Случай в его кабинете

— Елизавета Сергеевна...— начал Саша, метнув взгляд в сторону и надув тонкие губы. Что на этот раз? Душераздирающая просьба отпустить завтра с последней пары? Хотя, в чем проблема? Сидеть четыре пары в субботу — это ужасное преступление, за которое понести наказание всегда некому. Саша замялся, его губы тронула слабая, кажется, виноватая улыбка. Глаза его заблестели так, словно он только что придумал невероятную идею. Обычно, о том, чтобы отпустить их, они просят с бо́льшим энтузиазмом, зная, что я не смогу им отказать. — Понимаете... — начал он из далека. Я вздохнула. Знаю я эти «понимаете». Очень хорошо знаю. — Понимаю. — кивнула я, отложив ручку, которой недавно оставляла свой автограф на документах. Ну, погнали! — Сегодня на истории мы проходили новую тему, ничего толком не объяснив, бросив пару слов о погоде, этот деспот дал нам учебники, чтобы мы сделали конспект, а потом дал тест и всем поставил, то двойку, то тройку. И мы не одни такие! И он, на минуту, даже не проверял их! Сказал просто: «Те, кто был на прошлой паре — тройка, остальным двойка!» Я закатила глаза и улыбнулась. Саша начал жестикулировать, менял интонацию, умолкал и снова начинал распаляться. Все в нем горело от ненависти и несправедливости по отношению, в первую очередь, к себе, а уже потом к одногруппникам и сокурсниками. — Прямо-таки ничего не объяснил? В параграфе вы, в самом деле, не нашли ничего интересного и полезного, или, как обычно, решили поговорить о нравственности и дисциплине? — я знала, что сейчас Саша один отдувается за всю группу, что за дверью его ждут с хорошими результатами, затаив дыхание. Они же знают, что и в этот раз я не смогу им отказать, хотя бы потому что сама хочу видеть этого «деспота» сию же минуту. —Ну не прямо-таки, но...Вы же понимаете! — он вздохнул, потерев запястье. С осторожностью посмотрел на меня, моргнув пару раз. Боже, как же мне нравится раз за разом рассматривать эти эмоции! — Феликс Феликсович ещё не ушел домой? — спросила я чисто для галочки. Я знаю, что сейчас он сидит в аудитории со своей группой и яростно объясняет, приводя примеры из жизни, что учеба это, несомненно, хорошо, но не настолько, чтобы ради нее идти на жертвы, по крайней мере, на просиживание штанов без надобности. — Не ушел... Елизавета Сергеевна, ну, пожалуйста! Мы были совсем не готовы к этому! Он даже не предупредил, что будет какой-то тест! Мы бы... — Вы бы постарались не бить баклуши, а вникнуть. Так? — снова кивок. Мы вышли в коридор, где нас уже, как было заведено, ждала вся группа. Я показательно вздохнула, разгладила свой пиджак, сделав вид необычайной строгости, чтобы у них при взгляде на меня затряслись коленки, чтобы они спрятали глаза, стыдясь своей выходки. Сашу, как самого смелого, выбранного по жеребьёвке сразу после пары истории, я взяла за руку. Сегодня он, (а может и завтра), в полной мере получит за всю группу. Кто был в прошлый раз? Уже и не вспомню. Эти перепалки происходят слишком часто и, кажется, в моей группе ещё нет такого человека, который не шел рядом со мной в его кабинет, как сейчас это делает Саша. На его месте был каждый, и каждый раз их ждал один исход. Ничему они ничему не учатся? Наверное, это и есть та самая беззаботная студенческая пора, (когда ты вроде и ребенок, но уже и не совсем), в период которой руки чешутся оставить хоть каким-нибудь способом след в надоевших учебных стенах. Я осторожно стучусь в дверь. Три раза. Чтобы он понял, что это я. Незаметно перевожу взгляд на Сашу, а затем оглядываю лица своих студентов, улыбаясь. — Войдите! — слышится по ту сторону и я открываю дверь, плавно скользнув в аудиторию, оставляя и Сашу, и его одногруппников в коридоре. Его группа обменивается боязливыми взглядами: кто-то прячется за спиной сидящего впереди, кто-то в телефоне, а кто-то в тетради. Все они делают вид, будто заняты, чтобы мой взор ненароком не упал именно на них, заводя беседу об их ненадлежащем поведении. — Как я рад вас видеть, Елизавета Сергеевна! — улыбнулся Феликс, рукой оперевшись на стол, он, похоже, тоже подписывал документы, пока не пришла его группа. Единственное, что отличало их друг от друга, так это то, что мои студенты проводят жеребьёвку, выясняя кто подойдёт ко мне и расскажет о происшествии в кабинете истории, а его идут все вместе, чтобы быть наиболее убедительными в своих суждениях. — Взаимно, — дежурный кивок. — Я не отвлекаю? — по глазам читаю, что он ждал меня, специально не отпускал своих, чтобы помимо моих, поговорить и о них в том числе. — Конечно нет, я как раз собирался с вами поговорить. — Надо же! Так я здесь по той же причине. Вы оставили автограф на всех документах? Виктория Павловна будет в ярости, если они не окажутся на ее столе в течение часа. — мы смеемся. Оба замечаем волну облегчения, а после страха. — Да вот, Елизавета Сергеевна, практически везде расписался. Виктория Павловна уже заходила ко мне уведомить о их скорейшей сдачи, думал, управлюсь за пару минут, так появились неотложные дела. — И не говорите, Феликс Феликсович, у самой точно так же. А вообще, — начинаю говорить полушопотом, чтобы, дай бог, нас услышали только первые ряды. — вы заполнили журнал занятий? Не поверите, такое услышала! Говорит мне Ирина Николаевна... Плевали мы оба на этот журнал и на Ирину Николаевну. Склонившись друг к другу, создавая таинственную атмосферу, начали мы ту самую учительскую беседу в кабинете, про себя отсчитая по три секунды, чтобы вовремя перевести взгляд на студентов. Ключи от своего кабинета я кручу на пальце, слегка ими потряхивая, надеясь этим отвлечь студентов от возможных мыслей о нашей близости. Они же начинают перешептываться: кто-то о своем, кто-то о переживаниях перед очередной взбучкой. — Слышала я, что вы сегодня пребываете в не очень хорошем настроении? — Да? — он вопросительно посмотрел на меня. Я улыбаюсь достаточно широко, чтобы заставить его улыбнуться в ответ. Мы продолжаем разговаривать, скрываясь полушепотом, как за дымкой тумана. — Да. Я когда услышала о том, как вы сегодня всем группам понаставили двоек...Покрылась мурашками. — Вот как? — я почувствовала, как его пальцы незаметно дотронулись до моей спины, вызывая настоящие мурашки. — Не то слово... Мои взбунтовались, у Наташи тоже бунт прошел...Вы всех сегодня раззадорили, Феликс Феликсович. — он хмыкнул, а после кашлянул в сторону, обходя свой рабочий стол. — То, что у Натальи Артемьевны прошел бунт это я видел и слышал сам. А ваши-то почему беснуются? Объяснятся ли? — Феликс начал искать что-то, то отодвигая, то задвигая ящики рабочего стола. — Объяснятся, куда денутся. — я взяла ручку с его стола и два раза постучала по деревянной поверхности. Дверь в аудиторию открылась, вошли мои бедолаги. Они обменялись взглядами с сокурсниками, закивали, замахали руками в честь собрания. Феликс к тому времени нашел то, что искал. Он протянул мне бумаги и мы на секунду сопрекоснулись пальцами, обменявшись теплом. Я случайно царапнула его своим ногтем на что он хмыкнул, слегка прищурив глаза. Должно быть, сейчас он бы хотел взять меня за руку, поцеловать ее тыльную сторону, а потом...В целом, неважно. — Вы посмотрите, Елизавета Сергеевна — тест ваших. Уж не знаю что в нем было такого невозможного, но другие группы, за исключением вашей, Натальи Артемьевны и моей, к моему сожалению, - он повернулся к своим, показывая одним лишь взглядом свое недовольство, — справились с ним отлично. Я просмотрела несколько листков и положила их на стол. Честно говоря, смотреть там было не на что: полупустые, полукрасные, смятые, перечеркнутые, где-то даже разорванные пополам листы выдавали энергию и почерк моих студентов. Ничего не меняется. Даже его улыбка, пальцы, незаметно державшие меня в эту секунду за спиной, ни уж тем более их поведение. — А вы присаживайтесь, не стесняйтесь. — сказала я своим, показывая рукой на свободные места. Они хоть и были немного напуганы, но всё же возможность провести с друзьями пару томительных минут их радовала. — И вы хотите сказать, что не согласны со своими оценкам? — моя группа синхронно еле заметно кивнула, показывая, что готова зайти дальше в своем безрассудстве. Феликс открыл учебник по истории на нужном параграфе. Он был маленьким, всего несколько страниц и пунктов, в которых несколько слов и дат выделялись жирным шрифтом. — Что вам было непонятно в тесте, но было понятно в параграфе? Вы с двух страниц не смогли найти ответ хотя бы на один вопрос? — они покачали головой. — Неужели... В параграфе, что я дал вам для самостоятельного изучения, вы не нашли того, что могло бы вам помочь? В конце концов, если вам были непонятны вопросы и что-то из учебника, я всю пару сидел за столом, но никто из вас не позвал меня, не попросил и не спросил. Господа, на каких основаниях вы возмущаетесь? — сейчас он отчитывал не только моих, но и своих. Его пясти сжимались и разжимались, а глаза смотрели прямо, пронизывающее. — Даже не читая этот параграф, не слушая преподавателя, вы не могли ответить на вопрос о том, в чем плюсы и минусы правления Петра I? Даже элементарно привести в пример моду и табак вы не додумались? Мы с вами, между прочим, обсуждали это совсем недавно на литературе. Со всеми. Зная вас, Феликс Феликсович засчитал бы один плюс или минус в ответе, как полноценный правильный, но вы не в силах были даже подумать? Или напрягать голову не царское дело? А бунтоваться и кричать громче всех: «Мы не согласны» — царское? Думаете, у нас много времени, чтобы тратить его на это? Получили двойку, не согласны с ней? Подойдите к педагогу, поговорите, отстаивайте свою правоту, но только в том случае, если вы уверены в успехе. Этот позорный тест в вашем понимании — успех? — Завтра, если вам это нужно, я жду вас на пересдачу. — закончил Феликс, почувствовав во мне азарт зайти дальше в своей речи. Всегда он спасал меня от неудобных ситуации подобным образом. — И, кстати, Елизавета Сергеевна, не расскажете мне, почему вы сегодня, в точности как и я, пребываете в плохом настроении? За что по моим проехались с утра? — Отчего же не рассказать? Расскажу конечно. Вот вы, Феликс Феликсович, Тихий Дон читали? Фильм смотрели? — он кивнул. — Помните какую животину задавили Пантелей с Григорием на главной улице? — Поросёнка. Сиротскую животину. — проговорил он скучающе. —Вот! — растянула я. — А ваши мне выдают: «Проезжая по главной дороге Пантелей столкнулся с лошадью Григория и они вдвоем раздавили собаку.» Нет, вы слышите? Собаку они задавили! А то, что я специально им сказала: «Ребята, смотрите внимательнее!» Или...Знаете ведь чем все закончилось? Ваши пишут: «Донской казак Григорий Мелихов достойно умер на войне, оставив жену и детей в хуторе.» Когда мы обсуждали это несколько раз после просмотра фильма и перед тестом! Я уже смирилась с тем, что они читать не умеют, так они не могут спокойно сидеть и смотреть, ладно, не смотреть, слушать в конце-то концов! Я сложила руки на груди, Феликс повторил за мной. — Вы когда-нибудь угомонитесь? Или мы бегать друг к другу, как в гости, будем до самого выпуска? В вас то, как я погляжу, энергия хлещет через край, только не туда вы ее вливаете, не туда! Я вам пересдачу не устрою, она вам не нужна, снова все с вами размусоливать, нет. В следущий раз, когда я скажу вам следить внимательнее или слушать, пожалуйста, оторвитесь от своих телефонов, посмотрите, переспросите и дальше сидите в своем интернете! Прозвенел звонок. Студенты начали собираться, шумно обсуждая пересдачу и этого чёртого поросёнка. Это я ещё не сказала, что у них вместо калитки Пантелей Прокофьевич ремонтировал карету. И никого не смутила карета в донском хуторе. Чудесные дети. Слов нет. — Что ж, Елизавета Сергеевна, — начал шептать он, когда мы остались в аудитории наедине, — скоро вы изведете моих первокурсников. — А вы моих, — улыбнулась я и притянула его к себе ближе, быстро целуя. Он обвил мою талию своими руками, прижимаясь настолько близко, насколько это было позволено. Я одну руку расположила на его шее, а другую на плече, в любую секунду готовая зарыть их в его волосах. Он улыбнулся, снова прищурил глаза и поцеловал меня. Медленно и нежно. Мы не хотели никуда торопиться, документы и Виктория Павловна подождут. Пары закончились, значит, в стенах этого чудного заведения, в котором я поцеловала его первый раз, никого нет. Сегодня мне хотелось подчиняться, а не подчинять, и почему бы не использовать этот момент как явный стимул опробовать что-то новое? — Сегодня ты главный, — шепчу ему я, ловя его очередные поцелуи, чувствуя, как его руки бродят сначала по моей спине, а когда я обхватила обеими руками его шею — бёдрам. Мы только целуемся, все также медленно, не спеша, но все равно этого достаточно для того, чтобы закрыть дверь и опуститься на прохладную поверхность стола. — Может, дома? Подпишем документы и сразу уедем. — приговариваю, когда он на пару мгновений прекращает поцелуй. — Подождёт... — улыбается снова и я не могу устоять, ощущая поцелуи и на лице. — Этот пиджак тебе очень идет, но без него ты... — Знаю, — прерываю его я и снимаю пиджак, открывая вид на ажурную блузку, которую, к слову, мы выбирали вместе. — Я все прекрасно знаю. Я сижу на столе неподвижно, с нетерпением наблюдая за тем, как его длинные пальцы тянутся к пуговицам, а затем и вовсе расстегивают их. Отчего-то мне становится смешно, нежный холодок пробирает меня насквозь. — Столько первокурсников и выпускников сидело в страхе, когда мы стояли здесь вместе... Думаешь, в этом потоке нам удастся искоренить эту традицию? — спрашиваю я, задрав голову к потолку, чтобы ему было удобно целовать мою шею и ключицу. Он целует бегло, оставляя мокрые следы, моя рука тянется к его волосам, а потом к подбородку, я хочу видеть его глаза с другого ракурса. — Вы так наивны, Елизавета Сергеевна... Разве это не лучший повод видеть друг друга в рабочее время? — он смотрит в мои глаза и я читаю в них дикую страсть и радость, не смогу проверить, что он вытворяет нечто подобное в первый раз. — Это так, но...— его пальцы скользят по груди и животу, добираясь до моего влагалища, на меня снова накатывает приступ смеха, как защитная реакция на стеснение. — Боже... к Черту! — мычу я, когда он проникает внутрь, кровь кипит, отдается приятной пульсацией в висках. Я выгляжу сейчас забавно? Знаю, что это так. Моя аккуратная прическа, которой я утром уделила больше всего внимания под громкие сборы Феликса, теперь таковой не казалась. Заколка с цветком, полюбившаяся мне больше остальных — упала на стол, отчего волосы так и наровились выскользнуть на глаза, мне совершенно не хочется их убирать. Красивый пиджак изумрудного цвета, очень точно подчёркивающий мою деловитость, лежал где-то рядом со мной, грязный от контакта с полом, который мыли сегодня утром. Расстёгнутая блузка, практически свалившаяся с моего тела, уверена, выглядила неряшливо. Его пальцы, в отличии от поцелуев, приобретали быстрый темп, он то и дело ловил мои вздохи своими губами, заставляя обхватить руками его затылок и предплечье. Что мы будем делать, если кто-то увидит? Подумаешь! Найдем другое место, где точно также заведем традицию приходить в кабинет истории после каждого теста или прочих работ, а после, надеюсь, заниматься в нем любовью. — Почаще бы передавала инициативу в мои руки. — проговорил Феликс, вместе разделяя мой первый оргазм за этот день. — Это единоразовое проявление моей доброты, — в горле пересохло, поэтому последнее слово я произнесла с хрипом, а после издала приглушённый стон, когда он резко вошёл. Ногти, которыми я совсем недавно слегка царапнула его палец, сейчас царапали его спину сквозь ткань его костюма. Мне нравится смотреть за ним, когда он сосредоточен, когда страсть, в буквальном смысле, льется из него наружу, когда он, по-домашнему, утыкается в мое плечо, когда его глаза полны мольбы взять его грубо или нежно. Он не любит подчиняться, но ради меня подчиняется, вновь и вновь смотря на меня жалобно, если я решу поиграть, с восторгом, когда я медленно раздеваю обоих. Я люблю его. Всего. Мне абсолютно плевать был ли у него кто-то до меня, подчинялся ли он кому-либо ещё. Я знаю, что те эмоции, что он испытывает в момент нашей близости не только на физическом уровне — искренне. И я не знаю кого ещё буду благодарить за то, что он появился в моей жизни, за нашу первую встречу и поцелуй. За все. — О чем ты думаешь? — спрашивает он, а его движения достигают своего пика. Мы в унисон выпускаем хриплый стон и сливаемся в поцелуе. Я люблю его. — Да так, тебе это будет неинтересно. — отрываясь от его губ, поглаживая его щеку, говорю я. Он улыбается, а мне кажется, что я готова пустить слезу. В дверь стучат. Мы смотрим друг на друга с удивлением, совершенно забыв о том, что Виктория Павловна ждёт от нас подписанные документы. В спешке спрыгнув со стола, я начала одеваться. Феликс хоть и в одежде, все равно выглядит немного растрепанно, я гордо улыбаюсь мыслям, что я тому виной. Он вздыхает пару раз, машет руками, чтобы привести себя в чувства, к тому времени я уже поднимаю пиджак и отряхиваю его. — Виктория Павловна. — начинает он, открывая дверь. — Документы будут у вас через пару мгновений! Женщина улыбается, переводит взгляд на аудиторию и на меня, замечая бардак на столе, мой грязный пиджак и развалившуюся прическу. Кивнув и сверкнув глазами, как будто с одобрением, она хлопает Феликса по плечу, смотря то на меня, то на него. Мне становится неуютно, она все поняла! Но, черт, это было весело и...О, нет, второй раунд я приберегу для особого случая. — Уж постарайтесь, Феликс Феликсович. Елизавета Сергеевна, я попрошу вас зайти в секретариат, как можно скорее. — она уходит. — Твою ж мать! — вырывается из меня и лицо падает в пиджак, мне стыдно, очень и очень стыдно. — Думаешь, нас уволят? — спрашивает он и приобнимает меня за плечи. Делает он это настолько беспечно, что я не могу удержаться и толкаю его в бок, смеясь. — Да и ладно! Зато сколько эмоций мы испытали сегодня, хочешь сказать, ты не рад? — Рад, поэтому предлагаю внедрить это, — он кивает в сторону стола, — в нашу маленькую традицию. — Я то думала, ты не предложишь! — я целую его, а после подбираю упавшую заколку. — Увидимся. Несмотря на все риски, в свой кабинет я иду в хорошем настроении. Там я уже привела себя в порядок: пиджак решила не надевать, оставив его на спинке стула; волосы собрала в хвост, заколов ненужные петухи заколкой; умылась и принялась рассмотривать свое отражение, слава богу его поцелуи не оставили следов. Оставив автограф на остальных документах, я двинулась в секретариат, настраиваясь на тяжёлую беседу. Возможно, сегодня мы потеряем работу, а может нам просто сделают выговор, в любом случае — этот случай станет моим любимым.