По темным углам

      — Тише! Не смейся так громко, глупенькая! — девушка с белоснежными волосами тихо шепчет, зажимая ладонью рот своей «лучшей подружки» — а та вертится, содрогаемая новым приступом смеха. Что-то было такое — пробирающее до мурашек и почти адреналиновой истерики — в том, чтобы по сговору выходить в одно время в туалет во время уроков. Им повезло, что они не в одном классе: Паймон была уже в выпускном одиннадцатом, когда Люмин только-только перешла в девятый. Именно поэтому им пока удавалось оставаться незамеченными, стоя как можно тише в туалетной кабинке или под лестницей в уголке, где никто не ходит и во время перемен тоже. Это было так восхитительно, до бабочек в животе, когда вас и общество, от которого надо держать отношения в тайне, только тонкая стенка…       — Фу! — внезапно оторвала руку Паймон, скривив личико, тихо хихикая.       — Дурында, зачем ты мне руку облизала? — она вытирает мокрую ладонь о свою юбку и притягивая к себе подружку за талию, соприкасаясь с ней лбами. От ее малышки — которая, правда, была на голову выше, так что пришлось вставать на цыпочки — пахло так сладко и приятно, будто бы медом и молоком вперемешку с чем-то искристым, щекочущим ноздри. Она и сама всегда была такой — сладкой-сладкой, но временами взрывной, смешной и яркой. Громко выражала эмоции, много разговаривала и не стеснялась себя. За такие мелочи старшеклассница ее и полюбила.       — Ну Паечка, милая, я не могу не вести себя глупо, когда ты рядом, ты такая очаровашка! — она нагибается слегка и целует ее в губы, так приятно и умело, что и сил обижаться не остается — хочется только раствориться. Мягкие губы двигаются нежно и ласково, почти невинно, но так потрясающе, что по коже бегут мурашки. Пожалуй, они обе не променяли бы ни на что такие моменты, полные всепоглощающего восторга, граничащего со страхом за друг друга. Что будет, если их заметят? Они не знали, но подозревали, что ничего хорошего точно не выйдет. Потому продолжали прятаться по углам и у себя дома, где у Паймон была только звенящая пустота, а у Люмин — брат–близнец и родители: отец, пропадающий на работе и мать-домохозяйка, которая никогда не заходила в общую детскую комнату.       — Встретимся после школы у заборчика? — спрашивает Люми, с осторожностью стирая свой блеск с чужих губ — времени у них оставалось очень мало.       — Конечно! Пойдем сегодня ко мне? Сделаем уроки, а еще у меня есть бутылочка шампанского, — она тянется поцеловать ее в щеки, поправляя желтые волосы, которые делали младшенькую похожей на милого цыпленка. Та в ответ активно кивает, и они расходятся по классам, оставшись незамеченными, но — тем не менее — с прекрасным настроением и планами на целые выходные, так как сегодня уже была пятница.       Само время будто бы было против них, тянулось бесконечно медленно, заставляя бездумно щелкать ручкой, барабанить пальчиками по столу и ногой под партой болтать, раздражая всех вокруг. Но девушке было все равно, у нее не было столько стремления к учебе, сколько и желания проводить время со своей любимой. Ну подумаешь, пропустит какую-то тему, бездумно пялясь на стену, на которой висели часы, отсчитывая с тихими звуками секунды до конца последнего урока. За окном была середина осени — красивые листья кружили, отвлекая и делая настроение еще более романтично-драматичным.       — Дорогая последняя парта, Земля вызывает Вас на контакт! — громкий голос учительницы заставляет перевести внимание на ее лицо, недовольно хмурясь. Нет, у них были не такие и плохие учителя, они интересно рассказывали и говорили правильные вещи, но это все было так не в тему! Юность кипела в крови, заставляя творить глупости, за которые приходится краснеть, сбегать с уроков и делать домашку на скорую руку — лишь бы увидеть Ее, лишь бы встретиться, услышать, дотронуться…       — Извините, я отвлеклась… — ее щеки слегка розовеют, но женщина понимает это по-своему:       — Я понимаю, возраст такой, что только о мальчиках и думается, но милая, сначала — ОГЭ, а потом уже романтика! Пусть цветы тебе на выпускной приносит, а не на уроках мыслям мешает, — весь класс смеется, Люмин — вместе с ними, немного неловко и тихо. Она слабо кивает, стараясь оставшееся время создавать вид тяжелой мозговой активности. И именно она была первой, кто вылетел в дверь, стоило звонку только начать звенеть.       — Эх, детская романтика! Я вот в эти годы была еще хуже, — говорит себе под нос женщина, улыбаясь мягко.       Они встречаются с Паймон недалеко от школы, у заборчика, который охраняет маленький садик с розовыми кустами живущей тут бабушки. Обнимаются неловко и разворачиваются в сторону автобусной остановки — чтобы скрыться с глаз людей, которым не надо было видеть ничего из того, что они хотели бы сказать и сделать. Против желания улыбка растет все больше и больше, пока они украдкой касаются пальцев друг друга, буквально мизинчики соприкасаются, ощущаясь как нечто большое, почти интимное и сокровенное. Они сидят в самом хвосте автобуса, поставив рюкзаки на колени и в тайне от всех обнимаясь. То и дело Люмин забиралась пальчиками под юбку своей девушки, щипая ее за ляжки, вызывая тихий смех и ответную реакцию — щекотку. Все же доехав до нужной остановки, они, крепко взявшись за руки, выбежали из автобуса, так и не заплатив за проезд. Уже в тесном лифте они осмелели достаточно, чтобы потянутся за несмелым коротким поцелуем в губы. На каждый шорох они отрывались друг от друга и оборачивались в сторону дверей — вдруг лифт остановится и впустит кого-то третьего? Но они доехали только вдвоем, с нетерпением отпирая дверь и заходя в пустое и темное пространство коридора. Дверь тихо хлопнула, закрываясь, свет включился с щелчком — и квартира сразу преобразилась, чувствуясь родной и теплой. Они проводили тут так много времени, что изучили каждый кусочек, обжили все и украсили. Главной гордостью девушек была спальня, украшенная гирляндами и общими фотографиями, распечатанными и повешенными на стены. На потолке висела целая самодельная композиция — множество розовато-голубых ватных облаков, в которые были спрятаны желтенькие лампочки, создающие удивительную атмосферу уюта. Они только разулись, тут же направляясь на кухню — сесть за маленький старенький столик. Люмин написала брату, что она останется на ночь — немного ее вещей лежали на отдельной полочке в этом доме. Ее брат в целом был понимающим, иногда — даже больше, чем хотелось. Он первый и единственный узнал об этих отношениях, согласился их прикрывать даже! Иногда он был чересчур опекающим, но разве не большинство старших братьев такие? Даже если старше они всего на несколько минут.       — Я вчера специально для тебя приготовила курочку в кисло-сладком соусе с лапшой! Это была моя тайная карта чтобы убедить прийти ко мне, если бы были какие-то другие планы, — Паймон улыбается, смотря как краснеет девушка напротив. Она достаточно давно жила одна, работая из дома и по выходным и праздникам — в круглосуточном магазинчике продуктов.       — Не надо было так тратиться! Сказала бы, я бы весь наш холодильник перетащила! — она отводит взгляд, чувствуя укол вины. Ее семья, наоборот, была полной и довольно богатой. Но почему-то деньги тратила не Люмин, ее языком любви было скорее проведенное вместе время и прикосновения.       — Для любимой малышки мне ничего не жалко, — она поставила еду в микроволновку, улыбаясь, — особенно когда ты так смешно краснеешь!       Они перебрались как-то незаметно за диван, передвинув стол к нему и включив какой-то глупый сериал на стареньком ноутбуке Пай, который работал только на выход в интернет и работу с простыми документами. Первое время они спокойно ели, но уже спустя серию начали дурачиться. Люмин осторожно взяла в губы край длинной макаронины, мыча что-то непонятно и толкая девушку в плечо. Та взглянула на нее, смеясь и подбирая противоположный край, приближаясь к такому милому ей лицу — кусочек за кусочком. Они неловко сталкиваются носами, обрывая лапшу и смеясь. тихо. Уже без попыток в картинную романтику они целуются, прикрыв глаза и растворяясь друг в друге. Желтоволосая бесстыдно тянет свои горячие ладони под рубашку, гладя и слегка сжимая мягкую кожу на спине и талии, прижимаясь ближе и ближе и чувствуя холодные тонкие пальцы на своих коленках.       Они были смешные и глупые, неловкие и наивные, но одно их делало одновременно сильными и уязвимыми — они любили и были любимы. Той самой детской любовью, когда хочется нарвать цветов на клумбе, кричать стихи про любовь — с косой рифмой и поехавшим ритмом, когда хочется, чтобы все вокруг исчезли. Это чувство отделяло их нерушимой стеной от жестокого мира, помогало справляться с проблемами и верить в счастливое будущее — а что еще было нужно?