Hexerei

Hexerei

Для советского человека не должно существовать слова «колдовство» — оно, как и другие, пережиток империалистического прошлого, где над умами крестьян довлела религия и прочая бесовщина. И тем не менее, Александр Белов, прячущийся за личиной прибалтийского немца Иоганна Вайса, чувствовал себя околдованным. Ни больше, ни меньше. Все тело от одного взгляда на сына профессора Шварцкопфа становилось в миг деревянным, а слова застревали в глотке ершистым комом, выходя неохотно, с задержкой. Хитрые зеленоватые глаза терпеливо смотрели на него, а тонкий рот изгибался дугой в усмешке. Колупая носком ботинка придорожную пыль, Генрих Шварцкопф смотрел сверху вниз на копошащегося во внутренностях цундаппа Вайса, и рассказывал не то ему, не то осеннему небу, как здорово будет выиграть заезд. — А потом, на следующий день, танцы будут… — мечтательно щурясь на солнце, говорил юноша. — Видел, в Кайзервальде танцплощадку обновили? Вайс только угукнул в ответ, продолжая подтягивать ключом разболтавшиеся гайки. От него каких-либо слов Шварцкопф и не ждал. Правда в том, что Генрих был эгоцентриком, а раз его интересовали мотогонки, танцы и прогулки по морю на новеньком автоботе, выписанном из самой Германии, то в его круге общения должны быть только те, кто разделяет его интересы. Иоганн Вайс тут постольку-поскольку: друзья разъехались по курортам, и Рига несколько опустела до нового учебного года, а тут новое лицо. Даром, что деревенщина. На Центр Александр был немного обижен — почему не предупредили, что сын профессора Шварцкопфа — такой? Генрих Шварцкопф воплощал в себе все, что советская пропаганда не поощряла в молодых людях. По перву может показаться, что он тунеядец и дармоед: живет на всем готовом, пользуясь привилегиями, положенным наследнику благородной фамилии и кредитом доверия — ведь он сын уважаемого человека. Генрих Шварцкопф никогда ни в чем не знал нужды. Он вырос в иных условиях, нежели Александр Белов и вел себя иначе, непредсказуемо. И это не могло не околдовывать. Вся легкость, с которой он сорил деньгами отца, портил дорогие вещи, спорил с отцом… Александр никогда бы так не смог — каждая вещь в его гардеробе покупалась или выменивалась благодаря золотым рукам отца, после смены на заводе подрабатывающего разнорабочим: от плотника до сантехника. Нарочно наставить дыр на брюках или вытянуть петли у кофты — невозможно. Денег у них тоже много никогда не было: хватало на еду и так, по мелочи — уже хорошо. Зачем что-то требовать от родителей, когда сам можешь встать за станок и заработать? Генрих в форме рабочего? Вздор! Генрих в костюме, пошитом в лучшем ателье Риги? Запросто! Чрезмерные траты, скандалы и эмоциональные вспышки — ему все прощалось. Александр Белов, не способный из-за задания быть собой, наделил личность-маску Вайса своими чувствами. Он оставил крошечную дырочку в кирпичной стене, откуда в затхлый чулан задувал соленый морской ветер, доносивший смех Генриха Шварцкопфа. Вайс стал как многие — всепрощающим Генриху Шварцкопфу откровенно скотское отношение к себе, когда порой тебе рады, а порой ты в глазах смотрящего не больше горки ветоши. Он с радостью присоединился к поклонникам Шварцкопфа, но скорее, оставаясь тайным воздыхателем, счастливым уже от факта присутствия Генриха в автомастерской. Правда, в насквозь пропитанном запахом мазута, машинных масел и припоя помещении юноша надолго оставаться не мог и заходил в автомастерскую с заведомо кислым выражением на остром лице. Не торопился он и подходить к Иоганну, радостно вскакивающему на ноги при его появлении. Конечно, на Вайсе не воскресный костюм с накрахмаленной рубашкой, на нем обычная, перепачканная мазутом роба. — Ну, ты знаешь, что делать, — глядя куда-то поверх плеча автомеханика говорил профессорский сын и уходил прочь. Иоганн Вайс и Александр Белов были настолько околдованы Генрихом Шварцкопфом, что, не вняв гласу разума и метеорологическим сводкам, позволили усадить себя в автобот, следующий прямо в шторм. Они могли погибнуть и задание, данное Центром, было бы провалено. Об этом ему напомнил старший коллега, Бруно. Вайс повинился, но, когда на горизонте появился Генрих, зовущий присоединиться к университетской молодежи на пикнике, не смог отказать. А враг не дремлет и не знает, какой Генрих чудесный и волшебный и потому, профессор Шварцкопф лежит в гробу, а его сын швыряет первые попавшиеся вещи в чемодан и клянется покинуть недружелюбную Прибалтику, клянясь, что Иоганн — его единственный друг. Но когда колдовство доводило до добра? Иоганн смотрел на светлый Генрихов затылок, просматриваемый через заднее стекло автомобиля, увозящего его в светлое будущее, в рейх по небесной дороге аэродрома в Кракове. Генрих не обернулся, околдованный сказочными перспективами, описанными дядей.