[Пока ты листаешь книжки — я листаю мемы]
— Совсем не щадишь себя, Сигмочка. — Зато ты щадишь себя слишком сильно, — сухо отвечает Сигма, даже не оборачиваясь, и с раздражением принимается перелистывать один из сборников типовых заданий ЕГЭ, лежащих перед ним. И в этом сборнике нельзя углядеть ни одной страницы, которая не была бы уже испещрена сотней его исступленных карандашных пометок. И Коля смотрит на это с улыбкой.[У меня пакет винишка — у тебя проблемы]
Сигма учится целыми днями и ночами; он мечтает поступить в МГИМО и к ЕГЭ готовится чуть ли не с первого класса. Гоголь в рот ебал и МГИМО, и ЕГЭ, и саму школу как концепцию. Он делает еще пару глотков из банки пива, купленной в ближайшем богоугодном ларьке (богоугодном — потому что там не спрашивают паспорт), и отворачивается к окну. В комнате у Сигмы душно, резко пахнет маркерами и еще более резко вайбит давно похеренной менталкой — а там, за стеклом, на улице, на деревьях солнечными всплесками распускаются первые листья.***
Прозрачный мартовский воздух прохладными касаниями ласкает лицо; кеды мокнут в грязных лужах, полных не до конца растаявшего снега. Коля идет вприпрыжку, то и дело проваливаясь в покосившиеся сугробы по обочинам витиевато проложенной через двор тропинки, и заливисто смеется над Сигмой, устало плетущимся где-то позади.[Ты отдал свое пальто, позволил мне согреться]
Сегодня опять было восемь уроков, и Сигма как обычно выложился на каждом из них — ведь ему нужна золотая медаль. — Сигма, Сигмочка, Сигмуся, дружочек-пирожочек мой, ну что ты тащишься? Догоняй давай, пока на ходу не уснул! Или мне тебя на руках нести? Ты же ноги еле переставляешь, улитки и то быстрей... — Отъебись, Коля. А еще ему нужно в ремонтный сервис, ведь на перемене Гоголь умудрился разъебать его телефон.[Я разбил твой айфон — потом разбил и сердце]
Впрочем, по сравнению с тем, как Гоголь разъебывает его нервную систему вот уж который год, урон, нанесенный мобильнику, ощущается даже не столь серьезным. Сигма, кажется, в Колю немного влюблен — а Коля... а Коля, кажется, просто немного Коля. И этим все сказано. И это тупик.***
На самом деле Сигму зовут Сергей. Но с некоторых пор (наверно, с тех самых, как он отпустил длинные волосы, половину которых стал красить в розовый цвет) в школе его начали звать не иначе как Сэр Гей — и тогда он на свое имя принципиально перестал откликаться, требуя, чтобы отныне все обращались к нему исключительно этим прозвищем, которое он сам же для себя и придумал. Но, конечно, Сэром Геем его называют все равно. И тетради рвут периодически, и вещи портят, и даже в унитаз разноцветной головой макают иногда — в основном все по той же причине «педик», ведь во всех остальных планах Сигма человек безупречно-безукоризненной репутации. Не то что Гоголь.[Тебя стукнул твой сосед — мне стукнуло семнадцать]
У Коли тоже длинные крашеные волосы и тоже слава «педика» — но еще у него слава «наглухо ебанутого», и потому его обычно не решаются трогать. Более того, в ебанутости его есть какой-то свой особый шарм, харизма; нечто такое, что заставляет людей тянуться к нему... и желать общаться. И первого апреля, в день его рождения, к нему на тусовку неизменно приходит весь класс.[Ты несешь какой-то бред — меня несет на танцы]
Весь класс, кроме Сигмы — который неизменно говорит, что у него слишком много дел по учебе, и остается дома. Но Коле, в общем-то, он и не нужен для того, чтобы весело проводить время. Коля с кайфом отрывается и без него — и почти о нем не думает. Почти.***
В тот же понедельник, когда Коля вместо уроков делает себе татуировку в ближайшем богоугодном тату-подвале (богоугодном — ну, разумеется, потому что там не спрашивают паспорт), Сигму в очередной раз ловят в переулке возле школы какие-то уебаны с района и просят пояснить за розовые волосы. И пояснить в очередной раз не получается.[Я набью себе тату — тебе набьют ебало]
И Сигма, кипя и умирая от ярости, стыда и унижения, после этого в очередной раз обнаруживает себя на пороге квартиры Гоголя — именно Гоголя, чертового Гоголя, чтоб ему пусто было; почему, господи, почему он всегда в трудную минуту приходит именно к нему, по-че-му?.. — Смотри, какую татуху набил! Это птички. Они типа летят, зацени... Пиздец, Сигма, что с тобой опять сделали? — Ненавижу. Я... я ненавижу. И Коля умолкает — и с коротким вздохом обнимает его, прижимает к себе крепко, и они стоят так на грязной лестничной клетке его разлагающегося подъезда, в то время как из открытой двери в его квартиру монотонно звучит телевизионная болтовня. И Сигма, судорожно вцепившись в него и уткнувшись в плечо, думает о том, что себя ненавидит тоже. Пожалуй, больше всех на свете. А вечером Гоголь тащит его за собой на пустырь за гаражами — и на глазах у него мудохает арматурой тех самых уебанов до тех пор, пока они не начинают молить о пощаде и петь розовым волосам Сигмы самые пылкие восхищенные оды. Все-таки репутация «наглухо ебанутого» не берется из ниоткуда. (Боже, почему ты... вот такой?)[Я люблю группу Тату — ты слушаешь Нирвану]
И ночью, когда они сидят на скамейке во дворе и слушают музыку, поделив одну пару наушников на двоих, Сигма запрокидывает голову и смотрит на блеклое небо, тускло освещенное уличными фонарями, чувствуя себя совершенно иррационально счастливым. Что с ним вообще-то бывает довольно редко. — Твоя очередь ставить трек. Их с Колей музыкальные вкусы не сходятся абсолютно, совсем-вообще-вовсе — и потому они по очереди слушают любимые песни то одного, то другого. Сигма включает «Smells like teen spirit». Гоголь включает «Нас не догонят». Они переглядываются... и смеются.***
К концу десятого класса общительный, энергичный и обаятельный Коля уже с кем только не перемутил.[Я вчера поцеловал всех твоих подружек]
Сигме иногда кажется, что со всеми, кроме него — и это даже немного забавно, ведь одноклассницы шипперят их с Гоголем больше, чем Гоголя с кем-либо еще. И Коля, веселое-ебанько-идиот-приколист, бесконечно рад им подыгрывать: вечно то приобнимет Сигму у них на виду, то чмокнет в щеку, то на колено перед ним встанет — и Сигма каждый раз краснеет, бледнеет, задыхается, орет, вырывается и пиздит Колю учебником, что, конечно, лишь оборачивается против него самого, поскольку одноклассницы от всего этого приходят только в еще пущий восторг. И в беседе класса потом опять появляются гифки, где они с Гоголем обнимаются или дерутся в окружении криво приделанных в примитивнейшем фоторедакторе сердечек. И Сигма хочет провалиться сквозь землю. Но сперва — убить Колю.[Ты целуешь на ночь кучу плюшевых игрушек]
Ведь правда в том, что между ними на самом деле ничего нет. Просто Гоголь любит дурачиться. Вот и все.***
— «У любви тысячи аспектов, и в каждом из них — свой свет, своя печаль, свое счастье и свое благоухание». Сигма снова бубнит свою ерунду из учебника, еле держа открытыми упорно смыкающиеся от недосыпа глаза. Коля снова сидит рядом на подоконнике, не отрывая взгляд от экрана телефона.[Ты болтаешь о любви, а я ногой болтаю]
Он всю дорогу беспрестанно с кем-то переписывается, и Сигма даже знает с кем — и это знание ввергает его в полный моральный упадок, и заставляет бессильно скрежетать зубами, и мешает сосредоточиться на учебе, и нервирует, и ужасает, и, и, и... — Ты опять ему пишешь? — Ага. Федор. Сигма со стоном откидывается на спинку стула, ожесточенно трет глаза пальцами и сжимает челюсти посильнее, чтобы ненароком не высказать Гоголю все, что он думает о его новом... увлечении. Хотя очень хочется. Потому что именно Федор, именно этот конченный еблан с упорото-мультяшной крысой на аватарке в телеграме, именно этот псевдозагадочный лицемерный урод — именно с его легкой руки Коля с недавних пор подсел на хранение, распространение и употребление кое-чего. И за это Сигма Федора ненавидит; ненавидит глубочайше, всей душой — хотя даже ни разу в лицо его не видел. Ему достаточно того, что Гоголь видел. Ему достаточно того, что Гоголь в Федора отчего-то безумно влюбился. Сигма с силой трясет головой и неимоверным усилием воли возвращает себя к учебнику. У него еще слишком много параграфов на сегодня, слишком много упражнений, сочинений, пробников и всего остального, с чем надо разобраться, что надо прорешать, просмотреть, раскидать, выучить, доучить, повторить, опять повторить, опять повторить, опять повторить, опять, опять, опять... МГИМО сам в себя не поступит. Надо не забывать об этом. Надо фокусироваться только на этом. Не отвлекаться. Не думать ни о чем другом. Нет ничего важнее. Нет ничего...[Ты мечтаешь поступить — я умереть мечтаю]
Коля прислоняется к оконному стеклу виском и некоторое время молча смотрит во двор. — Знаешь, Сигма, я хочу покончить с собой. И Сигма застывает с занесенным в руке карандашом, не в силах произнести ни слова. И в комнате его повисает удушливая тишина, тисками сдавливающая их обоих. А за стеклом, на улице, деревья солнечно цветут своей майской листвой. И весна все ближе к концу.***
На самом деле Сигма не так уж сильно горит желанием учиться в МГИМО. Просто туда ему велела поступить семья, а он не посмел перечить.[Мой папочка — портвейн, твой папочка — начальник]
У Коли таких проблем нет — наверно, потому, что его родители интересуются в основном алкоголем, белой горячкой и пьяной поножовщиной, а не его будущим. И он не может их в этом винить. В конце концов, он и сам своим будущим интересуется в последнюю очередь. — Я все решил. Я убью себя в следующем году, четвертого марта! Как раз одиннадцатый класс будет заканчиваться. И ЕГЭ это сраное сдавать не придется, кстати, ха-ха, да ну его нахуй, в натуре... Сигма, слышишь? Федя сказал, что я здорово придумал. Господи, он такой охуенный! Он сказал, что четыре — хорошее число, символизирует четыре стороны света, свободу духа, что-то про Библию еще говорил, про то, что четверка там как-то означает Божественный Промысел и все такое... Короче, ему очень понравилась моя идея! Он сказал, что Бог меня поддержит и дарует свою любовь, вот. Они сидят у обдолбанного Гоголя дома, пользуясь тем, что родители его как обычно не вернутся с попойки до утра, и Сигма, тупо глядя на ободранный кусок пестрых обоев прямо перед собой, все еще не может поверить в то, что сейчас слышит, что сейчас происходит. — Коля, скажи честно, ты совсем тупой? Слова вырываются сами собой, и Сигма даже не пытается их подбирать, смягчать, контролировать, фильтровать. Он просто смертельно уже заебался. Он просто не может уже держать себя в руках. Он вскакивает с дивана одним прыжком, резко, будто подорванный, и, в немыслимой злости до боли сжав ладони в кулаки, принимается говорить, почти срываясь на истерический крик, уже не находя в себе никаких сил на то, чтобы быть хоть немного спокойным. Он говорит, говорит и говорит: о том, какое Федор уебище по тысяче объективных и необъективных причин; о том, на какое дно он очевиднейшим образом тащит Колю; о том, как откровенно он промывает Коле мозги своей сектантской херней (а Коля и рад ему восхищенно внимать); о том, какой Коля идиот, если не понимает, что Федор его не любит, не любит ни на толику, не любит ни капельки, а просто хладнокровно использует в неких своих однозначно больных на голову целях, параллельно втирая ему какую-то дичь, негативно влияя на него в психологическом и нравственном плане, явно внушая ему суициальные идеи и для чего-то подталкивая к этому, манипулируя им, управляя, подначивая, ломая, разрушая... Даже если бы Сигма захотел остановиться, он бы уже не смог. Но он и не хочет. — Заткнись, Сигма. Абсолютно не хочет.[За тобой закрою дверь — а ты закрой е-баль-ник]
Этот день становится первым за все годы их знакомства, когда Гоголь выставляет его за порог квартиры и захлопывает дверь у него перед носом.***
Конечно же, Коля знает о том, что Сигма к нему испытывает. Не может не знать. Это слишком легко понять.[Лай-лай-лай — ты сойди с ума, а я схожу за пивом]
Но он ничего не способен с собой поделать. — Сигма-кунчик, дай списать, а?[Лай-лай-лай — знаю, сохнешь по мне, как в саду крапива]
Легкомысленно-сумасшедший, поистине ураганный ветер, по жизни гуляющий у Гоголя в голове, мешает ему ответить на чувства Сигмы нормально. И толкает вместо этого к Федору. Неуклонно, неотвратимо, неизбежно. Будто злой рок.[Лай-лай-лай — любишь ты, когда делают больно-больно]
И Коля... Коля не имеет ничего против этой злой неизбежности. Не имеет ничего против этой судьбы. — Сигма-а-а-а, пойдем гулять на заброшку после уроков? — Нет. На завтра много задали.[Лай-лай-лай — хочешь быть со мной, значит будь прикольным]
Сигма действительно в некотором смысле чрезмерно нормален для того, чтобы Гоголь мог с ним... быть.[Лай-лай-лай, лай-лай-лай]
В еще более некотором смысле, держа Сигму от себя на дистанции, Коля его... защищает.[Лай-лай-лай]
Защищает от себя. Защищает так, как никого больше.[Лай-лай-лай...]
Потому что в случае Сигмы это и правда необходимо. Так это чувствует Коля. (Но, если говорить совсем честно, он предпочел бы просто не чувствовать уже ничего.)