Молчание

Со скрипом открылась дверь, и высокий парень лет шестнадцати вошёл в квартиру. Скинул потрёпанные кроссовки у порога, бросил на стул ветровку и разлёгся на диване: ждать было ещё долго. Для всех друг, а на деле парень Димы — Женя ушёл с друзьями в клуб, а потом написал, что будет поздно так, как веселье продолжится дома у какого-то Сани. И Шолохов не то, чтобы был против, но проводить практически весь вечер в одиночестве не очень хотелось. Родители на неделю уехали к родственникам. А Дима рассчитывал на веселое времяпрепровождение с Крупским. Но тот все его планы обламывал уже третий день и абсолютно не замечал разочарования парня. Таким уж человеком был Женя. Хватался за любую возможность попасть на вечеринку, и неважно у кого она была. Были периоды, когда ему необходимо было каждый день общаться с людьми, иначе он надолго уходил в себя. Но сейчас дело было не в этом, а в чём, Дима не знал. Лёжа на диване и попивая газировку из жестяной банки, он думал о их любви. Или только о своей любви? Начали встречаться они почти два месяца назад. Признался Дима во время одной из их ночёвок. Сделал он это максимально неловко: перед сном сказал тихое «ты мне нравишься». Женя тогда с улыбкой сел рядом и поцеловал его. Легли спать, а проснулся Шолохов уже в объятиях: Крупский с пола перелез на кровать. А в школе всё было как обычно, лишь стало чуть больше «случайных» касаний. Первые недели были наполнены романтикой, на сколько это представлялось возможным. В груди до сих пор становится тепло от воспоминаний о поцелуях и мягких прикосновениях к шее и запястьям; маленьких подарков друг другу, ежедневных прогулок. Потом они плавно вернулись к статусу друзей с одним лишь исключением: Женя теперь не противился диминой помощи в непростые периоды. Они ведь вроде как пара, поэтому подобное должно быть нормой, а на друга вываливать все свои проблемы было бы слишком эгоистично. Что-то подобное сказал Женя. И Дима всегда считал, что это проявление заботы, но сейчас он впервые подумал, что его могли просто использовать. Только допустив мысль, что Крупский никогда не любил его, а лишь притворялся, Шолохов сразу её прогнал. Он ещё не опустился настолько, чтобы не доверять собственному парню. Этой ночью Дима заснул один, и как назло снилась одна чепуха. Сначала перепутал автобус и уехал в незнакомую часть города, потом никак не мог вспомнить свой адрес, чтобы вернуться. А когда люди вокруг, надвигаясь, стали в один голос называть его грёбаным педиком и уже были готовы ударить, Дима проснулся. В это же время послышались тихие шаги, и дверь в спальню открылась. Увидев оглянувшегося на шорох парня, Женя почти под нос чертыхнулся: — Всё-таки разбудил. Он сел на кровать и тогда заметил, что во взгляде Димы был испуг. — Приснилось что-то? — Да так, ерунда. А сколько сейчас времени, ты ведь только что пришёл? — Шесть утра. Ты извини, что я так поздно. В следующий раз постараюсь надолго не задерживаться. Не хочу тебя снова будить. — Да я сам проснулась, ты здесь не при чём, — Дима немного замялся, но продолжил. — Ты сейчас будешь ложиться со мной? — Конечно, устал очень. У тебя тоже вид не самый лучший. Отдыхать больше надо, так что давай засыпай, а я воды выпью и приду. После этих слов Женя ушёл на кухню, а Дима повернулся на другой бок. Он твёрдо понимал: без парня уснуть просто не сможет. Крупский пришёл уже через пару минут. Тихо разделся и лёг рядом, аккуратно обнимая парня со спины. Дима нащупал его руку и крепко сжал. Женя ответил тем же и легонько коснулся губами небольшой ямки за ухом. Шолохов улыбнулся сквозь дрёму. Утром он проснулся уже один. В квартире было тихо, а на столе лежала записка: «Там на плите еда, я уже поел, ты просто так спал крепко. Приду часам к четырём». У Димы ком в горле встал. Утром он поверил, что всё хорошо и вот опять. Почему он снова ушёл? Веселится со своими друзьями и пофиг на чувства собственного парня. Дима знал, что таких мыслей не должно быть, он никогда не хотел никого ограничивать, вот только сейчас он чувствовал себя откровенно плохо. Как будто он для Жени не человек, а запасное место. Такое уютное, тёплое, где всегда ждут и рады видеть в любом состоянии. Он старался понимать его перепады настроения, всегда поддерживал, заботился, а в ответ игнорирование единственной за месяц просьбы провести время вместе. Дима оделся, вышел из квартиры, прогулочным шагом дошёл до большого парка и переключился на бег. Он точно не помнил, сколько времени провёл, петляя по тропинкам, но когда посмотрел на часы, то понял, что уже скоро будет пять вечера, а ещё, что он очень голодный. Достав из кармана шоколадный батончик, решил было идти домой, но тут его настигло новое открытие: он не знал, как сюда пришёл, и, соответственно, как идти обратно. Ещё неделю назад он бы первым делом позвонил Жене, чтобы просто успокоить себя и его, но сейчас про это парень и думать не хотел. Сначала Шолохов решил по карте посмотреть дорогу, но она показывала, что он стоит в лесу и никаких тропинок поблизости нет, в то время как Дима как раз стоял на одной, которая продолжалась в противоположных направлениях. Поняв, что так ничего не добьётся, он решил просто пойти в одну из сторон, хорошо, пока ещё было светло. Выбрал «направо» и сначала шёл в полной тишине, но вскоре ему стало не по себе и он непроизвольно начал говорить сам с собой, сначала шепотом, но вскоре перейдя на тихое бормотание. — Какой чудесный день. Не хватало только мне заблудиться. Все похоже были правы, что я ничего не добьюсь. Это же надо! Заблудиться в парке, рядом с которым три года живёшь. Да ещё и из-за чего. Страдаю по нему, хотя нахер не сдался. Уже больше пяти, а он даже не позвонил ни разу. А может мне позвонить, спросить как у него дела. Это же весело. Будет мне говорить, что у него всё хорошо и, что уже идёт домой; спросит, где я, а я скажу, что гуляю. Сейчас вот дойду куда-нибудь и позвоню. Одно радует, что я не очень далеко, раз тут связь есть. Напевая разные песенки, считая увиденных бабочек и ёлки, которые появились всё чаще, он дошёл до сильного поворота тропинки, а вокруг теперь уже берёзы встречались очень редко. Дима пожал плечами. — Не та сторона. Ну тогда пойду обратно, позвоню как раз. Но только он включил телефон, как увидел пятнадцать пропущенных от Жени за последние двадцать минут. Его руки немного затряслись. — П-почему я не слышал… Надо перезвонить, быстро перезвонить. Гудки в телефоне тянулись ужасно долго, но наконец прекратились. — Дима! Дим, это ты, с тобой всё хорошо? Где ты, почему не отвечал? Голос Крупского звучал прерывисто и очень напугано. А все остатки уверенности Шолохова тут же исчезли. Слишком похожи были вопросы на материнские, когда он иногда задерживался где-то вечерами. Не хватало только вздохов и недовольной интонации. — Да, я тут просто гу. — он хотел соврать, но не смог: в голове сразу возник образ родителей, — заблудился. — Где ты? Может я знаю это место. — В парке на соседней улице был, а сейчас. я не знаю. Тут вокруг ёлки какие-то, поворот и дорожка, по которой я пришёл. — Да, да, я понял где это. Сейчас иди обратно, только прямо и никуда не сворачивай. Там будет развилка и у нее большой дуб такой. Жди меня у него, хорошо? — Хорошо. — Всё будет нормально. Дима послушно пошёл в обратную сторону. Его шаги были быстрыми и несколько раз чуть сбивались на бег, поэтому через полчаса он уже стоял у дуба. В его голове крутились мысли о Жене и родителях. А на глазах начали выступать слёзы, он сам не понимал, почему вдруг заплакал. Послышался шум приближающихся шагов и к нему подбежал Женя. Он сразу накинул на него джинсовку и прижал к себе. — Дим, Димочка, что с тобой, почему ты плачешь? Всё хорошо, сейчас пойдём домой. Я так испугался, когда ты через час не пришёл, а потом не отвечал. Женя говорил, обнимал его, целовал, а Дима терялся, уже который раз переворачивая свои чувства. Он ничего не понимал и от этого не мог воспринимать Женины слова и касания, он тихонько оттолкнул его. — Так надо пока. Я просто хочу узнать, правду. Скажи, почему ты уходил каждый день, хотя обещал, что будешь со мной? Почему сначала не обращаешь на меня внимания, а потом ведёшь себя так. Я просто хочу знать, что для тебя вообще значу, кто я вообще? — Дим, пойдём к тебе? Я могу всё рассказать по дороге или в квартире, как захочешь. Но правда пойдём, вечера уже холодные. Но то, что ты значишь для меня невероятно много, и ты мой самый любимый человек, единственный, с кем я хочу быть вместе — это я скажу здесь. — Я бы хотел тебе верить, но это слова. А то, что ты делал… Ладно, пошли, и правда холодать начинает. Женя кивнул и прошел по левой тропинке, Дима последовал за ним. Всю дорогу они молчали. Женя не понимал, как ему всё объяснить. Он не привык говорить о чувствах. Решение делиться чем-то с Димой далось ему трудно, но Крупский посчитал, что тот должен знать правду о его переменчивом настроение. Ему было проще показывать любовь прикосновениями и подарками. Но через пару недель Шолохов, мимолётом сказал, что он уже начал уставать от постоянной заботы, которой ему хватает и со стороны родителей. Тогда Женя испугался и всё прекратил. Сначала он терпел и всё возможное время проводил с Димой, но вскоре потребность в тактильности стала слишком сильной, и он возобновил частые встречи с друзьями. Крупский попытался объяснить парню, что просто есть периоды, когда ему нужно много общения и людей, и Шолохов вроде бы это понял. Но длилось спокойствие около трёх недель, а потом всё снова начало портиться. Женя не был слепым и видел, что его Диму что-то тревожит, но не мог спросить прямо, потому что такие вопросы парня раздражали. Пересиливая себя, Женя отказывался от предлагаемых встреч и вечеринок и гулял с Димой, слушая его рассказы о семье и школе. Больше он не мог ничего, а в последние дни ему стало слишком не хватать прикосновений, а у Шолохова ещё острее стала потребность личного пространства из-за сборов родителей к отъезду. Поэтому Женя остервенело стал носиться везде, куда его звали друзья, он хотел побыстрее восстановиться, чтобы провести следующую неделю полностью с Димой, но снова ничего не вышло: ему просто не хватило времени. А Шолохов это воспринял как забытое обещание. Когда они покинули парк, то Дима вышел вперёд и Женя заметил, что тот дрожит. Останавливая порыв подойти и хоть как-то согреть, он просто шёл чуть поодаль. Вошедши в квартиру, Дима хотел сразу уйти на кухню, но Женя его остановил. — Сходи сначала в душ, пожалуйста, согреться нужно, вдруг заболеешь. — Ладно. Ко времени, как он вернулся из душа, на кухне его ждал Женя с двумя кружками чая, в одной из которых был налит его любимый. Шолохов придвинул её к себе. — Рассказывай. — Ты только не перебивай. Я помню, что обещал, и всё было бы уже с этого вечера. Я. мне. мне просто было нужно кого-то касаться много и часто, а тебе это было неприятно, поэтому я и уходил. Почему, ты решил, что я не обращаю на тебя внимание, я не знаю, но это не так. Я, наверное, не умел этого показать. Но мои слова и чувства — настоящие, я никогда в них не врал. Просто мне трудно о них говорить прямо, я раньше этого не делал. Поверь, что ты мне очень важен, я готов ради тебя на многое, я не хочу тебя терять, если хочешь, докажу это, ты только скажи. Я тебя очень люблю. Ты сможешь мне поверить? Крупский говорил тихо, спокойно, его волнение могли выдать только предательски трясущиеся руки, которыми он крепко обхватил, свой стакан, чтобы это скрыть. Дима смотрел на него широкими глазами и схватил его за руку. Женя вздрогнул. — Ты почему решил, что мне неприятно? — Так ты же сам так говорил… Через две недели после того как мы, — он вдохнул для уверенности, — начали встречаться. — Тогда, — Дима задумался. — Тогда родители очень наседали по поводу годовых оценок, всё время рядом находились. И меня это очень бесило, что со мной как с ленивым ребёнком возились. Хотя бы с тобой хотелось быть на равных, а ты вот заботился. Потом мне наоборот этого стало не хватать, а ты отдалялся. — Почему же ты не сказал?! — Я думал, что это твоё решение и тебе так лучше. Я бы и сейчас ничего не просил, но мне уже слишком трудно стало. — Так глупо, мы старались что-то лучше делать, а нужны были совсем другие вещи. — Да, ты прав. И, знаешь, я тебе верю, не нужно ничего доказывать, всё нормально. — Значит, теперь всё будет хорошо. — Да, — Дима кивнул и пересел рядом с Женей. И не успел тот ничего не понять, как его уже обнимали. Женя сначала робко провёл руками, а потом крепко сжал их вокруг Диминой спины. Вскоре Шолохов встал, чтобы убрать две кружки — пустую и полную — со стола в мойку. Женя воспользовался этим и отошёл в ванную. Закрыв дверь, он медленно опустился на пол. Он почти научился сдерживать эмоции, а потом тихо выпускать их. Поэтому сейчас из его закрытых глаз медленно текли слёзы. Он не чувствовал радости от прошедшего разговора, но чувствовал раздражение, и из-за этого — вину. Снова переступать через себя, извиняться, не слыша извинений в ответ, а ведь они оба виноваты. Да, что-то прояснилось, но не всё. Хватило бы одного «прости», но нет, это ведь так трудно, гораздо проще выставить себя жертвой! Но это ведь правда, если бы он был лучше, внимательнее, то не довёл бы Диму до слёз, он и правда виноват. Вот только это не его потребности игнорировали на протяжении почти двух месяцев. Да, игнорировали, но всегда выслушивали его жалобы на жизнь и посильно поддерживали, он должен быть и за это благодарен. Но если он не хочет быть благодарным, если хочет простого счастья. Неужели это много? Много. С чего он взял, что заслуживает этого, что заслуживает хоть чего-то? Права была мама. Всё-таки пьяные люди всегда говорят правду. Или там другой смысл был… Додумать Женя не успел, он уснул. Сидя и уронив голову на колени, прямо на полу рядом с дверью. Разбудила его чья-то рука, трясущая за плечо. Понадобилась пара секунд, чтобы понять, что это Дима. И ещё пара, чтобы разглядеть его испуганные глаза. — Жень, ты не в порядке. Что случилось? — Я просто устал. — У тебя глаза красные, ты плакал. — Ну было, уже всё поправилось. — Ты говорил, что не привык рассказывать о чувствах, ну так скажи хотя бы из-за чего они. Только честно, пожалуйста. — Честно, — усмешка. — Ты. Не понимаешь? Я из-за тебя всё время себя сдерживал. С тобой свободным быть нельзя, с друзьями гулять нельзя. Тебе плохо, так мне всё время надо быть рядом. А когда мне тяжело было, ты даже не замечал. И это ещё мне надо извиняться?! Дима немного отпрянул, когда на него всё это вывалилось. Но Женя воспринял это по своему и схватил его за локоть. — Нет, нет, прости, забудь, что я сейчас наговорил. Ты совсем не как твои родители. Это полная чушь, ты ни в чём не виноват, всё я. Слышишь, я виноват во всём! Только не уходи. Я сделаю всё, только прошу, останься. Не бросай меня, этого больше не повторится. Не оставляй меня, мне страшно. К концу голос Жени стал совсем тихим, а Дима смог хоть немного собраться с мыслями. Он взял руки парня в свои и плавно перешёл к плечам. — Женечка, я тебя никогда не брошу. И ты не виноват, не нужно так про себя говорить. Ты прав во всём, что сказал про меня, только я должен был раньше это понять. А тебя я ни за что не оставлю. Я люблю тебя, Жень. Прости меня, что я себя так вёл, я исправлюсь, обещаю. Я буду тебя слушать всегда, Женя. И такого больше не повторится. Давай сейчас пойдём в мою комнату, тут неудобно, а там ляжешь на кровать, если хочешь, то я рядом. Дима помог парню подняться и медленно повёл в комнату, там они сели на кровать. Женя повернулся к Диме. — Поцелуй меня? Дима вместо ответа наклонился к нему и мягко коснулся его губ. Это были обычные поцелуи и в уголки губ. Женя на них не отвечал, но постепенно расслаблялся. Дима руками обвил его тело. Он только сейчас понял, как эгоистично себя вёл, не осознавая чем это оборачивалось для его парня. И это он ещё жаловался, что к нему недостаточно внимательны. Да он вообще себя как слепой вёл! Как можно было не замечать, что человек уже почти до крайности доведён. — Прости меня, пожалуйста, — прошептал Дима в губы. Женя молчал и это молчание было хуже всего. Дима взял его руку и аккуратно поцеловал запястье, поднял глаз, чтобы увидеть реакцию, столкнулся с закрытыми веками. Шолохов легонько надавил на грудь Крупского, чтобы он не пугался, медленно уложил его на простынь и укрыл одеялом. Дима лёг рядом, обняв и уткнувшись лбом в женино плечо. Вскоре раздалось мерное посапывание, Женя уже уснул, Дима смог это сделать только через пол часа. Проснулся Женя все так же рядом с парнем. Он с трудом вспомнил, что произошло вчера вечером. И не понимал, почему после всех его слов с ним всё в порядке. Дима, конечно, не старше его, но неужели он нисколько не разозлился. Мысли ворочались очень медленно, поэтому размышления заняли около пятнадцати минут. Тогда уже проснулся Дима. — Ты как? — было первым, о чём он спросил. — Немного не очень, но в целом нормально. Ты не злишься? — На что? — На вчерашнее. — Нет, ты же правду сказал, и даже хорошо, что это сделал. Женя облегчённо улыбнулся, а Дима провёл пальцами по его волосам. Несколько минут спустя, Женя спросил: — Как думаешь, у нас получится что-нибудь дальше? — Получится. Должно получиться. Я этого хочу. — Я тоже хочу — Ну раз мы оба знаем, что хотим, тогда точно всё получится. К тому же теперь знаем, что лучше не делать. — Будем учиться на ошибках? — Именно. А чем хочешь заняться сейчас? — Хочу пить. Пойду чайник поставлю. — Я с тобой. Женя и Дима ушли на кухню. Откровения добавили неловкости, но в то же время стало гораздо легче. И если сейчас они не остановятся, то у них всё правда будет хорошо. А останавливаться они не собирались.