душевный кризис.

наверное, тех чувств больше не вернуть.

совергон давно уже не ждал звонка от того человека, не ждал сообщений и не ждал его. всё давно изменилось и забылось, всё давно умерло. умерли те чувства, умерли воспоминания и внутри совергона тоже что-то умерло. он любил. безумно любил и, наверное, сейчас тоже любит. после расставания было тяжело. их отношения нельзя было назвать здоровыми, нежными или комфортными, но они безусловно были тёплыми. они любили друг друга, они были вместе и даже после самых тяжёлых ссор не бросали. их кидало из крайности в крайность — они то любли, то расставались, то сходились, то снова обвиняли друг друга во всех человеческих грехах. наверное, они устали. нет, скорее устал он. он устал вытаскивать мишу, он не хотел тащить этот груз на себе, ему самому было плохо и он ушёл. миша сам виноват, что не был достаточно силён, чтобы пойти на встречу протянутой руке, ему было важнее упиваться в собственной боли и считать себя жертвой. всегда было приятнее заливать раны алкоголем, а не зализывать их самостоятельно. душа поэта требовала плакать, страдать, оставаться в стагнации и постоянно прокручивать в голове всё, что делало больно. искать то, что сделает ещё больнее и даст почувствовать себя живым. он приезжал, он много раз срывался посреди ночи, приезжал и бесчислено успокаивал его, крепко обнимая и повторяя, что всё будет хорошо. но миша не хотел «хорошо». миша хотел страдать, миша хотел испытать эту дозу самобичивания и ненависти к себе. и он ушёл. ушёл совсем незаметно, миша даже не понял. он просто исчез. он не отвечал на звонки, не брал трубку и никогда больше не появлялся. попытки встретиться были безуспешны, а писать было страшно и он потерялся. он проводил месяца, описывая свою боль в песнях. он снова и снова вспоминал прошлое, желая вернуть его как никогда, ведь он понял. понял, что страдания не так приятны, когда его нет рядом. и он начал снова. он безрезультатно старался сделать хоть что-то, но всё кануло в лету, ведь идей и вдохновения нет. в совергоне что-то умерло. наверное, он сам. оно громыхало где-то там, вселяя ничтожно маленькую надежду, оно надеялось, что он вернётся, оно хотело быть рядом, но его не было. и его позвали на этот чёртов подкаст. он говорил, говорил много и искренне, желая что бы его услышали, он хотел вернуть, хотел объятий, он хотел прежнего тепла. но всё стало хуже. эти бесчисленные обвинения, эти ужасные придумки, эти чувства, которые вывернули в совершенно отвратительный свет, где он мудак. хотя он и был мудаком, но в другом. в другой ситуации, которая никогда не выйдет в свет, ведь тогда он точно его убьёт. мише хотелось умереть. умереть от его рук, от его любви, хотя бы от его ненависти. он готов, чтобы он испытывал любые чувства, только не безразличие. безразличие убивало больше всего, оно убивало надежду на что-то что ещё могло быть. но его не будет. он чувствовал пустоту, он чувствовал тоску, он не понимал, почему он так жестоко говорит. они не чужие. скучал только миша? в его больной голове — да. это вредная привычка всегда делать из себя жертву, но миша не мог по-другому, миша мог забываться в тоске. и он написал извинения, сумбурные, непонятные и совсем неправильные, но он не понимал, он был в бреду, ему было плохо. тогда он лишь вновь получил холод. это был конец. конец их дружбе, конец надежде, конец ему. но миша не повторит прошлых ошибок. миша пойдёт дальше.