Мы умрем где-то посреди ночи...

Раздражающий своим вечным вниманием к мелочам, слишком оптимистичный и улыбающийся парнишка одного с ним возраста — шестнадцать лет. Именно таким предстал ему Лаурс, когда Царица впервые представила его. Тарталья, да даже остальные Предвестники, не знал, кем именно приходился этот парнишка ей на самом деле. На первом собрании Царица сказала просто — воспитанник. Все ей поверили бы, если бы не их взаимодействия. Лаурс мог приходить к ней в любое время — она никогда не была против. Ворваться на собрание? Вмешаться в ход тренировки? Зайти в её комнату, отмахнувшись от агентов Фатуи? Она позволяла ему это спокойно. Только при нём на её вечно холодном лице сияла тёплая улыбка. Только он мог уговорить её отказаться от какого-то плана, от убийств. И, к сожалению, Предвестники не могли пойти против него. Если Царица была руководительницей, начальницей, то Лаурс стал как заместитель или правая рука. Что отчасти рушило многие планы. Лаурс был слишком добросердечным. Он не любил убийств, не любил насилия над врагами и любил дипломатические переговоры больше силы. И это шло наперерез «устоям» их организации. Поэтому Тарталья и невзлюбил его с самого начала, но надевал маску и старался не пересекаться с ним. Поначалу было просто. Но потом… — Это ваше задание лично от меня, — проговорила Царица спокойным голосом и улыбнулась. — А ты, Тарталья, и вовсе одного возраста с ним. Поэтому для тебя это не станет проблемой. Тарталья не смог возразить ей, как и остальные Предвестники. Но и быть «сиделкой» или «другом» Лаурса никто не хотел совсем. Они были слишком разными! На словах никто никогда не высказывался — опасались гнева Царицы. Но взгляды, лица выдавали с головой. И Лаурс это тоже видел. Видел, и в каком-то смысле пользовался их бессилием. Не в плохом смысле… Тарталья сказал бы, что в раздражающем. Слишком много внимания к мелочам, которые не сильно волновали Предвестников, но почему-то вызывали раздражение у Лаурса. Взять к примеру Пьеро, чьи поступки, планы постоянно сталкивались с критикой Лаурса. То не так, это не так, а третье вообще «бред полный, меняй полностью». Тарталья в первое время только мысленно усмехался, пока Пьеро старался скрывать раздражение под ледяной маской. Все прекрасно видели, как дрожали губы, как зубы стискивались, но удерживали внутри рвущиеся слова — Царица везде имела свои уши. И если тихие разговоры она могла простить им, то высказывания вслух — уже нет. Примерно так же ситуация обстояла с Панталоне, который уже начинал введение своих нитей в экономику. Критику он встречал с улыбкой и быстрыми кивками, как бы соглашаясь, хотя то, каким взглядом он провожал Лаурса, говорило о растущем гневе. Арлекино в этом плане была куда смелее и пару раз даже вступала в спор, но проигрывала, стоило появиться где-то рядом Царице — и вправду уши везде. И ладно если бы Лаурс влезал просто в их планы. Дотторе, занимающийся постоянно своими исследованиями, сталкивался не с критикой, а с надоеданием. Тарталья сам невольно становился участником того, как Лаурс приказами заставлял Дотторе покидать лабораторию или есть пищу. Так что не только в планы — Лаурс вмешивался в их жизни. Имея поддержку, он приказами заставлял их жить так, как хотел он. Участь коснулась всех. Тарталью тоже, когда после задания Лаурс заставил его идти в медицинское крыло на обследование. Зачем это нужно было — он не знал, но со скрипом зубов прошёл всё и даже отчитался, чем вызывал улыбку. Такую яркую, счастливую… Что это заставило сердце вздрогнуть. Лаурса нельзя было понять, нельзя было узнать, что творилось в его голове. Он напоминал всем им наглого ребёнка, в чьи руки попали такие желанные игрушки. Синьора даже невольно сравнивала их, Предвестников, с марионетками, которые не могут ничего сделать в такой ситуации. А затем… Что-то в ней изменилось. Синьора стала первой, кто в один момент изменился в лице. Для Тартальи это было неожиданно. Вот в один день на её лице сияет ухмылка, а на следующий — глубокая задумчивость. Даже на вопросы она отвечала одним-двумя словами, словно находилась где-то в стороне, далеко от Снежной, и не понимала, что происходит вокруг. А взгляд периодически устремлялся в окна, на горизонт. Тарталья только переглядывался со Скарамуччей не понимая, что же так повлияло на неё. Пока на следующий день он не заметил в комнате отдыха саму Синьору и Лаурса. Если девушка скрывала лицо ладонью, то Лаурс заваривал чай и что-то говорил. Тихо, но Тарталья всё же услышал пару слов: «возлюбленный», «не хотел бы», «будь свободна», «прошлое». Такой набор слов позволил ему понять, что разговор касается прошлого, и явно не для лишних ушей, поэтому-то он и ушёл. И потом… Он ни раз замечал, как Синьора с улыбкой преследует Лаурса, как верная подруга, помощница. Следующим стал Панталоне. Его связи, его экономические планы стояли под угрозой, поэтому ни для кого не было удивлением, с какой грубостью он мог ответить. Кто-то из Предвестников отшучивался, что вызывало больше гнева. И только Лаурс не боялся высказаться. И вот тогда, несмотря на все запреты, Панталоне не выдержал и сказал, что это нисколько не помогает, а только мешает. Ответка удивила… Лаурс не изменился в лице и лишь тяжело вздохнул, после чего ухватил Панталоне за руку со словами: «Ты даже не пробовал, так что молчи и пробуй!». Резкость, повышенный голос или ещё что, но это подействовало. Через пару дней хмурость сменилась на улыбку. Как потом выяснил Тарталья — все дела полетели в гору. Критика, предложения Лаурса действовали. Так что теперь не редко можно было встретить его в компании Панталоне за обсуждением очередных мыслей. Эти два случая стали первыми изменениями. Тарталья видел, как постепенно менялось мнение. Арлекино больше не спорила, даже наоборот подходила сама и просила просмотреть документы. Пьеро не кривился и со всем вниманием прослушивал все замечания, которых становилось меньше и меньше. Дотторе теперь больше отшучивался, когда Лаурс гнал его из лаборатории. Даже вечно недовольный, эгоистичный Скарамучча не отказывался от общения. Тарталья долгое время не мог понять, что это. Влияние какой-то силы? Почему все Предвестники начали так изменяться под влиянием ребёнка? Даже самые стойкие. Не понимал — и раздражался сильнее. Он смотрел на то, как все с улыбками слушали объяснения Лаурса, а в душе всё разрывалось на части. Почему они подчинились? Злость заставляла его брать сложные задания и надолго уходить из Снежной, а потом возвращаться и снова покидать родные края с новым заданием. Пока один раз усталость не сыграла злую шутку. Он пропустил удар. Атака прошлась насквозь в районе живота. Кое-как он смог перевязать себя и вернулся с целью отдохнуть, когда, словно явившийся на запах крови, на его пути появился Лаурс. — Ранен, — не вопрос, утверждение и внимательный взгляд прямо в область ранения. Как? Неужели видны бинты или снова идёт кровь? Тарталья быстро опустил взгляд, чтобы увидеть это. — Я чувствую. Иди за мной. — Ещё чего прикажешь сделать? — попытался он отшутиться, но почти сразу едва не отступил. Сиреневые, переливающиеся голубизной, глаза с нескрываемой злостью смотрели на него. Что-то в этом взгляде сковало движение, да так сильно, что он мог лишь прохрипеть. — Иди. За. Мной… Молча, — чуть ли не рыча проговорил по одному слову Лаурс и быстро отвернулся, после чего направился по коридорам. Впервые за всю жизнь после Бездны, Тарталья ощутил нехватку воздуха. Его тело мигом похолодело, и он даже посмотрел на ледяные пальцы рук — дрожали. Он боялся? Но почему? Взгляд коснулся уходящего парня, его прямой спины, тонкой фигуры. И вот его бояться? Тарталья засмеялся бы, если бы его тело не дрожало так. Быстрым шагом он догнал Лаурса и молча пошёл за ним. Говорить, шутить как-то больше не хотелось. Вскоре Лаурс остановился около дверей и отмахнулся от охранников, которые только проводили их взглядом. Тарталья почувствовал комок внутри — они находились в комнате Лаурса, куда запрещалось заходить кому-либо. Почти сразу в глаза бросилось обилие растений в горшках, игрушек — и вправду ребёнок. — Садись на кровать, раздевайся, я сейчас, — проговорил Лаурс и быстро скрылся в ванной комнате, откуда через секунду донёсся всплеск воды. Как-то вся ситуация становилась двусмысленной, но Тарталья отогнал все мысли. Верхняя одежда была аккуратно сложена на стуле, пока взгляд цеплялся за окровавленные бинты. Именно в этот момент послышались шаги, и к нему подошёл Лаурс с коробкой. Хотелось вновь отшутиться, но не успел. Коробку открыли, и оттуда достали несколько каких-то мазей и чистые бинты. — Мда… Ситуация хуже, чем я думал… Насквозь… Тогда это не поможет, — тихо бурчал под нос Лаурс, а затем быстрым движением разрезал бинты. Чем и как — Тарталья не понял. Моргнул, а бинты уже лежат в стороне. — Да уж. Совсем ты уже сошёл с ума. — Ха? Тебе-то какое дело? — всё же смог выговорить Тарталья и сразу же поймал опасный взгляд. — Слушай… Ты племяша или кто там Царице. Мы подданные… — Вы моя семья, — сказал, перебив, Лаурс и осторожно коснулся кожи рядом с раной. Его прикосновение было подобно ожогу, из-за чего по телу прошлась дрожь. — Прости. Мои руки почти всегда холодные. Я… ненавижу холод. — Тогда что забыл в стране, где один снег круглый год? — отшутился Тарталья, но в ответ не получил ответа. Лаурс тем временем скользил пальцами вокруг раны, словно выводил что-то. И это вызывало раздражение. Тарталья давно мог быть у себя в комнате и сам обработал бы рану. Но нет. Он сидел в чужой спальне и ждал непонятно чего. Как он думал сначала. Через секунду Лаурс убрал немного руку, оставил всего пару сантиметров пространства между ладонью и раной и прикрыл глаза. И в этот момент Тарталья даже приоткрыл рот. Лёгкая дымка окутала голову Лаурса и исчезла с появлением белых лисьих ушей. В это же время на его теле проявились золотые полосы-ленты, которые словно пульсировали. Как вены, гоняющие кровь. Зрелище вызывало трепет. Тарталья уже не мог отвести взгляд и следил, как сгустки золотого света устремлялись к ладони и вырывались из кожи дымкой. И вот уже эта дымка ложилась на рану. Было тепло. Словно огонь согревал его и вызывал приятные ощущения. Тарталья хотел спросить, но так и не смог произнести ни слова. Да и зачем? Ответ пришёл через секунду, когда края раны начали стягиваться. Исцеление. Так значит Лаурс не простой ребёнок? Тарталья дождался, пока процесс не завершится, и, как только от него отстранились, посмотрел на кожу. Там даже шрама не осталось. Только высохшая кровь, которую Лаурс поспешил стереть мокрым полотенцем. — Кто ты такой?.. — на одном выдохе спросил Тарталья и подавился от нехватки воздуха. Он и не заметил, что задерживал дыхание. — Я? Всего лишь полукровка для этого мира… Смешно, да? — уже с широкой улыбкой Лаурс посмотрел на него таким уставшим взглядом, что Тарталья начал понимать, почему о силе и о расе так никто и не узнал. Способность отнимала силы. — Отец — Архонт… Мать… Кицунэ… Оба умерли, когда мне было всего лишь шесть. — А… Царица? — спросил Тарталья, на что получил внимательный взгляд. Кажется, он лез не совсем туда, куда следовало. Но… Былой ненависти уже не ощущалось. Лишь непонятный комок чувств. — Тётушка. Она… Забрала меня и вырастила. Они с отцом были очень близки, — Лаурс пожал плечами и медленно поднялся с кровати, после чего отнёс коробку обратно в ванную. И пока он шёл его белый хвост волочился по полу. Тарталья невольно заскользил взглядом по нему до самой спины, пока Лаурс не исчез за дверью. Похоже, сегодня он узнал гораздо больше, чем мог подумать. Царица — родная тётя? Они догадывались, но теперь правда казалась такой нереальной. Зато понятно, почему та так относилась к племяннику и прощала все его выходки. — Не говори тёте… Она… Ненавидит, когда я использую дар исцеления, — послышался снова голос Лаурса, и Тарталья поднял на него взгляд. Хотел спросить, почему, но… Тот кивком показал на дверь. Намёк был понят сразу… После этого случая Тарталья взял отдых от заданий. Он не мог нормально сражаться, пока его голова была забита мыслями об услышанном и увиденном. Он избегал встреч с Лаурсом, поскольку при взгляде на него в душе что-то начинало гореть. Так сильно, так странно и непонятно, что хотелось отступить, сбежать, взять задание и одновременно с этим оставаться на месте. Лаурс, видимо, понял всё. Поскольку и сам не искал встреч. Остальные Предвестники бросали взгляды, но спрашивать не стремились. Постепенно Тарталья стал замечать, что чего-то в его жизни не хватало. Битв? Адреналина, кипящего внутри? Или внимательного взгляда? Даже на собраниях Лаурс делал вид, что не интересуется им. И это заставляло всё в душе скрипеть. Почему он стал таким мягким? Почему ему нужно было это чёртово внимание? Почему ранее он не замечал за собой этого? Всё больше и больше он верил, что тогда, при исцелении, Лаурс что-то сделал с ним. Тарталья начал наблюдать. Лаурс и вправду был странным. То серьёзным, то «ребёнком». Он разбирался практически во всех сферах. Экономика, политика, литература. Знал куда больше о природе мира, о свойствах растений, о животных. Слишком начитанный, слишком умный. И в то же время он капризничал даже тогда, когда кто-то отказывался сыграть с ним в шашки или иную игру. Любил коллекционировать всё, что видел: игрушки, камни, журналы, украшения (которые при этом не носил совсем), да даже блокноты, которые ему дарили Предвестники или рядовые Фатуи. Не использовал — хранил. А ещё он любил разговаривать с растениями и животными. Тарталья однажды застал его за тем, что он ласково называл цветок «Пусей» и едва касался в поглаживании широких листьев. Во второй раз был кактус, и колючки нисколько не смутили. А вот с животными… Собаки постоянно отвечали на его ласку и вылизывали лицо, кошки мурлыкали и никогда не выпускали когти. Да даже птицы с каким-то вниманием слушали его… И это было странно… — Ты слишком заметно поглядываешь на него, — сказал однажды Панталоне и усмехнулся. — Гляди, как бы Царица не заметила. А то мало ли… — Что? — Тарталья обернулся и смерил его взглядом в попытке понять, шутит ли он. Но нет. Хоть и улыбка, но в глазах серьёзность. — Хэй! Я не поглядывал на него! Ты вообще не о том думаешь! — Ну-ну… Молодой ты ещё. Не понимаешь, но скоро поймёшь, — проговорил Панталоне и, помахивая рукой, направился дальше по коридору. Молодой? Да, но он понял всё. Он не был глуп, но… Это ведь не могло быть так? Тарталья фыркнул и едва смог подавить в себе смешок. Это просто невозможно. Он просто… Заинтересован. Ничего другого не могло быть. Только вот… Наблюдения стали такими частыми, что он уже не замечал этого. Он мог остановить взгляд на Лаурсе, пока тот обсуждал с кем-то планы, и даже не думать, что откровенно пялится… — Он не для тебя. Отступи, пока не стало хуже, — проговорила Синьора и положила свою руку ему на плечо в один из таких дней. — Он опасность такой степени, что даже рисковать глупо. Не стоит, — твердил Дотторе и качал головой. А Тарталья не знал, что и ответить. Он смотрел на то, как Скарамучча пытался скрыть своё лицо, пока Лаурс перевязывал его руку — лёгкая царапина — и что-то воодушевлённо рассказывал. Что сказать — Тарталья не знал. Но гнать прочь мысли о том, как же сжималось его сердце, уже не мог. А потом… Лаурс поймал его взгляд и удивился. Но всего на пару секунд, после чего улыбнулся, да так хитро, что всё внутри похолодело. — Всё… Попал ты… Ну, удачи, — Дотторе издевательски, даже не скрывая, усмехнулся в кулак и похлопал Тарталью по плечу. — Он явно воспользуется ситуацией. Воспользуется — мягко сказано. Тарталья тогда только закатил глаза на эту глупость и не подозревал, чем всё обернётся. Поначалу вернулись просто взгляды. Внимательные и хитрые. Прожигающие насквозь. А затем Лаурс, видя наблюдение за собой, стал демонстративно опускать свой взгляд ниже и ниже, отчего Тарталья едва сдерживал порыв просто уйти. Это ощущение… Его рассматривали. Скользили глазами по телу, задерживались на приоткрытом животе, а затем опускались ниже. Внутри становилось жарко от одной только мысли, что его чуть ли не «раздевали». В конце концов, когда Лаурс заметно облизывался, всё внутри вспыхивало, а ноги сами несли его прочь. Теперь слова Дотторе звучали в голове не издевательски, а предупреждающе. Лаурс словно сорвался с цепи и теперь вёл свою игру. И ладно если только взгляды, через пару дней, на одном из собраний, точнее уже его окончании, Лаурс проходил мимо, и Тарталья сразу ощутил, как по его чуть оголённому животу прошлись холодные пальцы. Он вздрогнул и дёрнул руками, из-за чего пару листочков взметнулось в воздух. — Хэй! Аккуратнее, Тортик! — весёлым голосом пропел Лаурс и ловко поймал их, после чего опустил в руки Тартальи. Чужие пальцы скользнули по ладони, их взгляды столкнулись, и в этот момент в груди всё резануло подобно металлу меча. Тарталья понял, что означали слова из книги Синьоры — «Любовь подобна лезвию ножа. Один точный удар в сердце, и считай, что больше нет тебя. Есть только омут страсти, огня и желания защитить, уберечь, сделать всё ради любви». Пусть он пытался сбежать от этого ранее, но теперь остановился и пытался понять свои чувства и самого себя. Любовь ли это? Такая внезапная, нежданная. Нужны ли ему эти чувства? Прошлое кричало, что нет. Но настоящее манило и раскрывало такие доверчивые объятия… Упасть в них или пытаться сбежать? Он не знал, не понимал, но уже не мог сдвинуться назад. Мог только стоять на месте или сделать шаг вперёд. Он Фатуи, Лаурс тоже, но другой. Тарталья — убийца, Лаурс — ценитель жизни. — Я не знаю… Я не уверен в себе, — зачем он сказал это Синьоре, он не знал. Но уже не мог держать всё это в себе. Он не хотел совета, он хотел разобраться сам. — Мне не нужна любовь. Я убийца. — И что? Каждый здесь Фатуи, но каждый из нас живой и имеет право чувствовать, — Синьора пожала плечами и закинула ногу на ногу в задумчивости. — Ты сам решаешь для себя чего хочешь. Пока это не касается качества выполнения заданий. — Но ведь любовь может помешать. Разве не так? — протянул Тарталья и посмотрел, как в чужих глазах блеснула искра прошлого. Губы Синьоры чуть скривились от боли, но затем она покачала головой. — Тебе самому давать ответ на этот вопрос… Только подумай, не будет ли поздно, когда ты найдёшь ответ, — в этих словах прозвучала твёрдость и намёк действовать. Синьора быстро встала со своего места и отошла к окну. — Ты прав. Мы Фатуи. Мы те, кто забирает жизни, кто может и сам отдать её. Поэтому для нас время имеет свою ценность. Тарталья понимал, о чём она. Но всё же не мог переступить черту. Для них каждый день может стать последним. А стоило ли тогда поддаваться любви, когда один из них может в любой момент умереть на задании? Обещать быть осторожным, ждать и надеяться, а потом задыхаться от боли потери? Стоила ли этого игра с рисками? Тарталья даже усмехнулся. За себя он не боялся — уже давно свыкся с мыслью, что в один момент может не вернуться к семье. Неужели он боялся за Лаурса? Ради интереса он просто представил, что будет, если умрёт. Слёзы вызвали холод в душе, а рука прикрыла глаза. Как-то стало не до веселья… — Зачем ты это делаешь? — спросил он однажды Лаурса, когда тот в очередной раз играючи провёл пальцами по его спине. — Неужто влюбился в такого как я? Тарталья засмеялся в надежде, что это и вправду окажется просто игрой, но смех исчез сам. Лицо Лаурса хоть и сияло от веселья, но в глазах плескалась серьёзность. — Может и так, Тортик. И что ты сделаешь? Попытаешься сбежать от собственных чувств? Да-да. От меня это не скрыть, я уже давно всё понял, — Лаурс пропел это и приблизился так, что их теперь разделяли какие-то сантиметры. — А ты боишься. — Я-я… Не боюсь, — он попытался скрыть дрожание голоса, подавить растущее чувство в душе, пока его опаляли взглядом. — Это… Просто бессмысленно. У нас ничего не выйдет. — Ты решил за нас двоих? Я вот считаю иначе, — Лаурс усмехнулся и ткнул пальцем в грудь Тартальи, после чего провёл по ней вниз, чем вызвал дрожь. — Ты просто боишься, что вновь повторится боль прошлого, мой дорогой Тортик. Эти слова заставили его распахнуть глаза шире и посмотреть на Лаурса. Откуда? Конечно, частично о прошлом знали некоторые Предвестники, но они бы не проболтались. А ведь… Кицунэ. Могли ли они заглядывать в мысли и видеть прошлое? — Послушай… Ты боишься, что снова можешь всё потерять и оказаться во мраке. Я тоже боюсь этого… Потерять то, что для меня важно. Близких, дом, — Лаурс чуть отступил назад и пожал плечами. — Но это не значит, что нужно бежать от всего и отказываться от самого себя… Я не сдамся и соблазню тебя, потому как лисы влюбляются один раз и навсегда… Сердце замерло. Тарталья мог бы сравнить ощущения с тем, словно его сдавливали, перекрывали кислород. Он не дышал какое-то время и понял это, лишь когда лёгкие обожгло. Руки сжимались в кулаки, а взгляд цеплялся за уходящего Лаурса. За его плавные движения, чуть пружинистую походку и… Всё в голове шло кругом. Неужто он и вправду просто боялся своего прошлого и бежал как трус? Хотелось засмеяться, но голос охрип. Лаурс не сдастся? Ха… Он не продержится долго — верил Тарталья, хотя понимал, что всё это ложь и последние попытки оттолкнуть… И вправду. В их взаимодействиях изменилось всё. От взглядов Лаурс резко перешёл к действиям. Особенно ему полюбилось обнимать со спины и виснуть на шее. Тарталья уже не мог его оттолкнуть и смеялся внутри от того, что позволял ему делать это. На собраниях Лаурс теперь стремился сесть к нему. Лёгкие поглаживания ногой, рука на бедре, прикосновения плеча — всё это вызывало теплоту, пока внимательный взгляд Царицы пронизывал холодом. Тарталья понимал, что уже поздно. Что он сам тянулся к этому теплу… И сдался. Когда в очередной раз Лаурс положил свою руку ему на ногу, собственная ладонь сама опустилась на чужую и чуть сжала. Тарталья ощутил лёгкую дрожь и заметил расцветающую улыбку на чужом лице. В этот же момент появились мысли, что он хочет видеть её намного чаще. Теперь Лаурс не обнимал его со спины. Тарталья успевал обернуться и сам ловил его, прижимал к себе и сжимал так сильно, словно мог потерять. Их разговоры о пустяках за чашками чая или кофе, прогулки по Снежной под возмущения о холоде, что вызывало смех. Или мирные часы молчания на балконе и наблюдения за небом. Руки сами тянулись, чтобы обнять, прижать к себе. Хотелось прижиматься носом к шее и вдыхать лёгкий аромат кофе. Слушать рассказы, какие-то факты… Да что угодно — голос Лаурса пленял, подобно красивой мелодии. Тарталья и не заметил, как изменился. А когда понял, то просто махнул рукой. Пусть Царица и отправляла его на задания теперь в другие города. Недели, чуть ли не месяцы. Она всё видела, всё понимала, но он не мог понять, что именно она чувствует. Рассержена ли, пытается ли убить их чувства или просто проверяет их на прочность? Тарталья не знал, но каждый раз привозил какие-то сувениры и с гордо поднятой головой смотрел на своего Архонта. Пусть проверяет сколько хочет. Он принял чувства, принял любовь и теперь не отступит… Правда когда его вызвали на личный разговор, лёгкая дрожь прошлась по телу. Он стоял перед троном с опущенной головой и ждал приговора… — Любишь его? — единственный вопрос от Царицы. Но в голосе не было холода опасности. Из-за чего он даже поднял голову и увидел улыбку на лице. — Люблю… Но пока не признал этого вслух, — честно, врать было бесполезно, сказал Тарталья и увидел, как тяжело вздохнула девушка. Она отвела взгляд в сторону и прикрыла глаза. — Я не отступлю… — Знаю… Поэтому буду требовать от тебя другого, — уже более серьёзным и строгим голосом сказала Царица и сверкнула холодными глазами. — Не позволяй ему использовать свою силу. Никогда и ни при каких обстоятельствах. Это единственный приказ. — Но… Почему? Он же только исцеляет. Это полезно… — протянул Тарталья, но поспешил закрыть рот, когда увидел, как сжались руки в кулак. Лицо Царицы скривилось от боли. — Что не так с его силой? — Его сила… Это проклятие. И оно убило его родителей, — Царица вздохнула и расслабила руки. — Исцеление забирает его жизнь. Чем серьёзнее рана, тем больше плата. Если он будет использовать силу часто, то рано или поздно она же его и убьёт… Тарталья сглотнул и подавил в себе дрожь от мысли, что может вот так потерять Лаурса. И он понимал, почему Царица не позволяла племяннику посещать медицинское крыло. Желание спасти затмевало рассудок и мысли о самом себе. И он пообещал, что никогда не подпустит Лаурса к раненным. Теперь не было смысла скрывать их отношения. Лаурс понял это сразу и без стеснений оставлял поцелуи на щёках, когда вокруг ходили Предвестники или другие Фатуи. Тарталья же спокойно обнимал его и прижимал к себе, заставляя остальных лишь хитро улыбаться. А первый серьёзный и взрослый поцелуй… Он помнил его. Лаурс тогда затащил его к себе в спальню на чашку кофе. Ночь была безоблачной, звёзды так ярко сияли в небе, что Лаурс совсем не хотел отходить от окна. Тарталья пил кофе и смотрел на него, чувствуя какое-то опьянение. А затем… Тело двигалось само. Он приобнял его за плечи и развернул к себе. Быстрое касание губ, как проба. Но Лаурс сам взял на себя инициативу и провёл языком между губ. Отчего-то Тарталья позволил ему это и покорно приоткрыл рот. Вкус кофе, теплоту, переходящую в жар. Вот, что он запомнил. А ещё то, как счастливо смотрел на него Лаурс и шептал, как он любит. Ответа он не просил, но Тарталья сам не нашёл в себе силы, чтобы дать ответ. Не смог. Поэтому виновато прижимал к себе всю ночь. Время летело неуловимо. Они не заметили, как прошли месяцы их отношений и наступил последний месяц зимы. Объятия, поцелуи, вечерние разговоры. Этого было достаточно. Тарталья не просил большего и не видел намёка, поэтому подавлял в себе растущее желание перейти на ступень выше. Позволить страсти охватить с головой. А тем временем Лаурс изменился. Веселье и болтливость в один момент пропали. Наступило время задумчивости и хмурости. Что сразу заметили остальные. Предвестники как один смотрели на Тарталью со всем подозрением, на что он лишь качал головой. Он ведь не мог как-то обидеть Лаурса? Не мог. Лишь то, что Царица относилась со всем спокойствием, позволяло ему не сходить с ума. Подарки, комплименты встречались слишком спокойно. И он уже не знал, что делать, поэтому и ворвался однажды в спальню. Лаурс лишь поднял взгляд, а затем выпустил свои уши и хвост, который сразу лёг на ноги. Боялся? Но чего? — Хэй… Если ты не скажешь, то я не смогу помочь или извиниться… Я что-то сделал не так? — Тарталья подошёл ближе и скрестил руки на груди, пока Лаурс прятал взгляд. — Не молчи, Лисёнок… Пожалуйста. — Ты не виноват… Это всё… Мой лис внутри, — прошептал едва слышно Лаурс и вздохнул. Его уши слегка дёрнулись, а хвост чуть ли не прикрыл паховую область. Тарталья не сводил взгляда и заметил, как легонько дрожало тело. Виновата внутренняя сущность? Может стоило позвать Синьору, с которой Лаурс был чуть ли не в самых лучших дружеских отношениях? Или же… Он задумчиво поднял взгляд к потолку и начал припоминать книгу, которую читал чисто из любопытства. Последний месяц зимы, проблема в сущности… Мысль пронзила его насквозь и вызвала жар в груди. — У тебя… Брачный период? — спросил он слегка дрожащим голосом и заметил, как сжался от смущения Лаурс. Ухмылка сорвалась как-то сама. — Мог бы сказать. Я уж надумал себе, что натворил что-то… — Прости… Просто… Я не знал, как сказать… Это смущает, — прошептал Лаурс, и Тарталья опустился на кровать рядом с ним. — Я не трону тебя, пока ты не позволишь мне. Я не хочу использовать твоё положение, но если ты осознаёшь всё и не против… Я бы хотел этого, — он сказал это почти на ухо и чуть прикусил его. Послышался стон, а затем Лаурс опустил свою руку на его пах. — Опять рискуешь… — Как и всегда… Мой рыжий лис… Тортик, — чуть дрожащим голосом с ехидной улыбкой после… И это стало сигналом. Лаурс не был против. Тарталья сразу же повалил его на спину и начал оставлять поцелуи на всём лице. Лоб, нос, щёки. Руки же скользили по телу и начали снимать одежду. Внутри разрасталось желание сделать как можно больше приятностей. Расцеловать каждый участок кожи, приласкать до потери сознания. А второе желание… Сделать своим. Оставить укусы, засосы. Показать, что он только его. Нежность боролась с лёгкой грубостью, но Тарталья сдерживал себя. Он хотел, чтобы всё было только по желанию Лаурса. Только он. Сам же готов был стать куклой в чужих руках. И этим воспользовались… Лаурс сам направлял его, подставлял участки тела. Даже заставил целовать руку, пока хитро и остро наблюдал за этим. Игра и не больше. Но Тарталья был не против этого и выполнял каждую молчаливую просьбу. Он изучал тело, находил слабые точки и спускался ниже и ниже. На молчаливый вопрос Лаурс только кивнул в сторону стола. И хотелось рассмеяться от того, что Тарталья не сразу заметил смазку. Предусмотрительно. И вправду был готов… — Я люблю тебя… И я понимаю, как тебе сложно совладать с чувствами… Поэтому не требую ответа, Тортик, — прошептал тогда Лаурс и довольно прижался к нему, пока их тела были обессилены. Тарталья прижал его к себе и не смог улыбнуться. Сердце сжималось от того, что он так и не признался вслух… Год отношений. Затем ещё пару месяцев… И началась борьба. Фатуи сталкивались со своими врагами всё чаще и чаще. Битвы приносили потери, а раненных пытались спасти в лазарете. Тарталья, помня слова Царицы, удерживал Лаурса подальше от всего этого. Пытался завлекать собой, чтобы не подпускать к смерти. Предвестники поняли всё без объяснений и в разговорах пытались не упоминать число умерших и раненных, особенно смертельно. Но… Лаурс был не глуп и один раз едва не проскользнул к лазарету. — Нет! Ты останешься здесь! — Тарталья не любил повышать голос, а уж тем более кричать на Лаурса. Но он не знал, как иначе поступить сейчас. — Тебе нельзя идти туда! Я запрещаю! — Интересно… Я что-то не припоминаю, чтобы соглашался подчиняться тебе, — в ответ профырчал Лаурс и распушил свой хвост, но Тарталья даже не думал уходить от двери. — Я сам решаю, что мне делать. Ты мне не указ. — Я твой парень! И я забочусь о тебе! — он расправил плечи и посмотрел со всей твёрдостью, на что Лаурс прищурился. — Ты убьёшь себя, если попробуешь спасти каждого… — Я знаю свою границу. Я понимаю, когда остановиться! Хватит наряду с тётушкой думать, что я маленький ребёнок! Я умею оценивать свои силы! — не унимался Лаурс и попытался оттолкнуть Тарталью в сторону, но силы были не равны. Пусть и кицунэ, но физически слабоват. А пускать в ход когти или зубы не стал бы никогда. — Тарталья! — Ох… Даже полным именем. Не «Тортик» как обычно? — он не смог сдержать ядовитости в голосе, а затем ухватил Лаурса за плечи и толкнул на кровать. — Ты не понимаешь свои границы. Спасёшь одного, затем второго, третьего… Пока не сляжешь! Поэтому… Ты останешься здесь! Я прикажу любому из Фатуи, увидевшего тебя, силой привести сюда. И уверяю, Царица поддержит меня. Лаурс посмотрел на него таким взглядом, словно только что Тарталья ударил ножом в спину и бросил истекать кровью. Предательство, боль и отчаяние. Он смотрел в эти посеревшие глаза, блестевшие от копящихся слёз, и чувствовал, как болит область сердца. Он впервые накричал, толкнул того, кого любит… Но поступить иначе он не мог. Поэтому отвернулся и направился к двери. — Предвестников отправляют на сражение. Не могу обещать вернуться в целости, но когда я вернусь, то искуплю свою вину… Прости, — проговорил он и вышел за дверь, где уже стояли рядовые и ожидали указаний. Едва-едва, но ему удалось услышать вскрик Лаурса — «Предатель!», а затем совсем тихие рыдания. Он закрыл глаза и попытался отдышаться и не сорваться. Ему хотелось вернуться, успокоить и прижать к себе. Объяснить, что это для его же блага. Но… Он не мог. Он должен был уже идти. — Не выпускайте его. Вряд ли он рискнёт через окно, но там тоже стоят охранники, — проговорил он и быстро прошёл мимо агентов. Мысли путались, ноги казались ватными. Но он упорно продолжал утверждать, что так и надо. Чтобы Лаурс был в безопасности. Чтобы не вздумал спасать, делая хуже себе. Нет. Только не он. Тарталья выдохнул и посмотрел на собравшихся Предвестников. Пора. Он медленно кивнул им. Без лишних вопросов, но с опечаленными взглядами, они выступили в путь. Разобраться с проблемой, вернуться и всё спокойно обсудить — именно об этом, как считал Тарталья, каждый и думал. Да вот только всё оказалось куда хуже, чем они думали. Враг бросил все силы в одно место, хотя изначально разделил свои войска. Тарталья стирал кровь с разбитой губы и пытался не обращать внимания на болящий бок. Предвестники были сильны, но сейчас их силы оказалось недостаточно. Синьора защищала раненного Дотторе, который уже вряд ли бы смог дотерпеть до помощи или хотя бы окончания битвы. Где-то в кустах обессилено лежал Скарамучча, которого прикрывала Коломбина. Где были остальные и в каком состоянии — Тарталья не знал. Вокруг стояла пыль, витал удушающий запах крови, обожжённой плоти. Он не хотел признавать, но они проигрывали. Последние рывки, но и там их ожидали. Тарталья едва смог заметить направленные в него лучи, врагов, которые ещё пока держались на ногах. Лишь когда один из лучей устремился к нему и пробил грудь, он понял, что поссорился с Лаурсом и так и не извинился перед ним. Но самое главное… Он так и не признался ему… Всё вокруг в этот момент словно накрылось вакуумом. Он слышал лишь своё сердце, мутные голоса, сливающиеся в гудение. Глаза закрылись сами, а извинения перед Лаурсом слетели с губ шёпотом. Наступила тишина, а затем… Он едва уловил холод под собой. Царица… Она пришла. Но уже поздно… А затем… Вспышка. Всего секунда. Он открыл глаза и сделал глубокий вдох. Перед ним — чистое небо, ледяные статуи поверженных врагов, и лицо Синьоры, которая и помогла ему принять сидячее положение. Где он? На поле боя — вокруг кровь, тела погибших. Взгляд коснулся потерянного Скарамуччи и стоявшей рядом с ним не менее шокированной Коломбины. Дотторе стоял рядом с Пьеро и что-то спрашивал у него, на что тот лишь качал головой. Что произошло? А затем… громкий крик Арлекино заставил всё внутри похолодеть. Тарталья обернулся. Позади них стоял Лаурс и держал свою руку перед собой. Сияние устремлялось ко всем Предвестникам, но уже начинало бледнеть. Лисий хвост был опущен к земле, словно удерживать его просто не хватало сил. И только после того, как по бледному лицу начала стекать кровь из носа и ушей, Тарталья понял, что произошло. Он оттолкнул Синьору с пути и что есть силы побежал к нему. Спотыкался, но успел подхватить тело перед тем, как оно упало, и медленно опустился на землю, после чего опустил Лаурса на свои колени. — Зачем ты это сделал?.. — прошептал Тарталья и посмотрел на то, как на лице начали проявляться золотые линии. Только вот они напоминали трещины. — Лаурс… — Я хотел… Спасти свою семью… — прошептал тот и измученно улыбнулся, словно заставил себя. Их взгляды столкнулись. — Я не мог иначе, Тортик… — Тише… Всё хорошо… Ты восстановишься, всё будет в порядке и мы вернёмся, — прошептал, едва дыша, Тарталья, а после переместил свой взгляд на тело. Золотые линии разрастались и словно выжигали кожу. Он не знал, было ли это больно, но Лаурс продолжал выдавливать из себя улыбку. На его лице застыла лишь усталость. Тарталья пытался отогнать мысли, но он понимал, скольких Лаурс спас от смерти. Слишком много людей, слишком много смертельных ран. Руки начинали дрожать от понимания, что не уберёг. — Хэй… Ты не посмеешь, слышишь? У нас ещё так много впереди, — он попытался усмехнуться и продолжал качать головой, пока линии покрывали тело. Нет. Это ведь не могло закончиться именно так? Это не могло быть правдой. — Царица! Что нам делать? Но в ответ была лишь тишина. Он обернулся и не мог поверить в то, что тётя Лаурса просто стояла на месте и не шевелилась. Как и остальные Предвестники. Никто не спешил помочь. И хотя он понимал, что всё бесполезно… Но почему? Почему все просто стоят и бездействуют? Он хотел крикнуть им, но чужая рука коснулась его щеки и что-то стёрла. — Тортик, не плачь, прошу тебя… Ты сильный. Ты справишься со всем. Просто не сдавайся, хорошо? — прошептал Лаурс и посмотрел прямо в его глаза. — Я рад всему тому, что между нами было… Все наши разговоры, все твои объятия и поцелуи… Спасибо, что подарил мне себя… — Нет, нет… Хватит! Это не прощание, слышишь! Я… Я придумаю что-нибудь… Только продержись, прошу, — Тарталья начал судорожно осматриваться, пока его снова не потянула чужая рука. Глаза начали болеть, а слёзы скользили сами по щекам. — Нет. Это не правда. Прошу! — Прости, что не послушался… Но я рад, что смог спасти тебя… — шёпот становился тише и тише, а тело начало сиять золотом. — Тортик… Прошу, обними меня. Я хочу насладиться твоим теплом. Тарталья не мог уже говорить, но просьбу он выполнил и прижал Лаурса к себе. Крепко, вдыхая всё тот же аромат кофе. Он смотрел вперёд и не мог поверить, что ничего нельзя сделать. Руки цеплялись за одежду, но постепенно она исчезала. Тарталья чуть отстранился и посмотрел на полузакрытые глаза. — Лаурс… Я люблю тебя, — ответом ему послужила улыбка и молчаливый взгляд. Тарталья хотел продолжить, но не знал, что сказать ещё. — Я тоже люблю тебя, Тарталья… — прошептал Лаурс и закрыл глаза. Его тело засветилось золотом, а затем… Руки ухватили уже пустоту. Тарталья распахнул глаза и уставился в землю. Ничего. Ни тела, ни одежды, ничего. Пустота. Он сжал руками траву, пока слёзы падали и разбивались осколками, как и его сердце. Тишина. Он не слышал ничего, но через секунду до ушей донёсся крик. Его собственный. Он поднял голову к небу и не мог остановить себя. Кажется, кто-то обнимал его с двух сторон. Но он уже не понимал, кто это. Лишь когда наступила чернота, он смог избавиться от чувств… Любовь — смертельная болезнь. Она проникала в сердце, охватывала нитями и удерживала. Каждый стук — нити напрягались, но не приносили вреда. Сейчас же Тарталья чувствовал, как они изрезали всё внутри и не оставили ни одного живого места. Он больше не мог чувствовать себя настоящим. Как, впрочем, и остальные Предвестники. Месяцы прошли после захоронения гроба, где лежала лишь любимая одежда и одна единственная игрушка. Царица обмолвилась, что так хотел сам Лаурс. Он отлично понимал, что его тело просто рассыпется, исчезнет. Поэтому и попросил в случае чего захоронить его вещи. Глупец… Тарталья помнил этот день, когда не было снега. Ведь Лаурс не любил холод, и Царица сделала всё, чтобы в ближайшую неделю не выпало ни снежинки, а на могиле не замёрзли цветы. Он помнил, как все хранили молчание. Никто не плакал — Фатуи не могли показывать чувства. Предвестники, агенты… Даже те, кто должен был удержать Лаурса в комнате. Тарталья не винил их. Никто не мог предугадать побег… С тех пор прошло два года, всё изменилось. Фатуи перестали щадить свои врагов, перестали ценить жизнь и бросались в самую гущу. Царица окончательно привела в исполнение свой план, по захвату сердец Архонтов, и никто более не видел на её лице улыбки. Предвестники тоже изменились. Больше не было лишних разговоров — только по делу. Скарамучча вновь стал эгоистом, но теперь плевал и на них. Поэтому его побегу Тарталья не удивился. Дотторе стал чаще пропадать в лаборатории, и с каждым днём его речь и поведение стали больше напоминать безумца. Панталоне игрался с капиталом и совершал рискованные поступки, но почему-то успешные, что помогло ему стать самым богатым из Предвестников. Остальные… Ха. Тарталье стало всё равно. Он знал только одно — он слаб. Он не смог уберечь то, что было ему дорого. Не смог предугадать ход противников и поплатился этим. Он должен был стать сильнее или погибнуть от слабости. Любой враг, любая битва. Он бросался в бой и всё чаще использовал глаз порчи. Он больше не боялся, не осторожничал — так поступали только слабаки. — Ты не должен так рисковать собой, — повторяла раз за разом Синьора, но он не хотел и слушать её. Что она могла понять? — Хэй. Бой — это моя жизнь. Не упущу возможности сражения и не сбегу. Так что просто помолчи, — отвечал он и улыбался. Вот так просто. — Лаурс пожертвовал собой не для… — продолжила она, на что он сделал шаг и демонстративно взялся за лук. — Его больше нет. А знаешь почему? Потому что я был слаб, — прорычал Тарталья и чуть отошёл от хмурой девушки. Лук он убрал — битвы сейчас ни к чему, он ещё насладится этим. — Если это всё, то прошу не трать моё время в пустую. Мне ещё в Ли Юэ нужно. На задание. Он отвернулся и скрестил руки за головой. Да… Ему нужно было спешить в Ли Юэ и выкрасть сердце Архонта Моракса. Возможно, они даже сразятся. Усмешка сорвалась с губ. Да… Будущее обещало быть весёлым.