Тайна

      – Сынмин-а! Ты уже закончил?       Сынмин поворачивает голову на звук открывающейся двери студии и сразу же встречается взглядом с Джисоном. Сладковатый омежий запах привычно щекочет Сынмину нос, когда он коротко кивает в ответ. У него был личный урок вокала утром, однако сегодня у них также намечен общий прогон хореографии, поэтому Сынмин решил задержаться здесь ненадолго. Его преподаватель ушел около часа назад, и все это время Сынмин был в студии, повторяя песни и работая над своим вокалом, чтобы скоротать время и лишний раз позаниматься.       – Мы собираемся в зале через пятнадцать минут, хорошо? – макушка Феликса мелькает где-то позади Джисона. Сынмин замечает маленькую ладонь, приветственно машущую ему, а затем и лицо солнечного омеги. – Не опаздывай, Минни.       – Хорошо. – Сынмин отзывается, послушно кивая, и Феликс мягко улыбается в ответ, потянув Джисона за собой в сторону репетиционного зала. Совсем скоро вся их стая соберется там, поэтому Сынмин решает не торопиться – в этом просто нет смысла.       Потому что он никогда не был частью стаи.       Сынмин не числится в ней официально, как все остальные участники группы, которых Чан зарегистрировал на правах лидера после долгих разговоров и обсуждений, и не имеет с ними никаких других отношений, кроме карьерных и дружеских. Сынмин просто сам по себе, он не делит с ними комнаты в общежитиях, не ходит на общие свидания и не присоединяется к вечерам кино и объятий. И дело даже не в том, что он этого не хочет – Сынмин хочет, еще как! – просто он совсем не подходит им. Не подходит их стае.       Конечно, Чан предлагал ему. Как и всем остальным, тоже – он тогда робко спросил, что Сынмин думает по этому поводу и поинтересовался, не хочет ли он присоединиться к ним. Джисон, Хенджин и Феликс всячески намекали, что им хотелось бы иметь в стае бету, а Чонин даже как-то признался, что действительно ждет того момента, когда все они станут кем-то большим, чем просто коллегами. Но Сынмин отказался, и стая была сформирована, а после – зарегистрирована, уже без него.       И у него, конечно, были свои причины. Самая главная, пожалуй – тот факт, что Сынмин вовсе не бета, как другие привыкли думать или считать. Он – омега, просто представленный немного позже, чем все остальные. Когда во времена трейни у его знакомых уже проявились признаки вторичного пола, Сынмин был и оставался обычным подростком без запаха и приятных феромонов. Это не мешало ему – в конце концов, Сынмин был уверен, что окажется бетой, так что вторичный пол никак не повлиял на его подготовку к жизни айдола. Он усердно тренировался и много работал, прежде чем встретил Чана и остальных ребят. Они были поистине невероятны.       Сынмин сразу понял, что Чан и Минхо являются альфами, потому что их характерные запахи и инстинкты защищать других членов группы были очевидны так же, как и тот факт, что Феликс и Джисон – омеги. Чанбин тоже оказался омегой, хотя глядя на него сейчас, так сразу и не скажешь, а Хенджин, несмотря на ошибочные суждения о нем остальных трейни и айдолов, альфой. Вторичный пол Чонина, как у самого младшего, проявился чуть позже, и все они с неким удивлением узнали, что он тоже является альфой. Только Сынмин оставался рядом с ними единственным неприметным бетой, но это, кажется, не смущало никого из них.       Мальчики сблизились почти сразу, как встретили друг друга, и найти общий язык получилось гораздо быстрее, чем обычно бывает. Затем отношения между ними незаметно поменялись – чем ближе они становились друг к другу, тем ярче осознавались их далеко не дружеские чувства. Сынмин до сих пор часто ловит их на свиданиях или страстных поцелуях в уединенных местах, из-за чего тут же глупо краснеет, бормоча извинения, и исчезает в своей комнате.       Сынмин был рад за них – на самом деле рад! – но это все равно слегка задевало, потому что он все еще оставался в стороне от этого. Может быть, он был слишком влюблен в каждого из них тоже, но остальные мемберы, кажется, видели в нем лишь друга и милого бету.       А потом вдруг случилось это.       Сущий кошмар, наполненный болью, повышенной чувствительностью и отвратительной влажностью между бедер – первая течка, презентующая его как омегу. Она настигла его внезапно, посреди ночи, когда все остальные мемберы уже давно спали, а сам Сынмин еще только готовился ко сну, проводя время за написанием своего дневника. В течение дня до этого он чувствовал себя не очень хорошо, списывая все на стресс от скорого камбэка, но боль стала невыносимой как раз в тот момент, когда он закончил со своим дневником. Напуганный и задыхающийся, Сынмин буквально дополз до ванной, тут же принимаясь искать все омежьи заначки – таблетки, подавители, прокладки – хоть что-то! Он плакал, бесконечно долго плакал от страха и боли, не зная, что вообще нужно делать и как себя вести, его руки дрожали, когда он запивал водой из-под крана обезболивающее, а лицо ужасно опухло от такого количества слез. Но он справился.       Сынмин не вылезал из ванной всю ночь, а утром сослался на головную боль, из-за чего Чан – заботливый добрый Чан – тут же выбил ему выходной день. Альфа осмотрел его с ног до головы, спрашивая, как он себя чувствует, и Сынмин, смотря в его искренние обеспокоенные глаза, сразу же понял, что скрывать от него ничего никогда не будет. Он пришел к Чану в комнату сам, тем же вечером, попросил уделить ему пару минут и рассказал все, что произошло прошлой ночью, опуская все подробности и неловко переминаясь с ноги на ногу, потому что у него все еще течка, а Чан все еще альфа с потрясающим запахом, которого он все еще безумно любит.       Старший был слишком взволнован. Он смотрел на Сынмина с недоумением и удивлением и еще добрых пять минут молчал, осмысливая все сказанное его бетой, который, как оказалось, вовсе и не был его бетой.       – Мы сходим к врачу, хорошо? После того, как течка закончится, Минни, обещаю. – Чан сказал первое, что пришло ему в голову, потому что это показалось ему правильным – отвести щенка к доктору, чтобы убедиться, что с ним все будет хорошо. – Ты… сейчас тебе нужен альфа, или…? Мы можем устроить тебе это, я попрошу менеджера и-… – немного неуверенно спросил он, но Сынмин сразу же перебил его.       – Мне не нужен альфа. – отрезал он, и все его надежды на возможное счастливое будущее вместе со всеми ними разбились в ту же секунду. – И я не хочу, чтобы ты говорил другим о моем вторичном поле. Это… я сказал тебе, потому что ты лидер. – добавил он, и может быть, лицо Чана немного потускнело, но Сынмин был слишком занят, чтобы заметить это. – Подумал, так будет правильно.       – Спасибо, что рассказал мне, Сынминни. – Чан мягко улыбнулся, и Сынмин кивнул, разворачиваясь, чтобы уйти. И чтобы скрыть свои предательские слезы.       Чан не стал останавливать его, хотя Сынмину, может быть, этого хотелось. Но Чан не его альфа, и даже если Сынмин откровенно нуждается в нем – он не хочет обременять его своими нуждами.       Он сильный, он справится.       Сейчас течки Сынмина все еще слишком болезненны. Они длятся дольше, чем нормальный цикл здорового омеги, но у Сынмина хороший врач, который подобрал для него подходящие подавители и обезболивающие. Каждое утро Сынмин начинает с порции блокаторов, а во время течки буквально живет на обезболивающих. И это работает, потому что остальные до сих пор думают, что он бета, и может быть, это даже к лучшему. Они говорили, что хотели бы иметь бету в своей стае, но Сынмин не бета, а это значит, что он все еще не подходит им. Им ведь наверняка не нужен еще один омега.       Но это неплохо, Сынмин все еще может работать с ними в одной команде и продолжать свою деятельность в группе. Если то, что он не может быть в их стае, разбивает его сердце, то возможность хотя бы выступать с ними на одной сцене собирает его по кусочкам обратно. И Сынмин благодарен за это.       Телефон звонит, и Сынмин словно выныривает из собственных мыслей. На экране высвечивается имя Минхо, и он – вторая причина его отсутствия в стае. Минхо ненавидит Сынмина – на дух не переносит, если уж на то пошло. Это говорит каждый, кто когда-либо видел их взаимодействия, и конечно, Сынмин знает, что у них всего лишь роль «разведенок» и все такое, однако он также знает, что Минхо никогда не притворяется. Этот альфа действительно относится к Сынмину по-другому, особенно сейчас, когда остальные стали стаей. Он всегда шутит над ним, слишком язвительно и резко даже вне камер, делает много замечаний и придирается, а еще постоянно напоминает о том, что Сынмин – не часть их стаи. Что он не один из них. Это задевает, и омега все чаще ловит себя на мысли, что скучает по тому заботливому и нежному Минхо, который был у него в дебютное время.       Он не знает, где облажался и что сделал не так, но если Минхо не хочет видеть его в их стае – его там не будет.       – Ты где? – Минхо звучит раздраженно, когда Сынмин поднимает трубку, и омега невольно вздрагивает от громкости и резкости его голоса. В последние пару дней он стал странно чувствительным к звукам и запахам вокруг себя, поэтому даже привычный, казалось бы, тон голоса альфы сейчас немного выбивает его из колеи. – Поторопись, мы ждем только тебя!       – Иду. – Сынмин отзывается, тут же спеша в тренировочный зал. Он знает, что Минхо не любит опоздания и задержки, поэтому ему определенно стоит поторопиться.       Когда он заходит, все остальные уже находятся в зале, занимаясь своими делами. Джисон и Феликс по-прежнему приклеены друг к другу, они валяются на многочисленных матах в углу зала, лениво обнимаясь, а рядом с ними так же лениво располагается Чонин, время от времени бросая на них мягкие взгляды. Чан что-то обсуждает с Чанбином, изредка оглядывая всех членов стаи, словно ему жизненно необходимо держать их в поле зрения, а Минхо и Хенджин привычно спорят по поводу движений в новой хореографии, попутно растягивая мышцы для подготовки.       – Сынмин-а! – Джисон первым замечает омегу. Он машет ему рукой, подзывая подойти, но не может усидеть на месте, поэтому сам же спешит навстречу. – Как твой урок? Все прошло хорошо?       – Я думаю, было неплохо. – Сынмин кивает в ответ, легко улыбаясь Джисону. – Но я хочу поработать над высокими нотами еще немного. Учитель сказал, что в этом есть необходимость.       – Не загружай себя так сильно, ладно? – Феликс негромко мурлычет со своего места, и Джисон энергично кивает, соглашаясь с ним. – Ты уже отлично справляешься.       – О… – Сынмин рассеянно кивает, удивившись такой внезапной порции комплиментов. Что на них нашло? Где привычные поддразнивания? – Спасибо, Феликс.       Солнечный омега дарит ему мягкую улыбку. Кажется, он хочет сказать что-то еще, но появившийся словно из ниоткуда Минхо не дает ему возможности сделать это. У альфы помятый, но все еще строгий вид – он хочет казаться серьезным, но Джисон и Феликс лишь беззвучно хихикают над ним.       – Ладно, хватит болтать. – говорит Минхо хмуро, поторапливая младших подняться и приступить к разминке. – Сегодня прогон новой хореографии, так что у нас нет времени на разговоры. – добавляет альфа. Тон его голоса по-прежнему сухой и резкий, словно он плохо спал и теперь не в духе, и Сынмин думает над этим еще немного, прежде чем Минхо уходит.       – Хен сегодня такой ворчливый. – Феликс коротко смеется, когда Минхо отходит на приличное расстояние. – Он проспал будильник, Сынмин-а, представляешь?       – Серьезно? – Сынмин переспрашивает, покосившись на Феликса, и тот тут же кивает, снова едва сдерживая смех. Сегодня Сынмин ушел из общежития раньше всех, чтобы успеть на свой утренний урок вокала, так что не знает всех этих подробностей. – Хен обычно рано встает, что на него нашло?       – Мы понятия не имеем. – Джисон вклинивается в их разговор, принимаясь растягиваться и разминаться перед репетицией. – Но он ворчал все утро и даже отказался от душа.       – Он просто расстроен, что Сынминни улизнул так рано и не выпил с ним кофе. – Феликс дразнит, широко улыбаясь, и Сынмин привычно закатывает глаза. Да, он и Минхо встают раньше всех остальных в общежитии и часто вместе пьют кофе по утрам, но это определенно не та причина. И если уж на то пошло, то все их совместные утра больше похожи на странное молчание, нежели уютные посиделки – Минхо находится в одной стороне кухни, когда как Сынмин хозяйничает в другой. Они не говорят друг другу ничего кроме «доброго утра», и Сынмин очень сомневается, что Минхо был бы действительно расстроен его отсутствием сегодня.       – Не говори ерунды. – он отмахивается от слов Феликса, тоже переходя к растяжке под пристальным взглядом Минхо. – Хен недолюбливает меня, ты же знаешь. – говорит он и, прежде чем Феликс успевает возразить, добавляет: – Чанбин-хен собирается в зал сегодня? Я бы хотел тоже.       – О… – Феликс теряется от резкой смены темы, но отвечает. – Да, он хотел. Но Чан-хен попросил его повременить с этим, если вдруг ему понадобится его помощь в продюсировании. Так что, может быть, вечером.       – Хорошо. – Сынмин гудит, давая понять, что услышал его, и конечно, ни в какой зал он идти не собирался, но ему было просто катастрофически необходимо сменить неприятную тему. – Я снова пойду на вокал после репетиции, так что дай мне знать, если что-то изменится, хорошо?       – Конечно. – Феликс мягко откликается на его просьбу. – Я напишу тебе, Сынмин-а.       – Спасибо. – Сынмин тепло улыбается в ответ. Даже несмотря на то, что Сынмин не находится в их стае, Феликс всегда невероятно добр и нежен к нему. Он помогает омеге с любой незначительной мелочью, заботится о том, чтобы Сынмин не забывал вовремя кушать и ненавязчиво поддерживает его, находясь рядом и утешая. – Спасибо, Ликс.       Феликс снова улыбается. Он смотрит на Сынмина открыто и ласково, но в глубине его глаз мелькает что-то непонятное и тяжелое, отдаленно напоминающее тоску.       Сынмин не находит этому объяснения.       Они возвращают все свое внимание на танцы, потому что Минхо снова торопит их, а Чан преподносит пламенную речь о том, как важно выложиться на все сто именно с этой хореографией – основной для их нового камбэка. Мемберы энергично кивают. Они собираются в круг, сплетаясь ладонями, как делают всегда, чтобы подбодрить друг друга, и Сынмин оказывается втянут прямо в эту гущу тел и конечностей. Его тело отзывается странной дрожью, когда Чонин толкает его в сторону Чанбина и прижимается грудью к его спине, а еще незнакомо тянет где-то в груди, когда он кладет свою ладонь поверх хенджиновой.       – Хорошо, давайте постараемся! – Джисон полон сил и энергии, как всегда, и члены стаи нежно смеются над ним, находя омегу забавным и милым.       Кто-то сжимает его ладонь, и Сынмин поднимает голову, встречаясь взглядом с теплыми глазами Феликса.       Минхо разгоняет их по местам.       Сынмин привычно занимает нужную позицию и постепенно вливается в работу над своими движениями – это не так сложно учитывая то, что они прогоняют эту хореографию не в первый раз. Первый круг дается Сынмину легко – он справляется почти играючи. Чанбин пару раз ошибается, Чонин забывает позицию, а Чан путается в руках, но атмосфера между ними все еще довольно уютная, без излишнего напряжения. Потом становится труднее. Слабость, преследовавшая Сынмина последние несколько дней, вдруг возвращается в тройном размере, а кожа ужасно зудит и кажется слишком чувствительной. Свет ламп внезапно становится невероятно ярким, а музыка – ужасно громкой, и Сынмин не хочет ничего более, чем сжаться в комок и спрятаться где-нибудь в углу. Или в объятиях главного альфы…       Омега трясет головой, отгоняя непрошенные мысли, и бросает короткий взгляд на Чана – тот усердно танцует, пристально следя за своими движениями в зеркале. Его кудрявые волосы спрятаны под черной кепкой, а красивое без макияжа лицо блестит от редких капель пота – он действительно очень старается.       Сынмин знает, что никогда не должен подвести его.       Это значит, что он должен работать больше, должен быть лучше, чтобы соответствовать Чану и остальным его мемберам, чтобы убедить их, доказать им то, что даже если он не слишком хорош, чтобы быть в их стае – он будет достаточно хорош, чтобы оставаться в их группе. Именно поэтому Сынмин танцует.       Он танцует, и танцует, и танцует, потому что так нужно, потому что все они стараются, и он тоже должен. Но дышать становится так трудно… Его легкие словно начинают гореть, откуда-то появляется странная боль в животе, а запахи остальных мемберов теперь почему-то ощущаются куда острее, чем пару часов назад.       Будет ли эгоистично попросить пять минут отдыха? Всего пять минут – хотя бы три, даже одну – чтобы перевести дыхание и собраться, всего одну жалкую минуту, чтобы напомнить себе, что сдаваться нельзя.       Минхо что-то говорит о перерыве. Сынмин прислушивается, но не слышит его из-за музыки, может лишь читать по губам – альфа предлагает отказаться от отдыха сегодня, чтобы уйти домой пораньше, и все соглашаются.       Прогон начинается заново – ошибаться нельзя, Сынмин знает. Он старается, правда старается, но почему-то именно сейчас – в такой ответственный и важный для всех них момент – его тело подводит его. Он путается в ногах, забывая, где право и лево, спотыкается о собственную пятку и задевает плечом Чанбина.       – Извини, хен. – бормочет он одними губами, когда Чанбин удерживает его от падения.       – Сынмин, где ты витаешь? – Минхо, следящий за всеми членами группы, прикрикивает на него и ставит на паузу музыку. Сынмин переводит на него обеспокоенный взгляд. – В чем дело? У тебя получалось лучше в начале.       – Запутался. – Сынмин виновато отзывается, избегая смотреть Минхо в глаза, и спешит занять свою потерянную позицию. – Пожалуйста, продолжайте.       Минхо ничего не говорит. Он смотрит на Сынмина еще немного – несколько долгих секунд, но затем все же отходит, снова включая музыку и возвращаясь к репетиции.       – Последний раз и заканчиваем. – командует он. Это значит, что у Сынмина нет права на ошибку.       Они начинают заново, с самого начала, и все идет вполне хорошо – Сынмин очень старается, несмотря на усилившуюся боль теперь не только в животе, но и во всем теле. Но все это длится ровно до тех пор, пока Сынмин не ошибается снова. На том же самом месте.       – Эй! – Чанбин возмущается, когда Сынмин вновь задевает его – худощавое тело довольно болезненно врезается в его крепкое плечо. – Что с тобой такое? – ворчит он. – Это совсем на тебя непохоже.       – Я… – Сынмин не находит ответа. Мемберы смотрят на него – напряженно и странно, все как один, а музыка все еще неприятно рвет уши. Сынмин хочет убежать отсюда ровно так же, как хочет остаться и доказать им, что он по-прежнему готов работать.       – Сделаем перерыв? – Феликс предлагает, повышая голос, чтобы перекричать музыку и отвлечь на себя внимание. Минхо снова нажимает на паузу, и Сынмина снова оглушает – на этот раз тишина. – Не хочешь отдохнуть, Сынмин-а? Мы можем повторить позже, я останусь с тобой. – мягко говорит омега, подходя ближе к растерянному младшему. – Остальные могут идти, Минхо-хен? – спрашивает он у альфы.       Минхо задумчиво смотрит на них, долго обдумывая слова омеги, но все же медленно кивает, давая понять, что репетиция окончена. Напряжение все еще витает в тренировочном зале, даже тогда, когда остальные члены стаи прерываются на отдых, воду и сборы.       – Сынминни? – Феликс снова зовет Сынмина, отмечая про себя его тревожно-раздраженное состояние. – Давай прервемся ненадолго, а потом я помогу тебе разобраться, что скажешь?       Предложение действительно невероятно заманчивое – Сынмин бы с радостью растянулся на ближайшем мате и перевел дыхание. Но сделать это сейчас означает сдаться. Означает подвести их – всех их без исключения – а это определенно не то, чего он на самом деле хочет.       – Нет.       Сынмин не узнает собственного голоса. Он звучит отчаянно и хрипло, но тем не менее все еще уверенно, потому что он должен дать им понять, показать им, донести до них – он не слабый. Он не слабый и готов бороться, если это означает, что он все еще будет рядом с ними, будет в группе.       – Нет? – Феликс непонимающе переспрашивает. На его лице отражается слабая неуверенность и смятение.       – Нет, я хочу разобраться с этим сейчас. – Сынмин отвечает, и он чувствует раздражение от того, что Феликс не хочет понять ход его мыслей, его чувства. Феликс всегда понимает, но почему не делает этого сейчас? – Я хочу разобраться сейчас, мне не нужен перерыв.       – Но Минни, ты…       – Я же сказал! Мне не нужен перерыв, ты вообще слышишь? – Сынмин огрызается, но рычание Минхо тут же прерывает его. Его защитные альфа-инстинкты всегда работали быстрее других. «Не повышай голос на члена моей стаи» – вот, что означает его рычание, – «Не повышай голос на моего омегу».       И это правильно, потому что Сынмин все еще не часть их стаи, и даже не омега в их понимании.       – Веди себя подобающе, Сынмин. – грозно говорит Минхо, когда омега переводит на него рассерженный взгляд. – Феликс заботится о тебе, не будь эгоистом. Ты ведешь себя глупо.       Эгоистом?       Сынмин вмиг забывает все то, что хотел сказать. Он оглядывается назад, на Феликса, сразу же замечая его расстроенно-обеспокоенное лицо, и виновато закусывает губу, опуская взгляд в пол. Сынмин совершенно не подумал о том, что Феликсу, возможно, тоже необходим перерыв после такой длительной репетиции, и с его стороны было бы эгоистично заставлять его помочь разобраться с хореографией.       – Хорошо, давайте немного успокоимся. – Чан подает голос, вмешиваясь в напряженную обстановку между младшими, и Сынмин чувствует себя еще хуже от осознания того, что заставил всех волноваться. Он злится на себя еще больше.       – Я могу порепетировать еще. – говорит он, предлагая альтернативу, потому что ни Феликс, ни кто-либо другой из стаи не обязан возиться с ним, как с маленьким ребенком. – У меня больше нет расписания.       – Но у нас еще были планы с Феликсом! – Джисон канючит, недовольный тем, что солнечному омеге придется задержаться. – Может, попозже, Минни?       Сынмин знает, что он имеет в виду – этот день единственный на неделе с таким коротким расписанием. Единственный на неделе день, когда члены стаи могут побыть друг с другом, наслаждаясь отдыхом и привычной романтикой. А Сынмин снова все портит. Он знает это, понимает, чувствует – и снова злится. На себя. Потому что он никогда не будет достаточно хорош для них.       – Я не просил его оставаться со мной. – язвительно отзывается он, и раздражение в его голосе, на самом деле, трудно не заметить. – Я справлюсь сам, мне не нужна помощь.       – Сынмин-а. – Феликс зовет его, кладя ладонь на плечо, чтобы заземлить, но прикосновение словно обжигает Сынмина.       – Отвали! – огрызается он, отскакивая от омеги, словно загнанный в угол шипящий котенок, и опустившиеся уголки губ Феликса показывают ему, как сильно он облажался. Сынмина тошнит от самого себя. – Не трогай меня!       – Следи за своим языком, щенок! – Минхо злится еще больше, Хенджин тоже невольно срывается на рычание, едва уловив в запахе Феликса расстроенные кислые ноты. Стая начинает шуметь, они спорят и ругаются, и Сынмин почти задыхается от разочарования в их запахах, заполнившего весь тренировочный зал. У него подкашиваются ноги от такого количества феромонов, и он тянется к выходу, двигаясь так быстро, как только может, чтобы поскорее уйти отсюда.       – Сынмин!       Кто-то зовет его, но он игнорирует это. Ему все равно здесь не место – ни здесь, с ними, ни где-либо еще. И это только его вина – он собственными руками задушил хрупкий росток надежды на возможность когда-либо быть с ними больше, чем просто коллегами.       Его ужасно тошнит.       Он добирается до туалетов, запираясь в ближайшей кабинке, падает рядом с унитазом, держась за него руками, и весь съеденный им завтрак выходит из него в ту же секунду. Он думает над тем, что сказал Феликсу, вспоминает разочарованные взгляды мемберов, их раздраженные запахи и непонимающие глаза, и его снова рвет. Сынмин лишь надеется, что сюда никто не войдет, потому что он представляет собой невероятно жалкое зрелище.       Спустя несколько минут его перестает выворачивать, но легче от этого почему-то не становится. Сынмин вытирает одним рукавом толстовки свой рот, а другим – внезапно навернувшиеся на глаза слезы. Ему противно от самого себя, от собственного поведения и глупости – теперь они никогда не примут его. Он умывается, приводит в порядок лицо, но не сразу выходит из туалета, слишком боясь встретиться с мемберами лицом к лицу. Он не знает сколько сидит там, но когда возвращается обратно в тренировочный зал, там уже никого нет. И это правильно, Сынмин знает, что не заслуживает того, чтобы они ждали его.       Он не знает, как теперь будет смотреть им в глаза. Особенно Феликсу – милому, замечательному, доброму Феликсу, чувства которого он так безжалостно задел и растоптал. Он поймет, если Феликс даже перестанет общаться с ним после этого, перестанет помогать и поддерживать, потому что Сынмин слишком неблагодарный и эгоистичный – он все это знает.       От воспоминаний об этом Сынмину становится хуже, живот снова неприятно болит, а в ушах появляется противный писк. Сынмин осматривается, пытаясь найти пульт от стереосистемы, чтобы снова включить музыку и прогнать хореографию в очередной раз, но не видит его. Он проходится по залу, заглядывая во все возможные места, чтобы найти заветную безделушку, но пульта почему-то нигде нет. У него начинает кружиться голова.       – Вернулся? – Сынмину даже не нужно поворачиваться, чтобы понять, кому принадлежит этот голос. Но почему Минхо все еще здесь? Почему не ушел с остальными?       Сынмин не отвечает – попросту не знает, что сказать, и кажется, Минхо это не нравится. Между ними воцаряется неприятная тишина, и она давит на Сынмина сильнее, чем недовольный запах альфы. Он хочет зажать руками нос, чтобы не чувствовать этого, и это слишком странно даже для него. Блокаторы перестают действовать? Раньше такого не случалось, таблетки отлично скрывали его собственный запах и блокировали влияние на него других, так что же случилось сейчас?       – Прогоню хореографию еще раз. – наконец, отвечает омега, повернувшись, чтобы посмотреть на Минхо и встречаясь с его жесткими холодными глазами – хен все еще злится. – Почему ты здесь?       – Прослежу за тобой. – Минхо отвечает, и в его руке Сынмин, наконец, замечает злосчастный пульт. – Ты слишком упрямый, чтобы просить помощи. А я не хочу, чтобы мы облажались на сцене из-за тебя. – добавляет он едко, но Сынмин не обижается. Он знает, что Минхо прав.       Минхо включает музыку, заставляя его принять нужную позицию, и строго наблюдает за тем, как Сынмин начинает танцевать. Омега чувствует напряжение между ними, оно все еще здесь, жесткое и тяжелое, колючее, но тем не менее, Сынмин благодарен альфе за то, что тот пришел ему на помощь, даже если совсем не хотел этого.       – Ногу вперед здесь. – Минхо указывает на ошибки, как всегда профессионально и точно. – Руку выше, наклон. Ниже.       Сынмин старается запомнить все, что Минхо говорит – каждое слово и замечание, каждый совет, но его голова словно распухла, а голос альфы внезапно становится глуше. Холодный пот выступает на лбу, и Сынмин слепо моргает, когда соленые капли стекают ему на ресницы и попадают в глаза.       – Ошибка. – Минхо прерывает его движения резким жестом и выключает музыку. – Я только что объяснил, Сынмин, чем ты слушаешь? Еще раз.       Сынмин едва заметно кивает – шум в ушах возвращается, но послушно начинает заново.       – Еще раз.       – Еще раз!       – Ты издеваешься?!       Минхо теряет терпение, когда музыка заново проигрывается в пятый или шестой раз, но Сынмин не может винить его за гнев – это он тот, кто постоянно ошибается и не может запомнить простую связку, он тот, кто тратит время альфы впустую.       – Ты продолжаешь ошибаться снова и снова! – Минхо цедит сквозь зубы, почти рычит, и его гневный, тяжелый запах давит на слабый сынминов разум – податливый разум омеги. – Ты делаешь это нарочно?       – Нет, хен, нет. Я пытаюсь… – Сынмин хрипит, отступая назад, словно это поможет ему не слышать гневных окриков альфы. – Я пытаюсь, хен, я…       – Недостаточно. – Минхо раздраженно отрезает, не давая ему возможности оправдаться. – Ты делаешь недостаточно. – твердо говорит он, и его глаза светятся невероятной злостью. – Если хочешь знать хореографию лучше, ты должен стараться, Сынмин. Я не знаю, почему ты продолжаешь вести себя так, но если ты продолжишь работать не в полную силу, ты подведешь всю группу, ты слышишь?       – Я… – Сынмин открывает было рот для извинения, но живот скручивает такой безумной болью, что у него подкашиваются ноги. Он чувствует, что его снова начинает тошнить, поэтому опускается на корточки, чтобы голова не кружилась так сильно, и гневный запах Минхо, давящий на его измученного омегу, спрятанного глубоко внутри, совсем не помогает. Сынмин готов продолжать – правда готов! – пусть только Минхо позволит ему хотя бы добраться до обезболивающего и перевести дух. – Я…       – Вставай. – Минхо отмахивается от него, как от назойливой мухи, и снова включает музыку.       Сынмин кивает. Он встает, и голова снова начинает кружиться. Его живот болит, невыносимо болит, и у него словно ломит все тело сразу – от мышц до костей. Сынмин реагирует на запахи и звуки острее, чем обычно, а еще ему внезапно хочется найти Чана и прижаться носом к его шее, чтобы вдыхать, вдыхать, вдыхать… Сынмин вздрагивает от собственных мыслей и с ужасом осознает, что все это – его первые и основные симптомы течки.       Течка.       Но это… Это просто невозможно! Она была у него несколько недель назад и теперь просто не может повториться. Слишком рано, еще слишком рано, он не готов.       Не сейчас. Не здесь.       Не рядом с Минхо.       Сынмин игнорирует музыку и счет Минхо, тянется к своей сумке, принимаясь лихорадочно искать таблетки, но карманы как назло оказываются пустыми. Черт, где же они…? Альфа вконец теряет терпение.       – Ты издеваешься?! – глухо рычит он, когда Сынмин вытряхивает все содержимое из карманов сумки прямо на пол. – Что ты там ищешь, черт возьми?! – спрашивает он, и он звучит так раздраженно громко, что у Сынмина невольно выступают слезы. Его омега всегда чувствительней, чем он сам, и это то, с чем он до сих пор не научился бороться. – Ты просто тратишь мое время, Сынмин. Это уже слишком!       – Извини… – Сынмин выдавливает, и ему несомненно больно от слов Минхо, но куда больнее осознавать, что все слова альфы – правда. Сынмин просто бесполезный, капризный и глупый омега, неспособный даже уследить за собственным циклом. Хен не должен вообще тратить на него свое время, но он здесь, он пришел помочь, а Сынмин просто подвел его. Подвел их всех. Снова. – Мне жаль, хен, мне очень жаль… – слезы застилают глаза, и Сынмин слепо шарит по карманам сумки, до последнего надеясь найти необходимый ему пузырек. – Мне так жаль… Прости, Минхо-хен, прости меня… Мне очень, очень жаль…       – Что… – Минхо разом теряет весь свой гневный настрой, едва услышав всхлипы младшего щенка, и его глаза расширяются от удивления, когда он замечает его слезы. Он тут же оказывается рядом с Сынмином, перехватывая сумку из его дрожащих пальцев, и пытается поймать его влажный взгляд. – Нет, это ты прости, Сынминни. Хен такой дурак, а?       Сынмин отчаянно качает головой, от чего ему становится еще хуже – он покачивается, неловко приземляясь на пол, но он хочет, чтобы Минхо знал, что это не правда. Это не правда, вовсе нет – Минхо самый лучший хен на свете, ведь он здесь, он пришел помочь ему с хореографией, несмотря на неподобающее поведение Сынмина ранее, несмотря на его неуважение и язвительность. А он, Сынмин, снова все испортил, как глупый несмышленый щенок.       – Эй, посмотри на меня, Минни, слышишь? – Минхо обеспокоенно зовет его, присаживаясь рядом, чтобы привлечь внимание. – Прости, щенок, мне не следовало кричать, это было глупо. Не плачь, хорошо? – мягко говорит он. – Пойдем домой, Сынминни. Тебе определенно нужно отдохнуть, детка, глупый хен совсем загонял тебя. Пойдем со мной, хорошо?       – Моя вина… Моя вина, это... – Сынмин бормочет, словно заведенный, повторяет снова и снова, потому что Минхо не виноват, здесь нет его вины – только Сынмина, но живот снова скручивает невыносимой болью, и Сынмин издает ужасный нечеловеческий вскрик, обнимая себя руками.       – В чем дело? – Минхо обеспокоенно спрашивает, его запах меняется со скоростью света, а глаза отчаянно всматриваются в заплаканное лицо Сынмина, пытаясь выяснить, что происходит. – В чем дело, Минни? Где болит? Пожалуйста… – умоляет он. – Скажи мне.       – Чан-хен… – Сынмин невнятно бормочет сквозь сжатые зубы, и он слышит хруст собственной челюсти, что совсем не помогает отвлечься. – Позови его, пожалуйста… Мне нужен Чан-хен! – наконец, выдавливает он.       – Что… – Минхо непонимающе переспрашивает, будто пытаясь понять, показалось ему все это или нет.       Но Сынмин все еще здесь, прямо перед ним, он все еще плачет, сжимаясь в маленький комочек, и все еще просит Чана. Просит их главного альфу.       – Позови Чан-хена, пожалуйста. – Сынмин шепчет, умоляет, и Минхо смотрит на него странно и растерянно, не понимая, какого черта вообще происходит. – Позови его, хен! Пожалуйста, позови! – Сынмин повышает голос, переходя в откровенные рыдания. – Мне нужен Чан-хен, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…       – В чем дело? – Минхо спрашивает, вытягивая руку, чтобы коснуться щенка, потрогать его лоб, успокоить и заземлить, но Сынмин отшатывается, не позволяя дотронуться. – В чем дело, Сынминни, я не... я не понимаю.       – Я… хен… Минхо-хен, я прошу… – Сынмин качает головой, сжимая в пальцах собственную толстовку. – Позови Чан-хена… пожалуйста, пожалуйста, хен, это… Мне больно! Так больно, хен… это так больно…       – Боже, Минни… – Минхо ошарашенно выдыхает и встает, тут же принимаясь шарить по карманам, чтобы найти свой телефон. Он знает, что Чан сейчас где-то здесь, в студии – они разошлись с ним не так давно, договорившись присмотреть за Сынмином после того, как непослушный щенок убежал – поэтому сразу же звонит ему. Чан отвечает спустя три гудка, и Минхо даже не успевает ничего сказать, как крик Сынмина оглушает их обоих.       – Минхо? – Чан обеспокоенно зовет, и Минхо слышит испуг и волнение в его голосе даже так, не видя его.       – Сынминни… – Минхо теряется настолько, что даже не может сформулировать свои мысли.       – Блять.       Чан отключается, и Минхо вконец теряется, не зная, что вообще нужно делать. Он снова присаживается перед Сынмином, пытаясь хоть как-то его успокоить, осматривает на наличие возможных травм, но он просто не понимает.       – Сынмин-а? – он зовет его негромко и мягко, но младший даже не слышит его, продолжая рыдать и сжимать свою толстовку в области живота.       Минхо бормочет что-то успокаивающее, бессмысленное и глупое, просто чтобы отвлечь, занять, а потом вдруг чувствует легкий, едва уловимый омежий запах – травяной и сухой, наполненный болью и невыразимым страхом. Глаза Минхо расширяются еще больше, когда пазл в его голове складывается в общую картину – запах определенно исходит от Сынмина.       Что… что, черт возьми, это значит?       – Ты… – Минхо движется ближе к младшему, смотря на него широко раскрытыми глазами, и ему просто катастрофически необходимо выяснить, узнать… Он тянется к его шее, прямо к пахучей железе, но чья-то сильная рука внезапно отталкивает его, не позволяя приблизиться.       – Назад. – глухое рычание появившегося из ниоткуда Чана на мгновение отрезвляет его, и Минхо ошеломленно отступает. Чан занимает его место рядом с Сынмином, и измученный щенок незамедлительно реагирует на его запах и голос. – О, Минни…       Сынмин громко хнычет, мешая болезненный стон со всхлипом.       – Я здесь, щенок, слышишь меня? – Чан сразу подхватывает его, мягко прижимая к груди, и направляет голову младшего к своей пахучей железе, чтобы немного успокоить его. – Дыши для меня, детка, хорошо? Хен здесь.       – Чан-хен… – Сынмин смотрит на него со смесью облегчения и ужаса, цепляется за его одежду и заливает слезами худи. – Чан-хен, ты… я… Еще рано… Еще слишком рано! – он снова переходит в рыдания, и его хриплый голос разбивает Минхо сердце.       – Я знаю, ангел, знаю. – Чан шепчет, прижимаясь невесомым поцелуем к влажному от пота виску омеги, словно пытаясь забрать его боль. – Сделай вдох, Минни, слышишь? Глубокий вдох, хорошо?       Минхо молча наблюдает за тем, как Чан пытается помочь младшему выровнять дыхание, и у него много, действительно много вопросов. Сынмин не успокаивается – даже не близко – он все еще плачет и скулит, прижимаясь лицом к плечу главного альфы, и его спутанные волосы мелко трясутся, потому что он сильно дрожит.       – Что болит, Сынминни? – Чан спрашивает негромко и мягко, все еще держа его в своих объятиях. – Живот? – спрашивает он, и Сынмин слабо гудит в ответ, бормоча что-то невнятное. – Но почему сейчас… Цикл сбился слишком сильно, Минни, нужно ехать к врачу.       Мир Минхо переворачивается за одну жалкую секунду. Его сердце замирает в груди, прежде чем начать биться с удвоенной силой, и он переводит на Чана ошарашенный взгляд.       – Ты знал.       Осознание ударяет в голову Минхо, когда он смотрит на альфу со смесью гнева и удивления.       – Ты знал, что он омега. Ты знал, ты… Какого…       – Нам нужно в больницу. – Чан игнорирует его обвинительный тон. – Я боюсь осложнений. Вызывай водителя, Минхо. – он поворачивается к альфе. – Сейчас же.       Минхо все еще неуверенно стоит на одном месте, переводя взгляд с Чана на Сынмина и обратно, и главному альфе приходится повысить тон, чтобы тот, наконец, услышал его. Минхо дрожащими пальцами набирает нужный номер, вызывая водителя, а затем наблюдает, как Чан выуживает из кармана пачку таблеток, которые успел прихватить с собой, когда бежал сюда.       – Воду. – он твердо командует, и Минхо послушно подает ему бутылку. – Давай, детка, нужно принять таблетку. – обращается Чан к омеге, кладя лекарство на его язык и поднося бутылку к губам. – Пей, Минни. Пей, слышишь?       Сынмин слабо хнычет, качая головой, но Чан удивительно настойчив.       – Не упрямься, щенок, ну же.       – Больно, хен… Больно! – омега скулит, и Чан понимающе урчит в ответ, выпуская немного своего успокаивающего альфа-запаха, чтобы воздействовать на капризного омегу.       – Я знаю, детка, знаю. – бормочет он, втирая легкие круги в живот Сынмина, чтобы унять боль. – Скоро будет легче, Минни, лекарство быстро подействует. Потерпи еще немного, хорошо? Хен позаботится о тебе.       Водитель приезжает быстро. И вот уже через несколько минут Минхо открывает двери автомобиля перед Чаном, несущим на руках ослабленного, заплаканного, но вполне успокоившегося Сынмина.       – Возвращайся домой. – говорит Чан, когда аккуратно усаживает щенка на сидение и пристегивает ремнем безопасности. – Я присмотрю за ним.       – Но… – Минхо обеспокоенно возражает, и Чан кладет ладонь на его щеку, успокаивая и заземляя.       – Я присмотрю за ним, Минхо-я. – говорит он уже увереннее. – Он в безопасности, слышишь? Все обошлось.       Минхо неуверенно кивает, но его глаза все еще нервно смотрят в уставшие глаза Чана.       – Почему ты… почему ты не сказал?       – Это не моя тайна. – Чан качает головой. Минхо поджимает губы, и Чан касается его подбородка в подбадривающем жесте. – Я понимаю, что ты чувствуешь. Поверь, Минхо, я понимаю. Но Сынминни попросил меня не говорить об этом, поэтому я не стал.       – Какая причина? – Минхо спрашивает резче, чем ему бы хотелось. – Какая причина, черт возьми? Все это время я… – он вздыхает, запуская пальцы в волосы и жестко сжимая их. – Я думал, что он бета, хен! И что запах в его комнате – чужой! И что у него… – он замолкает, прикусывая губу, но Чан терпеливо слушает его. – Что у него есть кто-то другой. И мне… Мне было больно, хен! Мне чертовски больно.       – Я знаю. – Чан мягко отзывается. – Я знаю, Минхо-я, ты расстроен. Я тоже. Ты любишь щенка так же, как все мы, но если Минни скрыл от нас это, значит, причина все-таки была. И мы разберемся, хорошо?       Минхо кивает, вмиг теряя весь запал. Он тяжело вздыхает, а затем снова поднимает на Чана взгляд.       – Я... можно…? – спрашивает он негромко, и Чан сразу понимает его. Он кивает, и Минхо открывает дверцу машины для того, чтобы снова взглянуть на Сынмина. – Минни? – зовет он тихо. Омега отзывается глухим мычанием, его запах стал ярче теперь, когда его течка действительно наступила, и Минхо не хочет ничего больше, чем просто быть рядом с ним.       – Альфа…? – Сынмин зовет его, смотря на Минхо затуманенным взглядом, и его глаза полны такого искреннего чистого обожания, что у Минхо невольно выступают слезы – он совершенно этого не заслужил. Ослепленный собственной ревностью и гневом, он совсем забыл, как на самом деле должен относиться к щенку.       – Все хорошо. – шепчет Минхо, протягивая ладонь и поглаживая щеку омеги. – Все хорошо, щенок, Чан-хен позаботится о тебе. Я… – он замолкает, подбирая слова. – Мне так жаль, детка. Хену очень, очень жаль. Возвращайся к нам как можно скорее, хорошо? Мы будем ждать.       Сынмин послушно кивает, и ему совсем не нравится перспектива находиться так далеко от остальных своих мемберов. Во время течки его отдаленность от стаи ощущается намного острее, и Сынмин искренне ненавидит это чувство.       Лицо Минхо скоро пропадает из поля его зрения, рядом с ним оказывается Чан, он садится на свободное место рядом с омегой, и Сынмин слишком слаб и дезориентирован, чтобы понять, что вообще происходит. Он прижимается к заботливо подставленному плечу главного альфы, утыкаясь носом в его шею, и ненадолго прикрывает глаза. Он так устал…       Голоса рядом с ним похожи на пчелиный гул – их много, и Сынмин не может разобрать ни одного внятного слова. Он открывает глаза, приятно отмечая, что находится в своей комнате – теплые одеяла и объемные подушки окружают его подобно гнезду, так что Сынмин чувствует себя в безопасности и комфорте. Он поворачивает голову, с удивлением замечая рядом с собой Феликса – тот о чем-то негромко переговаривался с Чанбином и Джисоном, держа его ладонь в своих маленьких пальцах.       Феликс...       Воспоминания мелькают в голове Сынмина, когда светлая макушка омеги появляется в поле его зрения. Он не должен был так поступать с ним. Только не с ним.       – Феликс… – Сынмин зовет его, и Феликс тут же поворачивается к нему, придвигаясь ближе. – Феликс, я… Мне так жаль, мне… – Сынмин чувствует себя таким виноватым перед ним, и он совсем не заслуживает того, чтобы омега сейчас находился рядом с ним – не после того, как он с ним обошелся. – Прости меня, пожалуйста… Я… – он теряется в словах, Феликс перед его глазами расплывается от слез, но Сынмин все равно ощущает его присутствие рядом с собой. – Я так виноват, Ликси, я так…       Феликс не отвечает – обхватывает щеки Сынмина ладонями и стирает его слезы, прежде чем вдруг прижаться к его губам своими в чувственном соленом поцелуе. Сынмин всхлипывает куда-то в его рот, с опозданием замечая, что Феликс плачет тоже, но маленькие пальцы на его щеках приятно успокаивают и заземляют.       – Все хорошо, Сынминни, все в порядке. – Феликс шепчет ему в губы, тоже громко шмыгает носом, но все равно улыбается. Его запах спокойный и мягкий, теплый – Сынмин никогда прежде не ощущал его настолько ярко – приятно заземляет, и Сынмину снова предательски хочется спать.       – Ликси…       – Я рядом. – Феликс снова коротко целует его губы. Мажет носом по щеке и спускается к шее, чтобы почуять и отметить его своим запахом. – Мы рядом, Сынминни. Отдыхай, наш маленький омега.       Сынмин послушно проваливается в сон, словно слова Феликса – единственное, что ему было для этого нужно, и на задворках сознания он ловит запоздалую мысль.       Феликс знает.       Они знают.