Если ты говоришь, что лжёшь, и говоришь, что это — правда, то ты лжёшь или говоришь правду?
— Итак, темой сегодняшней лекции будет… Ацуши явно не слушает. Он сидит на самом дальнем ряду парт, почти по середине. Так как аудитория римская, его парта находится довольно высоко, поэтому преподавателю видно всё. Видно, как Ацуши, совершенно не скрывая, пялится на него, кусая ручку, и совсем не записывает материал лекций. Кажется, он пришёл сюда только для того, чтобы поиздеваться над своим преподавателем. Он небрежно поправляет волосы, намеренно оголяя тонкую шею, и медленно проводит по ней рукой. Очерчивает ворот футболки, совершенно случайно проникая пальцами под ткань — неглубоко, лишь подразнивая. Его преподаватель невозможно красивый. В своём прекрасном официальном костюме тёмно-синего цвета с едва заметными серыми линиями, белой рубашке, бордовом галстуке и чёрных лакированных туфлях. В очках с чёрной оправой, которая подчёркивает бледность нежной кожи и глубину его тёмно-серых глаз. У него необычная стрижка с выбеленными у лица кончиками волос, но ему совершенно точно это идёт. Он выглядит моложе своих лет, и если бы Ацуши встретил его в совершенно другой обстановке и обстоятельствах, он бы вряд ли подумал о том, что тот уже кандидат наук. На первом занятии все, буквально все девушки факультета смотрели на него, не отрываясь. Его голос чарует. Он достаточно громкий, чтобы его мог слышать каждый присутствующий, и при этом не назойливый. В какой-то степени он звучит как что-то успокаивающее, но Ацуши явно не хочет спать. Рука, возвращаясь на футболку, движется ниже, по торсу, задерживаясь на груди, проводит по соскам, сокрытым чертовски тонкой белоснежной тканью, а потом ведёт ещё ниже, спускаясь к джинсам. Ацуши никогда не любил дресс-код. Преподаватель смотрит на него — прямо в глаза, но лекцию никак не прерывает. Такое игнорирование юноше явно не по вкусу, поэтому рука, которую — между прочим — очень хорошо видно, но только ему, сжимает член. Ацуши бесстыдно закусывает губу и откидывает голову немного назад. Все студенты увлечены лекцией о древнегреческой философии и записывают конспекты, поэтому волноваться точно не о чем. В конце концов, со стороны это выглядит не так, как предстаёт перед тем, кем нужно. Он раздвигает ноги, пытаясь снова завоевать внимание преподавателя, однако это бесполезно: Акутагава-сенсей уткнулся на большой экран, показывая студентам карту Древней Греции и очерчивая границы полисов рукой. Движения его крепких, сильных рук такие плавные, Ацуши думает только о том, как бы эти руки держали его за талию, приближая ближе к себе, или за запястья, чтобы не сопротивлялся. Может быть, эти руки сделали бы что-нибудь ещё более бесстыдное — такие мысли завораживали, заставляя возбуждаться ещё больше, однако плотная джинсовая ткань не могла показать всю его заинтересованность в преподавателе. Он снова сжимает руку, закусывая губу — обычно он не сдерживал себя и свои стоны, но здесь его точно не поняли бы. Ацуши снова ловит взгляд преподавателя и улыбается ему. Его не волнуют последствия такого безрассудства, ему просто хорошо. Преподаватель выключает экран с презентацией, а студенты начинают собираться. Вырываясь из своих мыслей, Ацуши скидывает тетрадь с ручками в рюкзак и спускается вниз аудитории — там его уже ждут Танидзаки и Кёка, чтобы вместе отправиться на следующее занятие. Он специально проходит мимо Акутагавы-сенсея как можно ближе, однако тот абсолютно никак не реагирует. Даже обидно. Спустившись, Ацуши буднично приветствует своих друзей. — Хэй, всё хорошо? — беспокоится Кёка. — Выглядишь как-то болезненно… весь красный. — Может быть, температура поднялась, — задумчиво тянет Ацуши. — Действительно, как-то не очень себя чувствую. Но, конечно, это не повод не приходить в университет! — Ты как всегда. Хоть бы немного подумал о себе, а не о своих оценках, — начал Танидзаки, закатывая глаза. — Как будто ты не сделал бы так же, — рассмеялся Ацуши. Они вышли из аудитории и отправились по длинным коридорам на занятие по истории. Совершенно обычный день студентов гуманитарного института. Второй курс начался только недавно, а казалось, словно не было никаких каникул. Это даже немного расстраивало. — Ацуши, а ты идёшь на вечеринку? Ежегодная вечеринка, на которой посвящали первокурсников, в то время как старшие курсы просто отрывались, забываясь в алкоголе и громкой музыке. Год назад это было вполне интересно, но Ацуши не думал, что в этот раз будет так же хорошо. — Не знаю пока, ещё не думал об этом. Ацуши неопределённо ведёт плечами, хотя на самом деле он уже знает точный ответ. Врать друзьям было не то чтобы привычкой, скорее защитной реакцией. Они тоже были перед ним не всегда честны. Он обязательно пойдёт на вечеринку. Не потому что там будут его друзья, не потому что это хорошая возможность расслабиться или попробовать что-то новое. Он пойдёт, потому что там будет Дазай. — А ты? — спрашивает Ацуши, переводя тему. Танидзаки мрачнеет, но старается этого не показывать. Ацуши за год уже успел выучить его реакции. — Как-то не хочется, — пожимает он плечами. — Ты же знаешь, я не фанат таких мероприятий. — Но Наоми же будет? Танидзаки, казалось, вмиг делается серьёзным, а затем сдержанно отвечает: — Нет, она не придёт. — Почему? — удивлённо протягивает Ацуши. — Первый курс, всё-таки. Кёка тоже выглядит заинтересованной в ответе. Они с Наоми были хорошими подругами ещё со школы. А вот Ацуши ни одного своего одноклассника в стенах университета ещё не видел. Да и было бы странно кого-то из них здесь увидеть. Хорошо, что их здесь нет. — Ей нечего делать в таких местах, — наконец отвечает Танидзаки. Все вокруг знают, как он любит свою младшую сестру, заботится о ней, иногда разве что слишком настойчиво. Хотя она младше него всего на год. Это немного напрягало. И ребята правда могли бы вмешаться, но это не их дело, а Наоми никогда не говорила, что её что-то не устраивает. Скорее наоборот. — Ну, как знаешь, — отмахивается Ацуши. — Я просто спросил. Допытывать что-либо у Танидзаки — огромная проблема, и лучше её просто обойти стороной. — Так, Кёка, а ты почему отмалчиваешься? — переключает своё внимание Ацуши. Нужно как-то восстанавливать нормальную атмосферу между ними, потому что Танидзаки всё ещё выглядит напряжённо. — Что? Я не… — залепетала Кёка. — Ты же будешь, да? — с улыбкой продолжает Ацуши. — Да, наверное. Кёка говорит тихо, отводит глаза. Ацуши внимательно всматривается, пытаясь понять чужие намерения, но видит только какую-то бесполезную надежду — такое ему неинтересно. — Конечно будет, она обожает вечеринки, — ухмыляется Танидзаки. Ацуши тоже улыбается, радуясь, что его друг снова в строю: — А по ней совсем не скажешь! — поддерживает он. Она ведь такая скромная. Хотя демонов в ней предостаточно. — Мне просто нравится громкая музыка, — отвечает Кёка. — И возможность подцепить симпатичного парня, конечно, — продолжает Танидзаки, активно кивая головой. — Музыка всё же лучше. — А я так не думаю. Ацуши чувствует появляющееся напряжение между всеми и, наконец, вступается: — Да ладно тебе, Танидзаки, ты уже перегибаешь. — Разве? По-моему, она не опровергает. — А что в этом плохого? — спрашивает Кёка. И выражение её лица не кажется каким-то впечатлённым. Кажется, скорее, в каком-то смысле угрожающим. Танидзаки улавливает её настроение и поэтому отступает: — Действительно. Совсем ничего.***
Их университет находился в закрытом студенческом городке, но даже здесь можно было выйти в реальный мир. Вечеринка проходила в ближайшем от кампуса клубе — чтобы быстрее доставлять пьяные тела обратно в общежития. Хорошо, что комендантский час игнорировался многими охранниками — по крайней мере, всегда существовали взятки. Но в эту ночь даже такие вылазки были вполне легальными. Посвящение — это важный этап любого обучения. Это понимали все. В самом клубе было шумно, горело множество огней. Город знал, что это за день, и не препятствовал развлечениям талантливой молодёжи. В университет действительно попадали не все. В клубе пахло чем-то очень крепким и лишь слегка травкой, но Ацуши не собирался заходить внутрь. Он ждал Дазая. К нему подходили пару раз, первый — чтобы спросить зажигалку, второй — чтобы познакомиться. Ацуши такое неинтересно. У него уже есть парень. — Приветик, — Дазай появляется перед Ацуши внезапно. — Привет, — улыбается тот. Встреча с ним — настоящее оживление, приносящее счастье и радость. — Чего не со всеми? — спрашивает Дазай, встав рядом, а затем закуривает. Огонёк сигареты завораживает поярче любых огней душного клуба. — Есть некоторые планы, — отвечает Ацуши. — Не люблю большие компании. — Понял, — кивает Дазай. Дым из его лёгких тоже завораживает. Ацуши кажется, что это гипноз. Он старается не думать о том, что уже порядком заждался. — Ладно, — говорит Дазай, будто читая его мысли, а затем, делая новую затяжку, протягивает Ацуши коробок из-под спичек. — Будь хорошим мальчиком. Он выкидывает ещё недокуренную сигарету, а затем идёт ко входу в клуб. Глаза Ацуши загораются, коробок в руках греет лучше любого человека. — Я и так хороший, — хмыкает он, убирая коробок в карман, а затем разворачивается в сторону общежития. Его планы не менее хороши. Он заходит в свою комнату и закрывается, потому что у него есть два соседа. Жить в общежитии с кем-то было не самым лучшим вариантом, но здесь Ацуши чувствовал свободу, а это было дороже всего на свете. Оба соседа ушли на вечеринку и обещали не приходить до самого утра, но никогда нельзя было полагаться на чужие обещания. Ацуши кидает коробок на кровать, а затем быстро проверяет сообщения на телефоне. Там как обычно пишет его парень, интересуясь, пошёл ли он на вечеринку и чем он вообще занимается — и Ацуши так не хочется ему отвечать. Он всё ещё чувствует к нему что-то непонятное, а невозможность нормально пересекаться из-за начала учёбы давит на него так сильно, что легче просто игнорировать проблему. И он игнорирует. Одним из способов является Дазай. Ацуши откидывается на подушку кровати, затем достаёт коробок и, немного покрутив его в своих руках, открывает. Марки выглядят яркими и приятными. Ацуши в сотый раз убеждает себя в том, что всё в порядке. А затем берёт одну в рот — кислота оседает на кончике языка, он прикрывает глаза, пряча коробок под подушку, и расслабляется. Рука тянется к ширинке, сжимая себя, перед глазами появляется образ его любимого преподавателя философии. Акутагава-сенсей выглядит особенно ярко, ощущения обостряются, а его приятный голос кажется настолько близким, что Ацуши непроизвольно снова сжимает руку. Он даже не понимает, чего хочет больше — поставить его на колени, заставляя уткнуться кончиком носа в его лобок, или довести так, чтобы тот взял его прямо на своём рабочем столе. Что ж, второй вариант кажется более привлекательным. В голове так легко, нет никаких проблем, тревог, волнений. Нет навязчивых мыслей о том, что необходимо делать дальше. Есть только образ привлекательного мужчины, который разворачивает его, наклоняя над столом, а затем, намотав белокурые волосы на кулак, тянет на себя, чтобы прошептать что-то постыдное на ушко. Ацуши даже не понимает, почему слышать похвалу вперемешку с ругательствами настолько возбуждающе. Он быстро снимает с себя джинсы и боксеры, откидывая их прямо на пол, сжимает свой член и проводит по нему сверху вниз, размазывая смазку. Акутагава-сенсей властный, любящий приносить боль. Вдавливает его в стол так, что на бедренных косточках у Ацуши точно останутся синяки. Они расцветают огромными синими розами, которые окутывают всё его тело, и нужно быть аккуратным — можно задохнуться. Ацуши любит быть помеченным. Пусть преподаватель оставляет засосы, укусы, царапины, пусть помечает его как собственность. Пусть использует его тело так, как только захочется. Ацуши не хочет ничего решать. Он хочет отдать это право кому-то в руки.***
Следующее занятие по древнегреческой философии проходит через несколько дней. Ацуши снова садится на самый дальний ряд, достаёт нужные для лекций вещи и садится на своё место. Когда преподаватель заходит в аудиторию, Ацуши внимательно смотрит на него и, хитро улыбнувшись, приближает свои пальцы к лицу. Преподавателю абсолютно всё равно, он начинает свою лекцию и смотрит куда угодно, но только не на него. Но Ацуши сдаваться не намерен. Он касается указательным пальцем левой руки своих чуть приоткрытых губ, и, немного помедлив, начинает вставлять его в свой горячий влажный рот. Проталкивает сначала одну фалангу, посасывая, а потом ещё одну. Преподаватель смотрит на него, совершенно не изменившись в лице и ни разу не запнувшись, но всё же задерживает свой взгляд на нём. Воспользовавшись моментом, Ацуши вставляет ещё один палец в рот, а потом достаёт их — мокрые, покрасневшие, в слюне. Он широко улыбается, не прерывая зрительного контакта, однако Акутагава-сенсей отворачивается и медленно подходит к кафедре. Никакого, чёрт возьми, внимания. Это уже невыносимо. Хоть бы раз что-нибудь сказал об этом прямо. Или ему нравится, когда его открыто соблазняют его студенты? Когда лекция заканчивается, Ацуши совершает привычные действия для того, чтобы отправиться на другую пару, спускается вниз аудитории и уже намеревается уйти, как слышит позади низкий хриплый голос. — Накаджима, останьтесь. Танидзаки и Кёка, ожидающие Ацуши, вопросительно смотрят на него, а он только пожимает плечами и жестом показывает, что всё в порядке. Он их обязательно догонит. Когда все уходят, Ацуши поворачивается к своему преподавателю почти с ликованием: — Что такое, Акутагава-сенсей? Он подходит ближе, сохраняя абсолютно невозмутимое выражение лица. Но внутри него горит пожар. Наконец-то. — Я бы хотел обсудить Ваше поведение во время лекций. — Хм-м-м, — задумчиво протягивает Ацуши. — Что-то не так? Разговор тихий. Они стоят у письменного стола, на котором находится стопка листов с сегодняшними лекциями и пара карандашей. Все студенты уже покинули аудиторию, остались только они вдвоём. — Я думаю, Вам стоит быть более сдержанным в своих… желаниях. — Не понимаю, о чём Вы говорите. Преподаватель улыбается, поправляя чуть съехавшие очки. В этой улыбке отражается что-то тёмное. Кажется, что-то назревает. — О нет, Вы прекрасно понимаете, — говорит Акутагава-сенсей. — Разве Вам не стыдно за своё поведение? — Нет? — отвечает Ацуши. — За что мне должно быть стыдно? — За это, — с этими словами Акутагава-сенсей берёт руку студента и кладёт на свою промежность, обтянутую чёрной тканью плотных брюк. Ацуши чувствует кончиками пальцев чужое возбуждение. Он резко вздыхает от удивления, округляет глаза, отдёргивает руку и непонимающе смотрит на преподавателя. — Ч-что Вы себе позволяете? — недовольно проговаривает он. Но что-то не даёт быть громче, чтобы привлечь внимание. Его возмущение такое же тихое. Преподаватель внимательно смотрит Ацуши прямо в глаза — он буквально ощущает от этого какой-то дискомфорт — а затем спокойно отвечает: — Говорите так, будто Вам не понравилось. — Извините, Акутагава-сенсей, я ухожу. Преподаватель только усмехается, развернувшись к своему столу. Ацуши выбегает из аудитории, чувствуя увеличившееся в темпе сердцебиение. Что ж, его заметили. Как он и хотел.***
Паника. Все студенты и преподаватели толпятся на заднем дворе университета. Слышна сирена скорой помощи, которая уже въехала на территорию кампуса, но она перекрывается сотней голосов. В самом здании университета тоже шумно: кто мог — приник к окнам, пытаясь высмотреть хоть что-то. Выходить на главный лестничный пролёт бесполезно — он занят студентами, которые спешат выйти к остальным. И узнать: — Что случилось? — Кому-то плохо? — Почему никто не идёт на занятия? Новость доходит до любопытствующих довольно быстро: — Нашли труп в подвале. — Где?! Преподы пытаются успокоить студентов, студенты пытаются утолить своё любопытство. Конечно, смерть это интересно — это возможность взглянуть на запечатлённую вечность. — Серьёзно? — Прямо там? — Говорят, это кто-то со старших курсов. — Ужасно... — Кого-то убили? Сплетни, сплетни, сплетни. Если ты в первом ряду — ты в выигрыше, потому что видишь больше, знаешь больше. Все толпятся, пытаясь приникнуть ближе, всем интересно увидеть смерть. — Неужели… — Это он. Точно он. — Неудивительно. Я давно говорил, что он закончит именно так. — Разве это не суицид? Толпа неуправляема. Нервы преподавателей лопаются от излишней натянутости, они повышают тон. — Сейчас все быстро идут по своим корпусам, — берёт всё в свои руки Куникида-сенсей. — И готовятся к завтрашним занятиям. Как только полиция во всём разберётся, вам сообщат. — А если это убийца? — Мы теперь в опасности? — Отставить панику, — отвечает Акутагава-сенсей. — Всё будет в порядке. Студенты всё ещё в смятении, но постепенно толпа начинает расходиться. Больше здесь ловить нечего. Их всё равно не пустят ни в злополучный подвал, ни к скорой помощи, забирающей накрытые белой простынёй носилки. Ацуши закатывает глаза. Если им и расскажут правду, то от её обработки останутся только крохи. Впрочем, ему беспокоиться не о чем. Хотя вопрос убийцы пока остаётся открытым. А что касается убитого… Он правда слышал имя Дазая?