторяется каждый день, как будто это бесконечный цикл. Иногда мне кажется, что так оно и есть, понимаешь? Мне хочется верить, что это так, потому что каждый раз, когда я закрываю глаза, этот момент постоянно воспроизводится в моей голове. Я вижу твои глаза, твои губы слегка изгибаются, и я чувствую аромат твоих духов. Это были дорогие духи, я знаю, они засели в моей памяти довольно хорошо. Однажды я проходил мимо парфюмерного магазина и почувствовал твой запах. Я зашел, нашел и купил. Я оставил почти всю свою месячную зарплату, но оно того стоило, потому что мой дом начал пахнуть тобой, Чимин. Ты вошел в это отвратительное место с той же улыбкой, как и всегда — дружелюбной и обаятельной. Ты пришел в однотонной одежде, в отличие от прошлой недели, когда на тебе был красный свитер и коричневые брюки, которые так хорошо на тебе смотрелись. Сегодня ты весь в черном, и этот цвет смотрится на тебе великолепно: такой красивый и элегантный. Раньше я постоянно задавался вопросом, когда ты долго не появлялся, зачем ты приходишь в такое место, будучи тем, кто ты есть. Это место и все, что тебя в нем окружает, слишком грязное, жестокое и кровавое. В этих дорогих туфлях ты не был похож на человека, посещающего подобного рода места, даже учитывая возможность того, что ты бывал на рыбных рынках в Пусане, откуда, как я узнал, ты родом. О, да, я изучал тебя. — Добро пожаловать, доброе утро. То же, что и всегда? — спросил я тебя. — Да, пожалуйста. Хотя на этот раз я бы предпочел, чтобы это было два килограмма, а не полкило, хорошо? — Конечно, без проблем. Ты наблюдал за тем, как я беру куски мяса с витрины холодильника. Я повернулся, чтобы разрубить тушу свиньи, пока ты осматриваешься. Я слышал, как ты взял несколько упаковок чипсов, а также заметил, что ты открыл холодильник, чтобы достать пару напитков, которые затем поставил на стойку. Я услышал уведомление, пришедшее на твой телефон, и звук разблокировки. Твоё дыхание было спокойным, как и выражение лица. Может быть, это было неважное уведомление, но ты так быстро убрал телефон, что я даже не смог определить, какую социальную сеть ты открыл. — Я превысил на два грамма, Вы не против? — Всего два грамма, не страшно, — с улыбкой ответил ты. «Вау, — подумал я, — твоя кожа идеальна. Она выглядит такой гладкой, увлажненной и без единого пятнышка. Возможно, ты наложил макияж? Я бы не удивился, ведь если бы я судил о тебе по внешности, ты бы полностью попадал под стереотип людей, похожих на тебя». — С вас семнадцать тысяч вон за мясо и пять тысяч двести вон за остальное. Ты достал свою кредитную карту, и я удивился, потому что ты всегда платил наличными. Я посмотрел на тебя в ожидании оправдания или объяснения, но ты, будучи таким предсказуемым, пожал плечами и извиняюще улыбнулся. — Я не взял с собой наличку, извините. Я просто кивнул. Я бы поблагодарил тебя за это несколько недель назад, поскольку не знал твоего имени. Однако я воспринял это как приглашение узнать о тебе больше. Это было так любезно с твоей стороны, дорогой, поэтому я подарил тебе свою самую искреннюю улыбку и провел твоей картой по терминалу. Нас прервал звук, помнишь? Ты смотрел прямо на вход склада, у которого даже не было двери, а только пластиковая занавеска, как будто ожидая, что кто-то или что-то выглянет наружу. Я тоже бросил туда взгляд спустя несколько секунд, когда понял, что этот звук тебя потревожил. Я старался не оправдываться, но шум заставил меня это сделать. — Это сантехник, трубы плохие, понимаете? — сказал я не в силах сдержаться. Я чувствовал, что выставил себя дураком перед тобой. Но… Ничего страшного, я знал, как это исправить позже. — О, да… — ответил ты, хотя я знаю, что тебе было насрать. — Хорошего дня. — Вам тоже, до скорой встречи! Ты взял сумку и изобразил улыбку, что меня немного задела. Но в этом не было твоей или моей вины, это была вина сантехника, который ныл в подвале. Я решил проучить его сразу после твоего ухода, взяв нож с разделочной доски. Мне потребовалось столько силы воли, чтобы поговорить с тобой, а этот тип испортил момент. Он заслужил как минимум побои, ты не находишь? Конечно, в тот момент, когда я спускался вниз, готовый выбранить его, я не планировал, что всё закончится так, как в итоге закончилось. — О, профессор, вы проснулись? — сказал я ему. Возможно, мой голос звучал глубже, чем обычно, и поэтому он вел себя так, словно увидел перед собой самого Дьявола. Он промычал мне пару слов, которые я не разобрал. — О, конечно! Кляп… Какой же я дурак! Подойдя ближе, я не вынул кляп, улыбнувшись, возможно, слишком зловеще для него, потому что он продолжал взывать о помощи. — Вы знаете, что произойдет, если я уберу кляп, профессор? — если он закричит, у меня не будет другого выбора, кроме как убить его. — Хотите умереть или пойти домой и съесть вкусный ужин, приготовленный сегодня вашей женой? М? Да, да… Я так и думал, — сказал я ему, заставив его понизить тон голоса, хотя по тому, как он смотрел на меня, было очевидно, что после того, как я уберу кляп, он закричит так, как не кричал никогда в жизни. — Сейчас я выну его, и мы немного поболтаем, хорошо, сукин ты сын? Поговорим о ваших сексуальных преступлениях против коллег по работе… Ой, не смотрите на меня так дерзко, как будто не понимаете, о чем я говорю! Я видел, как вы сексуально домогались кое-кого… — и как только я приставил кончик ножа к его щеке, он отчаялся. — Каждый человек пожинает то, что сеет. Так что давайте поговорим о профессоре Пак Чимине. Хоть он и был напуган ещё больше, чем раньше, я прекрасно понимал, что он не закричит, когда я вытащу кляп у него изо рта. Он знал, о чем я говорил, и, возможно, эта информация не должна была быть известна никому другому. Его отвратительное достоинство в этом дерьмовом обществе было гораздо ценнее, чем его жизнь. Поэтому если бы люди узнали, что он гомосексуалист, это не принесло бы ему ничего хорошего. Когда я вынул кляп, он глубоко вздохнул. Он дрожал, как желе, и его состояние меня забавляло. Это вызвало на моем лице улыбку, которая не исчезла, когда я поставил стул напротив него, перевернув спинкой вперед, чтобы облокотиться на неё руками. Я достал сигарету из пачки, что держал в кармане брюк, прикурил еë зажигалкой, которую забрал у него, затянулся и через несколько секунд выпустил дым в лицо этому пойманному мной куску дерьма. — Чимину нравятся сигареты этой марки. Я не люблю курить, но эта привычка у меня появилась с тех пор, как я увидел, как он это делает пару ночей назад. Теперь эта марка напоминает мне о нем. Он ничего не сказал. Возможно, он онемел или не знал об этом, но я помнил, как он угрожал тебе тем утром. — Что с тобой? Язык проглотил? Он продолжил смотреть, не отвечая. — Открой рот, я хочу посмотреть, остался ли у тебя язык, — но он не слушал, продолжая смотреть на меня так, словно презирал, хотя это он был связан, а не я… Тьфу… Кем этот ублюдок себя возомнил? К счастью, показать нож — это то же самое, что показать оружие; стоило мне чуть приподнять его, он сразу же открыл рот и высунул язык. — О, но если он там… Тогда почему вы не разговариваете со мной? Мне надоело слышать только свой голос, представьтесь хотя бы, профессор. — Чего Вы хотите от меня? — Ох… Ну давайте посмотрим! Вам не нужно обращаться ко мне на «Вы». Разве не видите, что я ещё молод? Вы могли бы быть моим отцом… — улыбнулся я в ответ. — О, а ещё вы могли бы быть отцом Чимина… Неужели в наше время родители сексуально домогаются своих детей в местах, где полно других детей? Как плохо, как…. неправильно! Это неправильно, но… что ж… Я нахожу это более интересным, чем то, что делал со мной мой отец. Он ничего не сказал. — Но да ладно. То, что со мной делал мой отец, уже совсем другая история… Или вы хотите знать? Конечно, это очень, очень длинная история. Я не хочу вас этим утомлять, профессор, потому что самое главное то, что свело нас сегодня вместе, — тема вашего сексуального домогательства, которая меня крайне беспокоит… Вы знаете, что происходит, когда меня что-то беспокоит? — я увлекся, и тон моего голоса в разговоре стал настолько язвительным, что, возможно, он заметил, что я и вправду нестабилен. — Это значит, я в ярости, что-то меня злит, профессор… Конкретно сегодня я в ярости из-за того, что вы сделали с Чимином. Интересно, он был вашей первой жертвой или, может быть, есть еще? Он молчал, как могила. Ирония судьбы заключалась в том, что его молчание и рыло ему эту могилу. — Конечно, есть ещё кое-что! — я хлопнул в ладоши, как будто выиграл в бинго. — У таких, как вы, всегда найдется не одна игрушка, которую можно разбить, этим вы так напоминаете моего отца… Но сейчас игра прекратится. Ваша жизнь в буквальном смысле у меня на ладони, — я показал ему нож, который плясал в моей руке туда-сюда, — так что… Давайте поговорим о Чимине, и вы сможете вернуться домой к ужину. — Что… что ты хочешь о нем знать? Я улыбнулся. — Вы глухой, профессор? Или у вас болезнь Альцгеймера? Я, черт возьми, только что сказал, что хочу, чтобы вы поговорили со мной о том, почему вы его сексуально домогаетесь. — Я не понимаю, о чем вы говорите. — Да, да… Уверен, если я начну выдирать вам ногти, это точно освежит вашу память. — Я сказал, что не знаю! — повысил он на меня голос. Я вздохнул и заправил прядь волос за ухо. — Ещё раз повысите на меня голос — лишитесь своих пальцев, профессор… — я едва сдержал улыбку. — Не думаю, что вы находитесь в том положении, чтобы доказывать мне свою мужественность. У меня есть нож, помните? — Я никогда не домогался Пак Чимина, но да! Мне нравятся такие молодые люди, как он. Но это именно он подошел ко мне и сделал предложение. Он соблазнил меня, и я обещал ему многое в обмен на секс, это правда, только всё было по обоюдному согласию! Я не знаю, что он тебе сказал, но он не такой, как ты думаешь. Не верь ему! Он манипулятор, шантажист и лжец. Он манипулировал мной с помощью секса. Он сукин сын, который знает, что делает и как этого добиться… Он тебе за это заплатил? Он сказал тебе напугать меня? Я могу дать тебе больше денег, чем он, поэтому, пожалуйста, отпусти меня… Мы можем договориться, решить это по-другому. Я слушал его рассказ спокойно, удобно устроившись на стуле, но в мыслях погружался в ярость, потому что не мог смириться с тем, что он так клеветал на тебя, понимаешь? Думаю, он понял, что я ему не верю, когда посмотрел мне в глаза и осознал, что живым ему отсюда не выбраться. — Но о чем вы говорите, профессор? Мы с Чимином вообще не знаем друг друга, только изредка встречаемся, — сказал я ему. — Ну что ж… Когда-нибудь мы с ним оба будем очень счастливы, поэтому я должен решить вопрос, который меня очень волнует. — Боже… Я знаю, кто ты, — снова сказал он тем тоном, который, честно говоря, с каждым мгновением нравился мне все меньше и меньше. — Ты сталкер, ты одержим им? — Ой, профессор, не говорите мне таких гадостей. Сталкер? Я предпочитаю термин «влюбленный». Он, видимо, решил, что у него девять жизней, так в открытую насмехаясь надо мной. — Влюбленный? И что заставляет тебя думать, что Чимин обратит внимание на кого-то вроде тебя? — Вы меня недооцениваете, профессор, — улыбнулся я. — Во-первых, я не такой потенциальный насильник, как вы, и не пользуюсь своим преимуществом, будучи начальником, чтобы склонить к чему-то своих коллег по работе… И внешний вид у меня, конечно, получше, чем у вас. Его сердитое выражение лица предупредило меня о том, что он стал ревновать. Все это время он пытался быть привлекательным для тебя, хоть и понимал, что годы, когда его можно было считать обольстительным мужчиной, прошли. Я молод (мне хочется думать, что я все еще молод, но доверять я могу только твоим глазам, хоть ты на меня больше не смотришь) и, может быть, привлекателен. Я явно имел больше шансов, сложись такая ситуация, если бы тебе предоставили необходимость выбирать: трахаться со мной или с этим куском дерьма. Он плюнул в меня. — Ты не из его лиги. Я жестом дал ему понять, что частично согласен. — Для мужчины, которым манипулировали, шантажировали и проворачивали всю ту чушь, которую вы мне тут втирали, вы выглядите слишком заинтересованным в общении с ним, не так ли, профессор? Итак, я предполагаю, что вы солгали мне. — Катись в преисподнюю. — О, вот откуда я, — улыбнулся я ему. — Ты не знаешь Чимина, а я знаю! И я точно знаю, что он никогда не обратит внимания на такого педика, как ты. — Ого, осла узнаем по ушам? — Эй! Развяжи меня, пока не пожалел об этом, сукин сын, — бросил он мне вызов. — Я знаю, что ты ничего мне не сделаешь, ты недостаточно смел, чтобы сделать это. Я знаю таких, как ты… Ты как те собаки, которые лают, но не кусаются. Я улыбнулся ему. — На вашем месте я бы со мной так не разговаривал. — Заткнись, блядь, — он дернулся, пытаясь ослабить веревку, удерживающую его запястья. — Ты не собираешься меня отпустить? Ублюдок! Отпусти меня! — Я собираюсь трахнуть Чимина, когда выйду отсюда… И, конечно, поскольку ты не захотел дать мне то, что я хочу, тебе придется провести ночь в холодильнике… По частям. — Сволочь! Чимин никогда бы не связался с таким, как ты! Посмотри на это место… Ты здесь работаешь?! Ты всего лишь неудачник и нищеброд! Ты отвратителен! На тебя противно смотреть! Ты, сукин сын, никогда не сможешь угодить Чимину! НЕ ТАК, КАК Я! ОН МОЙ! Он кричал и плевался, пока говорил. На мое лицо попали крошечные капли слюны. Я бы солгал, если бы сказал, что мне не хотелось взять нож и выпотрошить его, потому что я представлял себе этот момент; я прокручивал это в уме больше раз, чем он прикасался к тебе, дорогой. Но вместо того, чтобы поддаться желанию разорвать его на куски, я осторожно стер его слюни с лица, вздохнул и встал со стула. — Когда я был маленьким, отец подарил Нане розовое платье из органзы, украшенное пайетками. Это было так красиво, Нане нравилось, но она была глупой. Каждый раз, когда наш отец дарил ей приятные вещи, она думала, что он перестанет причинять ей боль… Но вы знаете, что случилось с этим платьем, профессор? Она надевала его каждый раз, когда папе хотелось поиграть, и в итоге она его возненавидела. Но ей приходилось продолжать носить платье, если она не хотела, чтобы ее избили, пока однажды оно вдруг не перестало быть розовым, потому что оно стало красным, как цвет ее крови. Нашей маме пришлось стирать его по семь или восемь раз в день, так как кровь не отмывалась, потому что она впиталась так сильно, что пятна были даже не красными, а коричневыми. — Какого черта ты несешь? Ты пытаешься оправдать свое гребаное безумие тем фактом, что ты вырос в сумасшедшей семейке? Мне плевать на Нану, когда я освобожусь, я убью тебя, ублюдочный сукин сын… — Нана… — продолжил я, прервав его ругательства. — Нана была хорошей девочкой с добрым сердцем, такая чистая и нежная… Не могли бы вы мне сказать, профессор, как такая маленькая девочка смогла полностью откусить член отца? — Что…? — Наш отец был насильником, как и ты. Когда я проснулся с кровью отца во рту, я понял, что плохие люди должны получать по заслугам… Потом я подошел к нему, Чимин, он продолжал меня оскорблять, хоть и отчаялся, когда понял, что я хочу сделать… Я продолжал говорить о маленькой Нане, пока расстегивал ширинку его брюк и демонстрировал ему его же собственный член, зажатый в моей руке. — Я думаю, что все насильники и сексуальные агрессоры должны потерять то, что они ценят больше всего. Простите, профессор, вы выбрали не ту жертву. Я снова улыбнулся, так широко, что почувствовал, как мышцы на моих щеках начали болеть, но я продолжал улыбаться в течение нескольких минут, пока надрачивал ему. Понятно, что то, что я делал, можно расценивать как сексуальное насилие, но мне было насрать на этого дегенерата, у которого, оказывается, уже была судимость за растление малолетних в предыдущей средней школе, в которой он работал. Я, конечно, изучил всю его подноготную, я не глупый. Я знал, что тебе нужна моя помощь, Чимин, и именно поэтому я пытался его шантажировать раскрытием его настоящей личности, чтобы он перестал причинять тебе боль, однако… Одно повлекло за собой другое, и в итоге я совершил похищение. Его эрекция становилась все более заметной, хотя я знал, что он не получает от нее удовольствия. Он смотрел на меня с ненавистью, презрением и по иронии судьбы умолял меня перестать это делать, перестать прикасаться к нему… И он всхлипнул, когда почувствовал мой влажный и теплый язык на своей головке. Делать ему минет не входило в мои планы до того момента, как я рассказал ему о Нане. Но не все в этой жизни можно предусмотреть. Точно так же, как погода может резко измениться с солнечной на гребаную грозу даже при небольшой вероятности того, что это случится. Так и отсос, который я ему делал, был импровизацией. Когда я почувствовал, как понемногу вытекает его сперма, и услышал, как сам мужчина застонал от удовольствия, я вспомнил свою бедную Нану. Она также не понимала, почему «писает», почему чувствует, что ей это «нравится», даже когда было так плохо, так больно… Позже я понял, что это была вина нашей матери. Все эта сука, которая вбила ей в голову мысль, что ей должны нравиться изнасилования нашего отца. Когда он эякулировал, я поднял глаза. Длинный язык, который умел говорить глупости только для того, чтобы запугать меня, исчез. Он стал таким же маленьким, как его член. — Знаете что, профессор? Нана… это был я. И после этого признания я откусил ему член, на что ушла целая минута. Кровь залила весь мой рот, шею и грудь. Белая футболка, которую я носил, напоминала теперь индонезийский флаг. Я встал, кровь продолжала течь, а профессор рыдал, стонал и причитал, захлебываясь от боли. Он перестал кричать через минуту после того, как я его кастрировал. Чертов пидор, я предупреждал его, чтобы он перестал быть таким наглым. Слегка зависнув, я услышал позади себя легкий звук. Я медленно повернулся… И увидел ее. Я увидел ту самую девушку, с которой все началось. На ней была школьная форма, немного потрепанная, с выбившейся из-за пояса рубашкой, один носок ниже другого и белые кроссовки, такие грязные, что казались серыми. Я даже помню, какая у нее была прическа: распущенные волосы, с небольшими волнами, а с левой стороны лица — челка, которая с прошлого раза стала длиннее. Я забыл, что она должна была прийти сегодня. И на ее лице я увидел выражение настоящего ужаса. Потому что, естественно, для нее я был в тот момент чудовищем, монстром. Она сделала несколько шагов назад и побежала вверх по лестнице. У меня не было другого выбора, кроме как последовать за ней, потому что даже она не могла встать между мной и тобой, мой любимый Чимин.