Смельчак и ветер

Ночью в деревне уже которые сутки шёл дождь. Стоило солнцу зайти за горизонт, начиналось — сначала лёгкое постукивание по крыше, потом будто кто-то сыпал из бесконечного мешка горох, а потом дождь начинал не на шутку бушевать, лил потоками, размывал дороги, и к утру всё превращалось в месиво. Мишка ворчал, устраиваясь в углу на тюфяке — деду хоть бы что, он глухой, как пень, бабка тоже спит себе, храпит, а он никак уснуть не может. Да и ладно бы только дождь. Ветер тоже выл, свистел, как самый настоящий хулиган, ещё и в окна барабанил, они с дождём точно были заодно. И так день за днём, день за днём! Михе просыпаться поздно было нельзя — он ходил в сельскую школу, учился понемногу грамоте. Брата своего, Лёшу, тоже туда таскал, как отец с матерью завещали, уходя на север. Но учиться, если честно, было некогда: Миша всё больше ходил с дедом в лес, потом промышлял всяким на базаре в городе. Дед — тот и медведя зарубить мог, а вот Мише жаль было, поэтому он притворялся, что никак не научится, и потихоньку собирал грибы и ягоды. Пел себе под нос, пока наполнял тюки, а вечером садился к печке и тренькал на старой деревянной лютне. — Чёрт тебя знает что, делом бы занялся, — ворчала бабка, но это она так, с любовью. Лёша сидел рядом и стучал ложкой по кастрюле, пока их обоих взашей не гнали спать. Ну, все, конечно, спали, а Мишка ворочался, слушал завывания ветра и скрип деревьев, временами с недосыпа ему чудилась там даже какая-то мелодия. Глупости это всё. Но как-то раз он не выдержал. Лёг Мишка поздно, до ночи плёл корзины на продажу, потом помогал деду в погребе и так умаялся, что даже успел задремать — но ветер и сегодня не подвёл, засвистел, завыл, запел на все лады и распахнул прямо Мишино окно, плеснув в лицо ледяным дождём. — Ну, ты! — взревел Миха, вскакивая на ноги. — Всё, я так больше не могу! Дед с бабкой завозились на печке, но просыпаться не стали. Лёша дрых, разинув рот. Миша схватил метлу, натянул на голову шапку, почти рыча от злости, и выбежал во двор. Сразу же вымок до нитки, продрог — грела только ярость, он сейчас готов был драться хоть с самим чёртом. — А ну иди сюда, ветер поганый! Я спать хочу, ты мне ме-ша-ешь! Ветер в ответ засвистел у него в ушах, пролез под рубаху и окатил косыми струями дождя. Мишка наугад хлестнул метлой и мог поклясться, что услышал звонкий весёлый смех. — Тебе смешно?! — заорал он, молотя метлой во все стороны и грозно вращая глазами. Ветер скрипнул деревом, распахнул окно ещё шире и подребезжал стёклами. Миша ударил по земле, по самой грязной луже — его окатило ещё и этим. Порыв ветра подхватил шапку, помотал в воздухе и понёс прочь, к полю, вдоль опушки леса. — А ну стоять! — заорал Миша, срываясь на бег. — Отдай! Я хочу спать и хочу свою шапку! Он побежал, размахивая метлой. Споткнулся, чуть не упал, но упорно поднялся и помчался дальше, умудряясь как-то уж больно удачно хлестать вроде как бесплотный воздух. Ветер уже не только смеялся, но и вопил, стал злее, кусал Мишу холодными зубами за руки, хлестал его сорванными с деревьев листьями. — Мне уже всё равно! Шапку верни! Я с тобой подерусь сейчас! — кричал Миха, удаляясь от дома, весь насквозь мокрый, злой и продрогший. Ветер отвечал ему злым, но весёлым воем, шапку пока не драл в клочья, а только подбрасывал и иногда ронял в лужи. Миша добежал до поля, замахнулся метлой в очередной раз, но не успел — ветер завыл изо всех сил, метнулся к лесу, играючи выдрал с корнем ёлку с опушки и зашвырнул в чащу. — Думаешь, я испугался?! — закричал Миша радостно, потрясая метлой. — Ты чего, красуешься мне тут своей силой? Я с тобой всё равно подерусь, мне по барабану! Ветер сразу даже как-то стих, перестал выть и свистеть. Облетел Мишу, замершего от такой перемены, поерошил ему мокрые волосы, подул в ухо. — Не боюсь! — повторил Мишка для уверенности, замахнулся метлой ещё раз, ветер-то совсем близко, достать можно. Но тот как-то странно задрожал, едва слышно засвистел, мелодично, что ли… Миша вытаращился, замахал руками. — Нет-нет-нет, это же не ты ту песню поёшь, — ошарашенно вскрикнул он. Ветер засмеялся, в этот раз вообще без злобы, весело и звонко. Облетел Мишу ещё раз, напел ему в ухо разборчиво всю мелодию, пощекотал за мочку, дунул в макушку. Миша стоял, разинув рот. — Это… красиво как, — сказал он в ночную пустоту. Метла давно лежала в луже, в самой грязи. Миша моргнул, осмотрелся — ветер продолжал виться около него, мягко посвистывая и скорее согревая. Ну, он как минимум пытался высушить одежду. Вдалеке стояли стога сена, накрытые дощатым навесом. Миха поплёлся туда: он вмиг понял, что смертельно устал, ноги его едва держали, в голове крутилась только эта замечательная мелодия и звенел чужой смех. Он зарылся в сено с головой, кое-как лёг, растянулся в сыром стогу. Вокруг было… тихо, как никогда. Дождь уже давно не лил, ветер лишь слегка шевелил сено, будто проверяя, как Мише лежится, удобно ли. Он посвистел едва заметно, принялся напевать, убаюкивая — что-то нежное и далёкое, как звёзды, что сияли над головой. Мишина голова свесилась с руки, показалась из-под сена, и ветер не удержался, стал ерошить его кудрявые влажные волосы, пока этот бешеный, страшно забавный в гневе парень спал сном младенца. Утром ярко светило солнце. Миша вылез из стога сена помятый, но совершенно счастливый, выспавшийся и целиком сухой. Рядом с ним лежала шапка, около стога валялась метла. Миша улыбнулся, перекинул её через плечо и отправился домой. — Ты его побил? — серьёзно спросил потом Лёша, пока они шли в школу. — Не, он хороший. — Почему? — Он… песни знает, — подумав, ответил Миха. Лёша пожал плечами, но спрашивать дальше не стал, слишком привык к странностям брата. Хорошо хоть целым вернулся — бабка с дедом дрыхли, а Лёша, между прочим, переживал. В школе Миша оставил брата, сам пошёл посидеть снаружи, доесть припасённую булку и подумать. Ему хотелось запомнить песню всю целиком, поэтому он стал напевать вслух — просто мотив с какой-то бессмысленной белибердой слов. Им его учил отец, когда возвращался из заморских путешествий, говорил, там какие-то саксонские племена живут. Миша напевал, жмурился на солнце и не заметил, как к нему подошли сбоку. — Вот тут, после «ля», надо вверх, — важно сказал какой-то парень, заслоняя свет, — а ты вниз поёшь. Миша уставился на него с полнейшим недоумением. Взъерошенный, волосы во все стороны, уши торчат, глаза яркие, вид… хулиганский, улыбка — тоже. — Ты откуда знаешь? — спросил Миша, ошарашенный звуком смутно знакомого голоса. И Андрюха напел ему всю песню целиком.