Сигареты, эдельвейс, фюрер

Едкий сигаретный дым искажал лицо фюрера, сидевшего перед ним. Сейчас их разделяла эта полупрозрачная завеса, таявшая спустя некоторое время, но вновь появляющаяся при его долгом выдохе. — Перестаньте. — Голос фюрера перестал быть властным и громким, сжавшись до невероятно тихого, заставляющего усомниться в том, что этот человек действительно жестокий диктатор, поднявший с ног падшее государство. Он проигнорировал просьбу. Никотин с каждой новой затяжкой приводил его в томный транс, моментально убивающий все бесполезные и лишние мысли в голове. Очередная сигарета позволяла забыть всё и только созерцать человека, сидящего напротив. Ему было уже всё равно на все слова фюрера, на всю его последнюю, яростную, устрашающую речь, которую он так страстно произнёс перед приказом войти в кабинет. Тягостное молчание для фюрера, но такое сладостное для его единственного по-настоящему преданного подчинённого, висело в воздухе, как сигаретный дым, но не растворялось вместе с ним. — Йозеф. — Фюрер повторился. Его глаза, порой метавшие тёмно-синие молнии в своих собеседников, сейчас устремлены куда-то вниз, затуманенные дымкой горечи и непонятно откуда взявшимся стыдом. Дым сигареты был выпущен улыбкой. Он пытался поймать блуждавший по кабинету взгляд фюрера, пытался зацепить его улыбкой и прищуром полупьяных глаз, но фюрер всё так же старательно прятался от него. Наконец, он встал, и сладковатый, клубами разлетающийся по всему помещению туман окутал его с ног до головы. Это придало ему какой-то таинственной игривости и всё-таки заставило глаза фюрера медленно пробежаться по всему его телу и дойти до цели. Взгляды встретились; искра появилась, но также быстро исчезла. Он приблизился, передав свой дым фюреру, но, как ни странно, тот вдохнул его полной грудью и даже не скривился. Он так и стоял. И курил. Много, бесконечно долго и явно испытывая головокружительное наслаждение. Он всё смотрел и смотрел на фюрера, в его голове рождались и мгновенно уходили тысячи слов благодарности, признания, отчаяния, граничившего с сумасшествием, но он не произнёс ни одного из них — глаза выражали его чувства лучше всяких слов. Сейчас, когда конец всего был как нельзя близок, когда осознание неизбежности ударяло по голове громом, когда ни на какие разговоры катастрофически не было времени, единственным выходом были сигареты, да безмолвные беседы одними лишь взглядами. — Мой фюрер, кажется, у меня есть, что сказать вам… — Для того, чтобы сказать это, ему необходимо сделать ещё одну затяжку. Он опять замолчал, тяжело и медленно вдыхая живительный табак. Так лучше, гораздо лучше. Эта затяжка не может быть последней, нет… Ещё слишком рано… Фюрер, кажется, всё понял. Понял без лишних объяснений и долгих пауз между словами. Сигарета, ещё не до конца умершая, вдруг выпала из его затёкших, длинных пальцев. Дикий, неудержимый, убийственный кашель вырвался из его груди вместе с серыми от сигаретного пепла бутонами эдельвейсов и ярко красной крови. Он выкашливал её беспощадными объёмами, она забрызгивала его рубашку и попадала некоторыми каплями на фюрера, лихорадочно вскочившего с кресла и ищущего метод спасения. Человек, так долго куривший с момента своей встречи с фюрером из-за своей странной, совершенно не изученной болезни, согнулся напополам. Из него вышел последний, издевательски красивый и благородный цветок эдельвейса. Он смог улыбнуться ему, насладиться его прелестью, он смог протянуть руку с ним фюреру. В последний момент из дрожащей, бледной ладони выпал цветок, оставив на ней лишь кровавые пятна. Прощальный шёпот вырвался из его губ, опережая все мысли: — Я люблю вас, мой фюрер. Вы подарили мне жизнь. Фюрер сжимал в объятиях труп. Пауль Йозеф Геббельс умер первого мая тысяча девятьсот сорок пятого года от редчайшей болезни, носящей название «ханахаки». Адольф Гитлер совершил самоубийство спустя день после его смерти.