can we kiss like we do in my head

— Родимус Прайм, немедленно тащи сюда свой бампер. Рэтчет даже не кричит, он просто говорит, и в некотором смысле это хуже, чем когда на него кричат. Родимус поворачивается к нему, неловко потирая затылок. — Я в порядке, Рэтч. Честно, — он понимает, что прийти в медотсек был ошибкой, но Родимус чувствует, что обязан отметиться перед своей командой. Их маленькое… Столкновение с некоторыми органическими торговцами запчастями вышло боком, и технически Вирл был тем, кто начал стрелять первым, но именно Родимус организовал эту встречу. Он должен был знать, что сделка была слишком хороша, чтобы быть правдой. Рэтчет смотрит на него снизу вверх, пока пристраивает на место одну из ног Вирла, выражение его лица нечитаемо, но для Родимуса оно кричит о разочаровании. — Если у тебя нет медицинского образования, о котором я не знал, ты можешь присесть. Я подойду к тебе через минуту. Родимус опускается в ближайшее кресло, крепко сжав челюсти. Сегодня у него нет сил спорить с главврачом, но, если он вернется на мостик, Мегатрон просто отправит его обратно сюда. Глупый со-капитан. Он убивает время, неловко ковыряя облупившуюся краску у себя на руке. По правде говоря, он получил довольно сильный ожог, но никому не нужно об этом знать. Особенно Рэтчету, у которого есть другие поводы для беспокойства. Когда Родимус в последний раз видел его за пределами медотсека? Он как раз просматривал графики смен, чтобы убедиться в этом самому, когда Рэтчет легонько похлопал его по плечу, отчего он чуть не выпрыгнул из своей брони. — Шлак, Рэтч. Это было быстрее, чем я ожидал. — У меня большая практика в ремонте Вирла, — язвит Рэтчет. — Я мог бы написать об этом целый медицинский учебник. Упомянутый одноглазый бот все еще лежит без сознания на ремплатформе, которая неофициально стала его. Отключился ли он в бою или Рэтчету пришлось вколоть ему успокоительное, Родимус сказать не мог. — Присаживайся вон туда, — Рэтчет указывает на пустую платформу и берет датапад с соседнего стола. Родимус делает, как ему сказано, и Рэтчет вскоре подходит к нему. На таком близком расстоянии легче увидеть, насколько устал главврач. Постоянные морщины на его лице кажутся глубже, чем обычно, а его оптика светится тускло. Рэтчет ведет себя как бот, изо всех сил старающийся выдержать тяжесть всего мира. Будь он проклят, если Родимус не знает, каково это. — Где Эйд? — спрашивает он, стараясь казаться менее обеспокоенным, чем есть на самом деле. Рэтчет никогда не любил, когда с ним нянчились. — Я отправил его отдыхать. Это был долгий день, — в тоне Рэтчета нет ничего осуждающего, но Родимус все равно не может избавиться от чувства вины. Он несет ответственность не только за травмы, но и за истощенное состояние своего медицинского персонала. Отлично. Рэтчет нажимает на крышку его медицинского порта, и Родимус открывает, хмурясь, когда доктор подключает диагностический кабель. Он все еще пытается найти расписание работы медицинского персонала, но его снова прерывают, когда Рэтчет откашливается. — Именно так я и думал. Некоторые внутренние компоненты в твоей руке были расплавлены. Мне придется заменить около 20% из них. — Оу, — говорит Родимус. — Это все, что ты можешь сказать? — Рэтчет фыркает и отходит, чтобы собрать необходимые ему инструменты. Родимус хочет замкнуться в себе, просто исчезнуть прямо сейчас. Он так шлаково сильно старался, чтобы вернуть расположение Рэтчета после того, как узнал, что медик хотел отстранить его от должности капитана, но теперь он снова облажался. Рэтчет возвращается с несколькими обезболивающими — не то, чтобы Родимус их заслуживал — и принимается за починку и замену деталей. Его руки двигаются так быстро, что Родимусу трудно за ними уследить, поэтому он возвращается к информации, которую просматривал ранее. — Тебе повезло, что мне не пришлось заменять тебе всю руку после такого трюка. Под "трюком" Рэтчет имеет в виду то, что Родимус поймал гранату в воздухе и швырнул ее в сторону в самый последний момент. Достаточно быстро, чтобы больше никто не пострадал, но недостаточно, чтобы защитить себя и Вирла от ранения взрывной волной. — Я… прошу прощения? — хмурится Родимус. Рэтчет только хмыкает в ответ, что немного злит Родимуса. Разве он, по крайней мере, не стоит целого сеанса выговора, или Рэтчет теперь отказался и от этого? — Слушай, я знаю, ты ненавидишь меня, но ты не должен заставлять меня чувствовать себя хуже из-за этого. — Я не испытываю к тебе ненависти, — говорит Рэтчет, и, кажется, он искренне удивлен, услышав это от Родимуса. — И, на самом деле, в этом-то и вся проблема. Ты думаешь, что все это из-за тебя. Когда ты в ответе за две сотни ботов, ты должен думать о том, как твои действия влияют на других. Я не виню тебя за то, что произошло, но я также не уверен, что ты полностью осознаешь, как повлияли твои сегодняшние решения на команду. — Ты серьезно? Все, о чем я могу думать, это о том, как все пострадали, и что это все моя вина! — Об этом я и говорю, — огрызается Рэтчет, выдергивая еще один оборванный провод. — Ты тратишь так много времени на мучения из-за собственной вины вместо того, чтобы действовать. Все совершают ошибки, но вместо того, чтобы прятаться и винить себя, ты должен быть рядом со своей командой. Взять на себя хоть какую-то ответственность. То, что говорит Рэтчет, — правда. Родимус знает, что это правда. Он должен взять на себя ответственность. Он хочет согласиться с Рэтчетом, хочет сдаться и признать, насколько прав медик. Но вместо этого он выпаливает: — Кто бы говорил. — Извини? — Рэтчет бросает на него свирепый взгляд, и, несмотря на запугивание, Родимус продолжает говорить. — Я вижу, как ты прячешься в медотсеке, потому что не хочешь встречаться с чувством вины за… — за что? За Фарму? За Амбулона? За войну? Родимус не совсем уверен. В Рэтчете многое до сих пор остается для него загадкой, но он видит его вину ясно, как день праймусов. Это та же самая вина, которую он сам несет, и впервые он действительно что-то с этим делает. Он позволяет этому проявиться как разочарованию. — Скажи честно, Рэтчет, когда ты в последний раз спал? Когда ты в последний раз делал что-то веселое? — медик открывает рот, чтобы ответить, но Родимус обрывает его. — Я просмотрел рабочие записи медотсека. Только на этой неделе ты отработал более 80 часов. Ты пробыл здесь этим утром шесть часов, прежде чем пришел Фёрст Эйд, и ты был здесь два часа с тех пор, как он ушел! Ты загоняешь себя в раннюю могилу. Как это повлияет на команду? Рэтчет смотрит на него в ошеломленном молчании, все еще сжимая в руке паяльник. — Честно говоря, Рэтчет, тебе нужно немного отдохнуть. Тебе нужно выпить. Черт возьми, тебе нужно потрахаться! — Родимус не знает, что заставило его это сказать. Это просто пример того, как ему нравится проводить свое свободное время, или он действует по какому-то подсознательному влечению. Что бы это ни было, он никак не ожидал того, что будет дальше. — Назови время и место. Настала очередь Родимуса лишиться дара речи, но, когда его взгляд столкнулся со взглядом Рэтчета, он понял, что медик совершенно серьезен. Он никогда раньше не думал о нем в таком ключе, но теперь, когда идея появилась, он не мог извлечь ее из своего процессора. Рэтчет, выставив свой толстый коннектор, закачивает трансфлюид в открытый рот Родимуса. Рэтчет склонился над столом, крича и ругаясь, в то время как Родимус долбит его в мокрый порт. Шлак. — Мой отсек, через два часа. Рэтчету потребуется еще как минимум полчаса, чтобы обработать руку, но у них обоих будет достаточно времени, чтобы подготовиться и дождаться Фёрст Эйда. Родимус все еще не может поверить, что он действительно пошел на это. Он где-то слышал, что Рэтчет, по-видимому, в юности был кем-то вроде тусовщика, но сейчас это трудно себе представить. Тем не менее, Родимус не собирается ничего отменять, пока не попробует, а Рэтчет очень красив, даже когда кричит. Особенно когда он кричит. — Звучит неплохо, — бормочет Рэтчет, и остальная часть ремонта Родимуса проходит в неловком молчании, пока Рэтчет не приваривает новый кусок брони к руке Родимуса. Ему придется покрасить его до того, как придет Рэтчет. — Что ж, ты можешь идти. Я… Э-э…… Скоро увидимся, — Рэтчет неловко убирает руки за спину. Он нервничает? Или он просто сожалеет? У Родимуса нет времени задавать вопросы, поэтому в ответ он широко улыбается. — Ни за что на свете не пропустил бы это! ----- По мере того. как отведенное время быстро приближается, Родимус обнаруживает, что нервно расхаживает по своему отсеку. Он уже заправился, вымыл и покрасил руку, но не может избавиться от чувства, что что-то забыл. Наверняка Рэтчет найдет какой-нибудь изъян, который можно будет устранить, и в конце концов они не пойдут на это. О чем он только думал? Это была очень, очень плохая идея. Может быть, он может позвонить в медотсек, сказать Рэтчету, что ему стало плохо. Нет, это не сработает. Рэтчет будет настаивать только на том, чтобы прийти проведать его. Прежде чем он успевает придумать что-нибудь еще, раздается стук в его дверь, и топливный бак Родимуса практически делает кульбит, когда он спешит открыть. Рэтчет стоит снаружи, выглядя таким же нервным, каким чувствует себя Родимус, и сжимая в руках коробку… Это энергоновые конфеты? — Вот, я принес это для тебя, — бормочет он, протягивая коробку Родимусу. — Спасибо, — отвечает он, неловко принимая подарок. Это старомодная традиция, но Родимус находит ее довольно милой несмотря на то, что был застигнут врасплох. — О, точно! — он отходит в сторону, чтобы Рэтчет мог войти. Медик осматривается по сторонам, разглядывая плакаты и военные сувениры, висящие на стене. Родимус внезапно почувствовал радость, что нашел время на уборку. — Итак… тебе нужно топливо или что-нибудь еще? — Нет, я захватил немного по пути сюда. Между ними повисает неловкое молчание. Обычно Родимус не такой застенчивый в каюте, но что-то в присутствии Рэтчета заставляет его невероятно нервничать даже в профессиональной обстановке, не говоря уже об… Этом. — Тогда мы могли бы приступить к делу, да? — наконец спрашивает медик. — Верно! Да. Ты, эм… Можно я тебя поцелую? Рэтчет смеется, но это скорее мило, чем издевательски. — Да. Мне бы этого хотелось. Именно Рэтчет сокращает расстояние между ними, и Родимус наклоняется, осторожно прижимаясь губами к губам Рэтчета. Он достаточно близко, чтобы лучше понять состояние Рэтчета, и в этом что-то есть. Присутствие пожилого медика успокаивало. От него пахло медотсеком и старыми книгами — такими, какими пользовались до датападов, и немного ржавыми сигарами, что странно, потому что он знает, что Рэтчет не курит. Все в нем кажется теплым, включая нежный дразнящий тон в его голосе, когда он отстраняется и говорит: — Ты же знаешь, что можешь поцеловать меня покрепче, верно? Я не стеклянный. Родимус выдает неловкую, кривую усмешку, затем снова наклоняется и целует Рэтчета крепче, перемещая руки на бедра медика и позволяя им блуждать по его обшивке, сжимая, поглаживая и исследуя. Через мгновение Рэтчет становится тверже в своих действиях, проскальзывая глоссой между губами Родимуса и прижимается всем телом к капитану так, что их панели практически трутся друг о друга. О, да, Родимус умеет играть в эту игру. Двигатель Родимуса громко ревет, когда он просовывает колено между ног Рэтчета, прижимая его к закрытым панелям. В его поле накапливается предвкушение. Он хочет посмотреть, с чем ему придется работать, но он собирается это заслужить, черт возьми. Одна из его рук скользит вниз по бамперу Рэтчета, как раз в тот момент, когда мягкое прикосновение дразнит кончик спойлера Родимуса. Он скулит в их поцелуй, дрожь пробегает по его позвоночнику. Проклятые медики. Они всегда знают, что заводит бота. Было еще много поцелуев и прикосновений, пока каким-то образом они не оказываются прямо рядом с платформой Родимуса. Он наклоняется, чтобы провести ладонью по закрытым панелям Рэтчета. — Какое у тебя настроение на сегодняшний вечер? — шепчет Рэтчет. — Удиви меня. Если Рэтчет трахается хотя бы вполовину так же хорошо, как целуется, Родимуса в любом случае ждет приятное времяпрепровождение. Раздается щелчок, когда медик открывает крышку порта, и Родимус жадно смотрит на блестящие от влаги кольца. О, да. Он может работать с этим. — Я хочу, чтобы ты лег на спину, — бормочет Рэтчет, покусывая провода, которые спускаются по бокам шеи Родимуса. — Я хочу оседлать тебя. У коннектора Родимуса будто собственный разум, и он почти мгновенно напрягается при этой мысли. — О, шлак, да. Он подходит к платформе, укладывая несколько подушек, чтобы облокотиться, в то время как его коннектор напрягается между ним и Рэтчетом. Медик ухмыляется и забирается на край платформы, обхватывая его одной рукой. — Мне всегда нравились корпуса спидстеров, — признается он. — У вас есть все эти дополнительные датчики, и вы можете перегружаться очень много раз. Его большой палец касается одного из упомянутых датчиков, и Родимус толкается ему в руку, издавая низкий скулеж. Ухмылка Рэтчета становится шире, и в ней появляется голод, которого Родимус никогда раньше у него не видел. Это прямо-таки эротично, и он снова скулит, когда жидкость стекает с кончика его коннектора. — Не так быстро, — предупреждает его медик, убирая руку, чтобы слизать жидкость Родимуса с пальцев. — Я уверен, тебя не удивит, если я скажу, что прошло… много времени. Сначала мне понадобится небольшая помощь, чтобы подготовиться. — Все, что угодно, — скулит Родимус. — Я сделаю все, что угодно. Шлак, я просто хочу прикоснуться к тебе. Рэтчет снова ухмыляется, прижимая внешнее кольцо своего порта к боку коннектора Родимуса. Это потрясающее ощущение, но было бы намного лучше попасть внутрь. — Ты знаешь, какие у медиков чувствительные руки? — Родимус смог выдавить из себя только кивок. — Я, э-э. Ну, меня это вроде как заводит, когда мой партнер, эм… Окуляры Родимуса расширяются, и он кивает, сразу понимая, к чему клонит Рэтчет. Не говоря больше ни слова, он жадно хватает руку медика и подносит ее к своему рту. Ладно, возможно, у него какая-то оральная фиксация. Подайте на него в суд. Но это чертовски невероятное ощущение — обхватить ртом коннектор, и ему не терпится увидеть, каково это будет, когда его глосса окажется на пальцах Рэтчета. Он засовывает палец в рот, постанывая вокруг него, пока сосет с немалым энтузиазмом. Рэтчет, уверенный, что Родимусу это нравится не меньше, чем ему самому, продвигается дальше, поглаживая глоссу спидстера и практически трахая пальцем его рот. Родимус скулит, глядя на Рэтчета снизу вверх, широко раскрыв оптику. — Хочешь еще, малыш? Он кивает так быстро, как только может, и Рэтчет вознаграждает его, засовывая второй палец. Родимус сосет, издавая непристойный чавкающий звук, в то время как Рэтчет нажимает обоими пальцами немного сильнее, пока они не упираются в заднюю стенку его горла с каждым толчком. Что-то снова касается его коннектора, и он мельком видит, как Рэтчет берет его и водит головкой маленькими кругами вокруг своего датчика. Шлак. Родимус стонет под пальцами Рэтчета, посасывая так сильно, как только может. Оральная смазка начинает вытекать у него изо рта и покрывать руку Рэтчета. Лицо медика — воплощение блаженства, и, чувствуя себя нахалом, Родимус царапает клыком его указательный палец. — Черт! — Рэтчет вскрикивает, дергается и, в процессе, сильнее трется о Родимуса. Он вытаскивает пальцы с влажным хлюпом, и Родимус скулит, оплакивая потерю. Однако он собирается получить что-то гораздо лучшее, и его двигатель громко рычит, когда Рэтчет выравнивается и начинает очень медленно опускаться на его коннектор. Порт Рэтчета такой же теплый, как и он сам, — податливый, влажный и такой плотно прилегающий к его стволу. Но еще лучше то, как лицо медика краснеет от энергона. Глубокие морщины беспокойства в этот момент почти исчезли, сменившись беззаботной улыбкой. Это чертовски сексуально. — Фраг, Рэтч, ты сейчас выглядишь так сексуально. Окуляры Рэтчета немного расширяются, но и его улыбка тоже становится шире. — Правда? — застенчиво спрашивает он, но Родимусу трудно сформулировать ответ. В какой-то момент вентиляция Родимуса включилась — его корпус и правда быстро перегрелся, и он надеется, что Рэтчет не придал этому большого значения — но все, на чем он может сосредоточиться, так это на том, что Рэтчет опускается все ниже и ниже на него. Время от времени медик приподнимался, чтобы устроиться поудобнее, вызывая скулеж у Родимуса, но довольно скоро порт Рэтчета снова растягивается вокруг его. — Нетерпеливый малыш, хм? — голос Рэтчета низкий и хрипловатый, такого тона Родимус никогда раньше от него не слышал. Он кивает, проглатывая оральную смазку, которая скопилась у него во рту. Наконец, покрытие вокруг их панелей соприкасается, когда Рэтчет вбирает в себя всего Родимуса. Порт медика слегка сжимается, и Родимус почти перегружается прямо здесь и сейчас, прикусывая губу от усилий, которые требуются, чтобы сдержаться. Рэтчет замечает это, тихонько посмеиваясь. — До сих пор ты был таким хорошим мехом, делая все, что я говорю. Хочешь знать, что мне больше всего нравится в таких спидстерских корпусах, как твой? Вы можете перегружаться так много раз, совершенно не уставая. Посмотри на меня, Родимус. Рэтчет осторожно берет его за подбородок, запрокидывая его голову назад так, чтобы их оптика могла встретиться. Родимус скулит, его лицо краснеет от смущения из-за того, что он так легко заводится. Однако Рэтчет, похоже, не возражает. В выражении его лица нет осуждения. Он смотрит на Родимуса с чем-то более похожим на… нежность. Родимусу приходится второй раз сдерживаться, чтобы не перегрузиться внутри порта Рэтчета. — Я хочу, чтобы ты перегрузился как можно больше раз. Ты можешь сделать это для меня? Тебе не нужно сдерживаться. Я хочу видеть, как ты наслаждаешься. Я хочу, чтобы ты сказал мне, насколько тебе это нравится. Родимус снова кивает. — Хороший мальчик, — Рэтчет похлопывает его по щеке, все еще глядя на него с тем обожанием… тем выражением, которое Родимус так долго мечтал увидеть на лице Рэтчета. Он хорошо справится. Он заставит Рэтчета чувствовать себя очень хорошо, даст ему все, что он захочет! Сдавленный стон вырывается у него, когда медик начинает покачивать бедрами в медленном, устойчивом ритме, опускаясь вверх и вниз на Родимуса с выверенной точностью. При каждом подъеме и опускании порт главврача слегка сжимается, прямо у основания коннектора Родимуса, где он наиболее чувствителен. Он даже не знал, что магнитные кольца меха способны на такое… Ему придется попросить Рэтчета преподать урок, если медик будет достаточно великодушен, чтобы научить его. Он достигает своей первой перегрузки ошеломляюще быстро. — Ах! Рэтч, я… — он даже не успевает закончить предложение, как его коннектор пульсирует, выплескивая жидкость прямо в порт Рэтчета. Ухмылка, которой одаривает его Рэтчет, прямо-таки опьяняет, и от этого Родимус чувствует себя лучше. Ему это действительно нравится. Ему нравится наблюдать, как я перегружаюсь. Родимус не может сказать, что у него было много партнеров, которые чувствовали то же самое. Или, по крайней мере, не с таким энтузиазмом. Рэтчет продолжает скакать на нем, ни о чем не заботясь, как будто его собственная перегрузка — всего лишь запоздалая мысль. Родимус полон решимости вырвать у него одну из них до конца вечера, но пока, похоже, Рэтчет искренне хочет шоу, и Родимус рад ему его устроить! Он прижимается бедрами к Рэтчету, движения облегчаются его трансфлюидом, который теперь покрывает стенки порта. Он издает восхитительный хлюпающий звук, который сливается с ревом вентиляции Родимуса и довольными стонами Рэтчета, создавая прекрасную симфонию. Коннектор Родимуса снова набухает, освобождаясь, когда Рэтчет обрушивается на него достаточно сильно, чтобы он почувствовал, как головка его шипа касается верхнего датчика медика. Они оба стонут в унисон, и вторая перегрузка, кажется, разжигает что-то вроде пожара внутри Рэтчета, потому что он набирает темп, приподнимаясь и насаживаясь на спидстера снова и снова, пока не начинает подпрыгивать на нем с какой-то дикой самозабвенностью. Таким ли был Рэтчет в юности? Беззаботный, необузданный и чертовски сексуальный? Родимус теряет себя, теряет всякое представление о времени и месте. Единственное, что существует, — это Рэтчет, его сжимающийся порт, когда он снова и снова насаживается на Родимуса, его бедра, с каждым толчком ударяющиеся о таз капитана. К тому времени, когда Родимус снова перегружается, их смешанные жидкости вытекают из Рэтчета, покрывая бедра обоих и стекая вниз, образуя лужицу под Родимусом. — Нгх! Я уже близко, малыш. Не против, если мы поменяемся местами? Родимус стонет, что Рэтчет воспринимает как утвердительный ответ, и, как будто медик уже не был самым сексуальным существом, когда-либо украшавшим платформу спидстера, он крепко обхватывает ногами талию капитана и, демонстрируя впечатляющую силу, переворачивает их обоих так, что их положения меняются местами, Рэтчет лежит на спине, ноги все еще обхватывают Родимуса, в то время как капитан продолжает входить в него. — Да, вот так, малыш. Отымей меня хорошенько. Я хочу забыть свое собственное имя. О, Родимус может это сделать. Он хорошо постарается! Он сделает перегрузку Рэтчета такой яркой, чтобы он обрадуется, что решил прийти сюда сегодня вечером. Он двигает бедрами, глубоко и сильно вдавливая Рэтчета в платформу, с каждым ударом врезаясь в глубокие зоны его порта. Оптика Рэтчета светлеет, пока не становится почти белой, а его рот слегка приоткрывается — вид меха, готового к перегрузке. Несмотря на то, что он начинает немного раздражаться, Родимус не сбавляет темпа, полный решимости дать Рэтчету то освобождение, которого он заслуживает. Порт медика сжимается, но теперь это происходит более беспорядочно, чем хорошо отработанные движения, которые Рэтчет выполнял ранее. Голос Рэтчета срывается на громкий визг, а затем на него накатывает перегрузка, и это ничуть не хуже, чем Родимус представлял. Медик выглядит просто сногсшибательно, голова беззаботно откинута назад, руки отчаянно хватаются за любую часть брони Родимуса, до которой могут дотянуться. Его порт сокращается вокруг Родимуса, и капитан обнаруживает, что присоединяется к перегрузке, выплескиваясь в медика в последний раз. Долгое время единственным звуком, который раздается между ними, является жужжание вентиляции, пытающейся охладить их натруженные корпуса. Родимус бросает взгляд на платформу, покрытую следами от пролитой смазки, но он слишком устал, чтобы обращать на это внимание. Рэтчет наблюдает за ним, и что-то нечитаемое сменило блаженство, которое было всего несколько мгновений назад. — А, вот. У меня есть кое-какие тряпки, если тебе нужно одолжить одну. Родимус достает из своего подпространства две салфетки для полировки и протягивает одну Рэтчету. Он нерешительно вытаскивает свой коннектор из теплого порта, глядя на липкий след, который тянется за ним. Ему интересно, каков на вкус порт Рэтчета, но прежде, чем он успевает спросить, медик начинает промокать пролитую жидкость, впитывая столько, сколько может. Родимус следует его примеру, вытирая трансфлюид со своих бедер и живота и стараясь как можно больше очистить поверхность платформы. — Шлак, Рэтчет, это было потрясающе. Я понятия не имел… Медик отводит взгляд, то ли от застенчивости, то ли от дискомфорта — Родимус не может сказать, от чего именно. — Я имею в виду, не то, чтобы я когда-либо считал тебя не сексуальным, просто… Ты так много работаешь. Я и не знал, что ты все еще можешь веселиться, — он внутренне стонет, сразу же понимая, насколько оскорбительно это, вероятно, прозвучало. Однако Рэтчет, похоже, не обиделся. Он просто тихонько смеется. — Честно говоря, малыш, я тоже не знал. Спасибо тебе за… За то, что дал мне передышку. Мне это было нужно. Родимус плюхается рядом с медиком, который мгновение смотрит на него с непроницаемым выражением лица. — Ты… Эм... Ты хочешь, чтобы я ушел? Я не хочу злоупотреблять гостеприимством. — Останься, — говорит Родимус, и в его голосе звучит гораздо больше отчаяния, чем он хотел бы. Рэтчет испускает вздох облегчения. — Раньше я постоянно занимался подобными вещами, но чем старше я становился, тем сложнее становились отношения на одну ночь. Просто… Через некоторое время мне стало одиноко. Я всегда хотел чего-то большего, но людям трудно влюбиться в того, кто ставит свою работу выше отношений. Это самая уязвимая сторона, которую Родимус когда-либо видел у Рэтчета, и он неуверенно придвигается ближе, обхватывая медика руками и притягивая его к своему корпусу. — До меня дошли слухи о том, что ты любитель вечеринок, — признается он. — Но я знаю, как легко можно преувеличить репутацию. Рэтчет смеется, утыкаясь носом в изгиб шеи Родимуса. — В данном случае нет особого преувеличения. Я думаю, что переспал почти со всеми в Иаконской академии. — Ты спал с Оптимусом? — выпаливает Родимус, любопытство берет верх над теми немногими вежливыми качествами, которыми он обладает. Рэтчет не отвечает, но то, как он глубже прячет лицо, — это весь ответ, который нужен Родимусу. — Подожди. Ты был… Влюблен в него? Он достаточно слышал об их дружбе, чтобы знать, что они были близки. Очень близки. Рэтчет вздыхает, обдумывая вопрос. — Наверное? Я думаю… Я думаю, что мог бы, будь у меня такая возможность. Но как только началась война, ни у кого не осталось времени на подобные вещи. Это было слишком опасно. Слишком большая уязвимость. Уязвимость. Так вот почему Рэтчет проводит все свое время за работой? Научила ли его война не открывать себя возможности заботиться о ком-то из-за вполне реального страха, что он может их потерять? — А как насчет тебя? — спрашивает Рэтчет, поднимая взгляд. — Ты когда-нибудь был в кого-нибудь влюблен? В его тоне есть какая-то подколка, но, если он спрашивает о конкретном боте, Родимус не знает, о ком именно. — Нет. Я имею в виду, пару раз я думал, что да, но в итоге ничего не вышло. На самом деле я не из тех, кто любит обязательства, понимаешь? Всегда веселее валять дурака. Рэтчет больше ничего не говорит, и его снова невозможно прочесть. Это, безусловно, самая странная связь на одну ночь, которая когда-либо была у Родимуса, и это о многом говорит, учитывая количество мехов, с которыми он спал. Впрочем, это неплохая странность. Во всяком случае, он чувствует… Понимание. Через несколько минут медик начинает тихо похрапывать, уткнувшись Родимусу в шею. Он улыбается, нежно поглаживая спину Рэтчета круговыми движениями. Может быть, это не так уж плохо — быть понятым. В любом случае, это должно быть лучше, чем то, что Рэтчет ненавидит его. Он все еще не уверен, как это… Это будет развиваться. Мысль о том, что тебя знают так близко, более чем пугает, но Родимус также не хочет упускать еще более потрясающий секс. Он может принять решение утром. Прямо сейчас негромкий храп Рэтчета убаюкивает Родимуса, погружая его в сон без сновидений. К чему бы это ни привело, он собирается насладиться всем комфортом, на который способен в данный момент, и сделать все возможное, чтобы предложить то, что он может взамен. Называйте это инстинктом или проекцией, но у него такое чувство, что Рэтчет нуждается в этом так же сильно, как и он сам.