Дела прошлого

      2 июня 1899 года       Даже на улице было очень душно, и поэтому, устроившись на садовых качелях и склонив голову на плечо брата, Ливи обмахивалась веером, создавая хоть какой-то ветерок. Всё вокруг уже цвело, в кустах роз не переставая жужжали пчёлы, а спокойствия на душе почему-то не было.       Ливи только исполнилось шестнадцать, когда обучение в школе-пансионе подошло к концу, и сэру Реджинальду пришлось смириться с тем, что внучка, которая и без того провела половину только начинавшейся жизни вне пределов родного дома, вновь должна была вернуться в Чорли, где до этого появлялась лишь на каникулах. За прошедшие годы не изменилось ровным счётом ничего — никакой теплоты в отношениях с детьми своего сына старший Стаббс так и не начал проявлять. Разве что позволил Джонатану получить полностью домашнее обучение, не отсылая его, в отличие от сестры, за сотни миль, но преследуя при этом весьма определённую цель — Джонатан учился управлять фабрикой. Иной судьбы для него никто не видел.       И пока Ливи, которую Джонатан старался навещать раз в несколько месяцев, жаловалась ему на строгих учителей и вредных учениц старших классов, он сам, сжимая зубы, только улыбался, чтобы не тревожить её и без того впечатлительную натуру своими заботами — вынужденная перспектива продолжать семейное дело его отнюдь не радовала.       Разлука для обоих стала слишком болезненным испытанием, и Джонатан порой думал, что ему было даже хуже. Ближе Ливи у него никого не было. Никто не понимал его так, как она. Никто не заботился и не любил сильнее, чем она. И в детстве сердце разрывалось от обиды и тоски, когда Ливи увезли далеко-далеко, не объяснив толком, кому и зачем это было нужно. Лишь потом дед, будто невзначай, признал, что совершенно не представлял, как воспитывать девочек, чтобы они выросли покорными и по-женски образованными — умели музицировать, грамотно изъясняться и почаще помалкивать.       — Он думает, что я глупая, — болтая ногами в воздухе, пробормотала Ливи, и Джонатан, оторвавшись от газеты, взглянул на неё с недоумением. — Дедушка. Он считает, что от меня нет никакого толка. Может, так и есть, Джонни?       — С чего такие мысли? — хмыкнул тот и, прижав прохладную ладонь к её лбу, насмешливо приподнял уголки губ. — Голову вроде бы не напекло…       — Я ведь серьёзно, — Ливи недовольно нахмурилась и отпихнула его руку.       — А дуешься, как ребёнок.       — Я и есть ребёнок, если ты не забыл, — усмехнулась она и позволила себе поудобнее устроиться на него остром плече. Джонатан в ответ только беззлобно заворчал, чувствуя, что, ещё немного, и его окончательно спихнут на землю.       Глядя на него, такого собранного и серьёзного, Ливи почему-то не могла отделаться от мысли, что он, по сути, всё ещё был мальчишкой, сколько бы ни пытался цеплять на лицо маску притворной строгости — ну не мог настоящий взрослый так беспечно ворошить волосы руками, кусать губы и, как и она сама, болтать ногами. Ливи, например, взрослеть совершенно не хотелось.       Она сползла ниже по спинке качели, а потом и вовсе легла на мягкую обивку, положив, как в детстве, голову на колени Джонатана и закинув ноги на перекладину, соединявшуюся с металлической цепью. Подол платья немного задрался, и Джонатан, глухо фыркнув, дёрнул ткань, чтобы соблюсти хоть какие-то приличия. А потом пристроил ладонь на макушке Ливи, мягко проводя по забранным пёстрой лентой волосам.       — Ты не глупая, — тихо вздохнул он, перебирая в пальцах завитые прядки. — И от тебя есть толк. Просто деду не по душе, что порой ты ведёшь себя так непосредственно. Не как…       Ливи, подняв на него глаза, понятливо сощурилась.       — Не как леди?       — Не как леди, которой он хочет, чтобы ты была. Сама знаешь, родная, ему не нравится, когда что-то идёт не так, как он задумал. А к нам с тобой у него требований ещё больше, чем к остальным.       — Что-то я не видела, чтобы он тебя особо попрекал, — осторожно отозвалась она.       Но Джонатан и не собирался обижаться. Он только улыбнулся, не став её ни в чём разубеждать. Ливи не обязательно было знать, сколько раз за все годы Джонатан безуспешно и до хрипоты требовал у сэра Реджинальда забрать её домой, из-за чего прослыл не послушным мальчиком, а «смутьяном, ставящим сиюминутные интересы выше общего блага».       Что имелось в виду под этой фразой, Джонатан до сих пор не мог понять, хотя дед всё ещё периодически её повторял.       — Это всё потому, что я старший, — лукаво протянул он и щёлкнул сестру по носу.       Она не стала спорить.       Только сощурилась и, повернув лицо к солнцу, затихла, наслаждаясь припекающим к щекам теплом. В моде сейчас, конечно, была изящная бледность, но Ливи не хотелось просидеть всё лето в мрачной комнате, боясь даже выйти на улицу. Она и без того почти всегда мёрзла в пансионе и поэтому считала, что теперь имела полное право немного погреться.       Было спокойно. Воздух наполняли самые обычные летние звуки, и это лёгкое гудение, отзываясь мягкой дрожью во всём теле, дарило ощущение безмятежности. Как будто всё существовало в дрёме, вне времени, и не было причин никуда торопиться. Была только природа, мягкие прикосновения Джонатана и почти неощутимый ветерок, щекотавший кожу.       — Сэр, — показавшаяся в дверях дома экономка оглядела их, замерших в блаженном покое, с плохо скрываемым недовольством, но что Джонатану, что Ливи было всё равно. — Сэр, вам пришло письмо. Принести сюда или прочтёте в доме?       — Несите, миссис Фрост, несите, — встрепенувшись, велел Джонатан. — Я как раз ждал его со дня на день.       — Кто это тебе пишет? — крутя пуговицы на его новеньком светло-сером пиджаке, с любопытством спросила Ливи. Но тот ничего не ответил, лишь подозрительно довольно улыбнулся и вновь потрепал её по голове. — Ну же, Джонни, не томи. Мне ведь интересно!       Джонатан, рассмеявшись, помотал подбородком.       — Узнаешь. Скоро узнаешь. Но пока — это сюрприз.       — Для меня? — удивилась она.       — Для тебя в том числе. Надеюсь, что приятный… А, вот и миссис Фрост! Всё, Ливи, вставай, мне нужно заняться делом.       Конверт, который несла ему миссис Фрост, был на удивление небольшим. В такой бы не без труда влезла напечатанная телеграмма, но никак не нормальное, добротное письмо, которыми сама Ливи периодически засыпала брата, когда в пансионе было слишком скучно.       — Не подглядывай, — заметив, что Ливи, едва сев по-хорошему, тут же с большим энтузиазмом попыталась заглянуть ему через плечо, Джонатан с наигранной строгостью погрозил ей пальцем. — Раньше ты была куда терпеливее.       — Раньше ты не размахивал обещанием сюрприза прямо перед моим носом.       Он поднялся с места и, чтобы ещё больше не провоцировать и без того загоревшееся в глазах сестры любопытство, отошёл подальше, к кустам, где его мгновенно окружили пчёлы, приняв, судя по всему, за большой шевелящийся цветок. Но Джонатан лишь морщился от их бесконечного жужжания и жадно вчитывался в письмо — что-то его определённо радовало. Не зря же улыбка не сходила с губ, даже когда пушистый шмель с перепачканными в пыльце лапками преспокойно приземлился на его влажный от пота лоб.       — Вот же… жук! — весело хмыкнул Джонатан и беспечно почесал висок.       — Это шмель, — поправила Ливи.       — Да я не про него, — отмахнулся тот и, ещё раз пробежавшись взглядом по последним строчкам, быстро спрятал листок за пазухой. — Ну, будем обедать?       — Не переводи тему!       — Всё узнаешь завтра, — растягивая слова, насмешливо повторил он и тем самым ясно дал понять, что выпытать или вымолить ответ не выйдет. Непреклонность была той чертой его характера, которую, что удивительно, он смог унаследовать от деда. И это был не худший из всех возможных вариантов.       По крайней мере, с этим Ливи могла мириться.       Она приняла руку Джонатана, когда тот протянул её, чтобы помочь сестре спуститься с качели, и Ливи ловко, совсем по-детски, соскочила на землю. Её не волновало, что свежескошенная трава пачкала подол светлого платья. Она чувствовала себя весело и беззаботно — раз уж брат чему-то радовался, значит, впереди их ждало что-то хорошее. И, безоговорочно этому доверяя, Ливи была готова ни на минуту не выпускать ладонь Джонатана из своих пальцев.       Но на следующее утро, вопреки обещанию и тому, что Ливи была на ногах, ещё когда солнце едва успело выйти из-за горизонта, секрет, большой или маленький, так и не прояснился. Джонатан только зевал за завтраком — хорошо, что сэр Реджинальд уехал в Лондон и этого не видел — и периодически поглядывал на карманные часы, словно с минуты на минуту должно было случиться что-то важное. Но проходило время, завтрак сменился ланчем, а Джонатан лишь вновь скрылся за газетой, и, казалось, только Ливи сгорала от нетерпения, то бродя по комнатам в доме, то выходя на улицу под пронзительные солнечные лучи.       К полудню у неё уже успели покраснеть щёки и нос, и пришлось скрывать отнюдь не благородный загар под толстым слоем пудры.       — Ну вот, теперь ты совсем настоящая леди, — со смехом заметил Джонатан, встав у неё за спиной, когда Ливи крутилась перед зеркалом, пытаясь сделать так, чтобы лицо не напоминало посмертную маску.       — Бледная, как поганка?       — Да. Добавь румян, а то на тебя без слёз не взглянешь.       — Румянец я и пытаюсь спрятать.       — Зря. Он тебе очень идёт, — мазнув пальцем по выбеленной щеке, отозвался Джонатан. — Зачем ты вообще прихорашиваешься? Куда-то собралась?       — Не могу усидеть на месте, — вздохнув, когда стало понятно, что с пудрой было хуже, чем без неё, Ливи принялась тереть лицо смоченным в воде платком. — Покатаюсь по городу на велосипеде. Надеюсь, когда вернусь, твой сюрприз уже перестанет быть сюрпризом.       — А, — понятливо улыбнулся он. — А я всё думаю, почему ты на меня так нетерпеливо смотришь.       — Так расскажешь?       — Позже, родная, — клюнув её губами в макушку, хмыкнул Джонатан. — Чуть-чуть осталось…       — Ох уж это твоё «чуть-чуть», — укоризненно покачала головой Ливи и выскользнула из его рук, досадливо наморщив нос. Впрочем, больше своё недовольство она никак не обозначила.       А уже через полчаса весело крутила неудобные педали — юбка прогулочного костюма очень мешалась, но не шить же у портнихи американские «блумеры», право слово! Они выглядели до неприличия вызывающими, и любая благовоспитанная девушка умерла бы со стыда, если бы показалась в чём-то подобном на глазах у общества.       Нет, Ливи по старинке, не следуя модным веяниям, боролась с цеплявшейся за раму велосипеда тканью, то и дело приостанавливаясь, чтобы поправить подол юбки. Но такие мелочи её ни капли не расстраивали.       Куда приятнее было ощущать лёгкость ветра, дувшего в лицо. А, если прикрыть глаза и разогнаться как следует, можно было и вовсе представить, что за спиной вырастали крылья — редко когда получалась так свободно, по-настоящему дышать.       Спустя время под колёсами перестал шуршать песок, а извилистая дорога наконец сменилась каменной брусчаткой, и пришлось сбавить скорость, чтобы не ощущать дребезжание сидушки и руля, передававшееся, казалось, в каждую клеточку тела. В стороне остался парк Эстли, раскинувшийся, казалось, не меньше, чем на пятьдесят гектаров, а потом Ливи проехала и церковь Святого Лоуренса, внешне напоминавшую скорее крохотную крепость со сторожевой башней, если бы не большие окна с витражными вставками. Впрочем, вся местная архитектура была такой — каменной, приземистой и навевавшей атмосферу романов Джейн Остин.       Ливи остановилась и слезла с велосипеда, поправив чуть съехавшую на бок шляпку — длинная шпилька оказалась не лучшим компаньоном для такой прогулки верхом, пусть и не на лошади, потому что не удержала собранные на затылке волосы.       А солнце слепило глаза, и, вдыхая полной грудью сочный, влажный запах зелени, Ливи ощущала едва уловимые нотки свежей выпечки.       Ей нравилось гулять вот так, одной, и ни от кого не зависеть. Захотела — свернула направо, захотела — вернулась…       В такие минуты она была как ветер, крутивший флюгер на верхушке городской ратуши. И никто не решал за неё — ни дедушка, считавший, что всегда и всё знает лучше всех, ни Джонатан, пытавшийся направлять её, как ему казалось, по правильному пути. Быть может, конечно, желание самостоятельности было лишь следствием того, что всю жизнь приходилось слушаться и подчиняться. А может, всё-таки брала своё пора взросления…       Прогулка затянулась на несколько часов, потому что, когда Ливи, успевшая понежиться под тенью деревьев в парке, медленно брела назад, ведя велосипед рядом с собой, солнце уже не висело в зените. Лёгкая, приятная усталость кружила ей голову. Немного хотелось есть, а пить — ещё больше. И всё равно все движения были плавными, нерасторопными.       Когда за поворотом показалась крыша дома, Ливи вытащила шпильку из шляпы, позволив чуть спутанным волосам свободно упасть на спину. Теперь можно было ни от кого не таиться и снова стать домашней девочкой, не пытаясь превратить простую аккуратность в чопорную элегантность, так старательно навязываемую в пансионе.       Прислонив велосипед к опоре калитки и обмахиваясь шляпой, словно веером, она решила, что с припозднившимся обедом можно было подождать. Обогнув дом и даже не заглянув внутрь, чтобы предупредить Джонатана о своём возвращении, она первым делом направилась в сад. Уходить со свежего воздуха совсем не хотелось.       Позволив себе с ногами забраться на качели, Ливи расстегнула мелкие пуговички жакета и, откинувшись на спинку, тихо вздохнула. В розовых кустах по-прежнему шумели пчёлы, а где-то в густых кронах деревьев весело перечирикивались птицы. Это была приятная какофония…       Неожиданно прервавшаяся взрывом смеха, раздавшегося из дома.       Ливи дёрнулась на месте и с удивлением уставилась на раскрытые настежь окна. Где-то в глубине мелькнула темноволосая макушка Джонатана, а потом всё вновь затихло.       Брови Ливи изумлённо изогнулись. Соскользнув с качели, она медленно и крадучись подошла к стене и, поднявшись на носочки, осторожно заглянула в окно. Было всё так же тихо и пусто. Но не могло же показаться…       — Привет!       В раскрытых створках рамы вдруг резко показался высокий силуэт, и Ливи, вскрикнув от неожиданности, отшатнулась назад, запнувшись на ровном месте. Она рухнула на землю, почувствовав, как взметнулись вверх юбки, а колючая трава защекотала засаднившие от боли кисти рук. Но Ливи даже не успела толком испугаться, когда, перебравшись через подоконник и мягко приземлившись на носки ботинок, ей уже заботливо протягивали сильную мозолистую ладонь. А она, тяжело сглотнув, и не обращала на это внимание, глядя в лукавые, невозможно голубые глаза, осматривавшие её с заметным беспокойством.       — Извини, я не хотел тебя напугать, — голос был приятным и низким. И ещё чуточку хриплым.       — Я… — начала было она, но выглянувший в окно Джонатан помешал ей сказать хоть слово.       — А, нашлась пропажа. Ливи, ты где была?       — Я гуляла, — всё ещё сидя на траве, ответила она. — Я… Я не подслушивала, правда. Просто услышала шум и…       Она бормотала что-то ещё, будто пытаясь оправдаться, пока на неё с недоумением смотрели двое — брат и тот, кто дверям предпочитал оконные рамы. Второй, не дослушав её, глухо прыснул и куда настойчивее предложил свою руку. Ливи, подчинившись, схватилась за неё и уже в следующее мгновение вновь была на ногах, чувствуя лёгкое головокружение от такой резкой смены положения в пространстве.       Джонатан тоже усмехнулся, глядя на то, как сестра отступила в сторону и лишь робко, недоверчиво поглядывала на его друга. Навалившись на подоконник, Джонатан насмешливо уточнил:       — Ты ведь помнишь Чарли Лайтоллера, родная?       — Чарли?       Она вскинула брови и, оглушённая внезапным пониманием, выдала глубокомысленное «О-о-о». Конечно, она его помнила. По рассказам Джонатана в большей степени. И по письмам, которыми когда-то был занят целый ящик её рабочего стола.       Когда она была маленькой, Чарли писал им так часто, как только мог. А если пропадал, значит непременно пытался выбраться из какой-нибудь нехорошей истории, в которые влипал с завидной регулярностью. Первые годы его морской жизни можно было назвать вольными лишь с большой натяжкой. Чарли и сам говорил, что они были адским рабством, в течение которого он получил чертовски болезненный опыт. Но разве соседство на одном борту с крысами и тараканами могло его остановить? Первое время Джонатан избегал зачитывать Ливи слишком мрачные подробности, переживая, как бы впечатлительная сестра не потеряла ночной сон. А потом Чарли, узнав, что Ливи отправили учиться, стал изредка писать ей отдельные, иногда довольно короткие, но красочные послания, непременно приправляя правдивые и не очень байки дружескими шутками. Хотя порой его рассказы и доходили до абсурда, и уже нельзя было сказать, где заканчивалась реальность и начиналась выдумка. Ливи не верила только одному, сколько бы Чарли ни пытался её убеждать в правдивости своих слов — он писал, что в сороковых широтах Южного полушария видел целые косяки летучих рыб. Но разве могла рыба летать?       В общем-то, тогда Ливи казалось, что Чарли всегда был в её жизни. Как факт. Как дальний родственник, пытавшийся поддерживать связь хотя бы так, на расстоянии. Но Ливи всегда прекрасно понимала, что, объявись вдруг Чарли на их пороге, она бы его ни за что не узнала — слишком уж смутный образ рисовала память, особенно по прошествии стольких лет. Ведь с тех пор, как Лайтоллер покинул Чорли, они так ни разу и не виделись. Потому что, когда Чарли, вечно скитавшийся по миру и пережидавший время между новыми выходами в море в прибрежных городах, изредка возвращался домой, Ливи находилась слишком далеко.       А потом он и вовсе пропал на три года.       И Ливи не ошиблась. Она и впрямь его не узнала.       — А ты выросла, Оливия, — прервав молчание, с шутливой серьёзностью заметил Чарли. И вдруг закурил.       — Лучше Ливи. Оливией меня называет только дедушка, мистер Лайтоллер, — вспыхнула она, и Чарли, подавившись дымом, громко закашлялся.       — Да брось! Какой из меня «мистер»? — он как-то уязвлённо хмыкнул и потёр ладонью лоб. — Раньше я катал тебя на спине, и ты звала меня Ли. А теперь вдруг «мистер»… Не-ет, — протянул он, — я так не согласен.       Обидело ли это его? Ливи не знала, а потому встревоженно и вместе с тем осторожно попыталась снова заглянуть ему в глаза. Ведь когда-то он тоже звал её Ли. И неизменно подписывал письма «Ли→Ли». А потом перестал писать, и конверты с такой надписью больше не приходили.       — Просто я… — начала она, но не сумела подобрать слова.       — Просто я кажусь тебе чужим, — нисколько не удивившись, подсказал Чарли. — Оно и понятно. Сколько я тебя не видел? Лет десять, а, Стаббс?       Джонатан задумчиво поджал губы и, подсчитав, уверенно отозвался:       — Двенадцать.       — Вот. Поэтому будем знакомиться заново, — усмехнулся Чарли.       — Это и был сюрприз, — добавил Джонатан.       — Да, я догадалась.       И правда, сюрприз. Ливи не решалась чересчур откровенно разглядывать Чарли. Только наблюдала за тем, как дым, окутывая его длинные пальцы призрачными цепями, растворялся в воздухе. А он смотрел на неё в ответ, будто и не узнавая. Никогда ещё фраза про то, что чужие дети растут очень быстро, не казалась ему настолько правдивой. Ливи совсем не выглядела рослой юной девушкой — она больше походила на ребёнка, даже младше своих лет, а оттого казалась более трогательной. У неё было узкое скуластое личико и неожиданно милая улыбка одними только уголками рта, чуть нервная потому, что Лайтоллер так пристально вглядывался в каждую её черту, пытаясь узнать ту девочку, которую однажды встретил здесь же, в этом саду. Но девочка уже выросла. С щёк пропала детская полнота, а фигура приобрела женственные черты. И Чарли даже стало немного жаль, что он столько пропустил. Это была цена за морскую жизнь — жизнь того, кто находил себе пристанище на борту какого-нибудь судна, но никак не мог обосноваться на суше.       Он чуть нахмурил брови, и Ливи нахмурилась в ответ, словно улавливая каждую его эмоцию. Чарли это позабавило.       — Может, пойдём в дом? — предложил он. И Ливи согласно закивала. Она сходила за оставленной на качели шляпой, и только тогда вспомнила, в каком виде была. Лицо наверняка было жутко красным, волосы растрёпанными, а юбка… Она уже представляла, как перепачкала всю ткань в травяном соке, и не смогла удержаться, чтобы не скривить рот, не обратив внимание на то, что и Лайтоллер выглядел не лучше. И уж не ему было её осуждать.       За обедом, куда Ливи спустилась уже переодевшейся и припудренной, Чарли рассказал, почему так и остался в покрытом дорожной пылью костюме. Он с лёгким драматизмом сообщил, что последние годы пропадал на Клондайке, подавшись в золотоискатели, вложив в это все свои накопления и умудрившись потерять даже больше.       Но его, казалось, это ничуть не беспокоило.       — Главное, что я прекрасно провёл время, — весело добавил он в конце, хотя в рассказанной истории не было ничего весёлого. Чего стоило одно только бродяжничество без единой монеты в кармане. Но Чарли продолжал улыбаться, сверкая белыми зубами, казавшимися слишком уж светлыми для его загорелого, едва не коричневого и обветренного лица.       — И что ты собираешься делать дальше? — с любопытством уточнил Джонатан, поглощённый, словно мальчишка, этими историями, напоминавшими скорее пересказ книжки о приключениях, чем реальность.       — Известное дело. Выйду в море, — пожав плечами, ответил он и с любопытством уставился на принесённый к столу десерт. — Как выяснилось, это всё-таки получается у меня лучше всего. Единственное, не хочется опять мучиться от тугого накрахмаленного воротника форменной рубашки.       — И это ты называешь мучением? Это благо цивилизации!       — Я несколько месяцев прожил под открытым небом без всяких этих благ, старина. И, скажу тебе, нельзя представить ничего лучше.       Джонатан, привыкший к мягкой постели, водопроводу и электрическому освещению, был категорически не согласен. А Ливи, слушая и пропуская через сердце каждое слово, затаила дыхание. Вот оно. То, что она уже чувствовала сегодня, когда ветер шумел в ушах, а велосипед, подчиняясь каждому её движению, ехал туда, куда она хотела. Чарли не назвал это свободой. И всё же говорил о ней.       Ливи вздрогнула, когда он перехватил её взгляд. Как оказалось, она была слишком задумчива, а потому беззастенчиво рассматривала его лицо — вольность, на которую сразу не смогла решиться.       Но теперь она заметила — в уголках глаз у Чарли, который был едва ли старше её брата, уже собирались маленькие переплетения морщинок. Лоб был покрыт веснушками, видимо, из-за частого контакта с солнцем. Из-за него же были сухими и узкие губы, которым ничего не стоило сжаться в упрямстве, сделав куда заметнее ямочку на подбородке.       Ливи не отвела глаза.       И тогда Джонатан пихнул её ногой под столом.       — Что?       — Чарли останется у нас на некоторое время, — ответил он.       — Разумеется, — не стала спорить она. И вдруг задумчиво прикусила губу. — Дедушке, наверное, лучше не рассказывать. Конечно, если прислуга не проболтается…       — Пусть рассказывают. У нас в гостях морской офицер, хотя пока и без формы, — отмахнулся Джонатан.       — И без корабля, — добавил Лайтоллер. Без судна в море было никуда, а вот от формы он бы с радостью избавился.

***

      Было около полуночи, когда во всём доме потушили свет. Чарли долго отнекивался от предложенной гостевой комнаты со слишком мягкой кроватью, шкафами, куда ему было нечего положить, и зеркалами, в которые не хотелось смотреться. Но, в конце концов, сдался, потому что Джонатана было не переубедить. А ещё Чарли выдали полотенце, свежую одежду и бритву. И к вечеру, пробыв в ванной комнате не менее часа, он уже чувствовал себя другим человеком. Не сказать, чтобы это ощущение было обыденным. Но приятным уж точно.       Однако на новом месте совсем не спалось. Бродить по чужому дому, когда каждая деталь казалась незнакомой, а от того отталкивающей, ему совсем не хотелось. А потому, быстро переодевшись и накинув на плечи свою потрёпанную куртку, Чарли выскользнул на улицу, в сад.       О, это место он тоже хорошо помнил и даже видел его во сне. Только вместо кустов дурманящих роз там были заросли спелой малины. Приятные воспоминания.       Чарли, усмехнувшись, чиркнул спичкой, и в темноте вспыхнул тусклый огонёк на конце сигареты. Это была уже даже не привычка — от привычки можно избавиться, если долго не курить. Чарли как-то был вынужден обходиться без сигарет целый год, но, стоило только запастись табаком, как всё вернулось на круги своя. Так что нет, не привычка — потребность.       Неподалёку тихо скрипнули цепью качели. И Чарли, сощурившись, уставился в простиравшийся на сотни миль мрак.       — Ливи, это ты? — предположил он тихо, когда скрип повторился, а следом за ним раздалось отчаянное, но чуть слышное бормотание.       — Я, — отозвалась она шёпотом.       — Почему ты не в постели?       Ответом стало молчание, и Чарли настороженно подошёл ближе. Ливи лежала на качелях, укутавшись в плед, и во все глаза смотрела на него. По крайней мере, Чарли так казалось. Он видел лишь нечёткие силуэты, чтобы утверждать подобное со всей уверенностью.       — Так почему? — повторил он, и Ливи завозилась на месте, а потом и вовсе села, из-за чего плед соскользнул на землю.       — Я надеялась, что ты меня не увидишь, — сказала она вовсе не то, что он рассчитывал услышать.       — Думала дождаться, пока я не уйду?       — Да.       — А чем тебе не нравится моя компания? — с насмешливой самоуверенностью спросил Лайтоллер, и Ливи тихо хмыкнула.       — Мне нравится. Просто Джонни не разрешает сидеть здесь по ночам, вот я и решила…       — Это будет наш секрет. Я тебя не выдам, — перебил он. — Веришь?       — Верю. Я во всё верю. Кроме летучих рыб.       — А зря. Моряки не врут. Вот спроси меня, верю ли я в морских сирен.       — Ты веришь в морских сирен, Чарли? — в её голосе зазвенела улыбка. Чарли, выпустив в небо облачко дыма, уверенно кивнул.       — Верю. Хотя никогда их не видел.       — Значит, в летучих рыб мне тоже надо поверить?       — Я не заставляю…       — Но ты не врёшь, а значит, это правда, — пробормотала Ливи, а потом задумчиво затихла, чтобы спустя несколько минут тишины ответить на оставленный без внимания вопрос. — Я не сплю, потому что люблю смотреть на звёзды. Мне нравится астрономия.       — О, — задумчиво выдохнул Лайтоллер и поднял глаза к небу, казалось, усыпанному сияющей крошкой. А прямо над головой висел бесконечный Млечный Путь. — Можно посидеть с тобой?       Ливи сразу же согласилась. Но Чарли, вместо того, чтобы присесть к ней на качели, опустился прямиком на землю и молча уставился вверх. Было время, когда и он часами смотрел на звёзды, мерцавшие где-то там, далеко-далеко, казалось, лишь для него одного. Теперь для них с Ливи.       — Если долго на них смотреть, можно сойти с ума, — соскользнув к нему на траву и разложив плед, тихо, будто боясь потревожить, сказала Ливи.       — Наверное, поэтому про созвездия придумали столько легенд. Люди разговаривали, чтобы сохранить рассудок, — мягко улыбнулся Чарли. — Только представь, на это же небо смотрели миллионы глаз в течении многих сотен лет. Кто-то с надеждой, кто-то с печалью… О чём ты думаешь, когда смотришь вверх?       — Я мечтаю.       — Да, — понимающе вздохнул Чарли и лёг, подложив ладони под голову, — я тоже мечтаю. Непременно о чём-нибудь хорошем. По ночам ни о чём другом думать не хочется. И без того темно, чтобы и мысли были тёмными.       Они замолчали. Чарли водил взглядом по длинному хвосту созвездия Дракона и, жадно вдыхая прохладный воздух, думал о том, что наконец оказался дома.       Дома не в физическом смысле — на свете пока не было ни одного места, где его бы ждал собственный семейный очаг. В духовном. Ему было спокойно. Ливи тихо дышала где-то под боком, и ощущение чужого тепла грело куда сильнее любого костра.       — Видела? Звезда упала, — пробормотал Чарли, когда по небосклону скользнул острый луч и тут же исчез.       — Это не звезда. Это метеоры входят в атмосферу и сгорают.       Ливи осторожно прилегла рядом с ним, потому что сидеть, запрокинув голову, было совсем неудобно. И Чарли, почувствовав, что она дрожит от усталости, накрыл её сверху своей курткой.       — М-да, — вздохнул он. — А желание-то загадать всё-таки можно?       — Можно, — уверенно кивнула Ливи и, зевнув, покрепче прижалась к его плечу. — Всегда можно загадывать желания. Зачем иначе смотреть на звёзды?       Спустя пару минут она уже сладко дремала. Её дыхание щекотало шею, а Чарли продолжал задумчиво наблюдать за тем, что не менялось из века в век. Что было всегда, даже когда самих людей ещё не было.