Good things

— Ты демон. — А ты глазастый для истребителя. Томиока не реагирует, а Леви это и не нужно. Он не за этим сюда пришел… а зачем вообще? Сам не знает, почему возвращается — чуть ли не каждую ночь сидит здесь, разъедаемый лунным светом. Вроде живой, но уже давно такой мертвый, что самому противно. В голове набатом стучит призыв. Гул становится сильнее, стоит только истребителю сесть рядом. Леви делает вид, что головная боль его мало заботит. Даже когда перед глазами не тихая небесная гладь, а нарисованные кровью портреты всех, кого он потерял. Она там, вместе с ними. Скорбящая о нем, винящая себя Микаса. Женщина, которая могла стать всем и осталась ни с чем. Леви горько хмыкает, опуская взгляд на траву. Вот такие они оба невезучие. Их связь, его привязанность могла построиться именно на этом. А в результате все, за что разведчик цеплялся, это разделенные на двоих отчаяние, горе и мимолетные моменты нежности и нужности. Тогда Леви казалось, что может получиться. Он и Микаса с общей целью и потерями за спиной, с новым миром перед глазами и кровью демонов под ногами. Тогда ему хотелось человеческого тепла и понимания. И сейчас, конечно, хочется. Только он, старый дурак, больше не вешает такую ответственность на девчонку. Это точно не ее война. Став реальным демоном, а не просто грозной страшилкой для титанов, Леви наконец-то понял: он не герой романа. По крайней мере, для Микасы. Она нашла себе принца, счастливую сказку. Того, кто грозным утесом возвышается рядом, но не пугает, а защищает. С этим водолазом (снова смешок, непрошенный собеседник уже странно косится) ей будет лучше. Может, после стольких лет Микаса станет счастливой? — Я Столп, — после затянувшегося молчания отвечает Томиока. К горлу Леви подступает истерика. Что этот черноволосый вообще здесь забыл? — Можно начинать бояться? Для высшего ранга в своей организации Томиока был плохим шпионом. Это Леви с высоты своего прошлого судит. Истребитель действовал опрометчиво, то и дело попадаясь на глаза, пробегая мимо молчаливой фигуры в траве. Разведчик и сам недалеко ушел, раз до сих пор не спрятался куда подальше: чтобы хоть кого-то из них перестало изнутри жрать чувство вины. — Можешь сказать ей, что я потерян, — трава под пальцами хрустит. Голос в голове приказным тоном требует вернуться. Леви не отзывается. Сейчас не это важно. Все потом. — Убеди, что здесь нет ее вины. Микаса дурная, но ей будет легче принять, если это скажешь ты. Томиока молчит. У Леви впервые появилась возможность получше рассмотреть Столпа. Ребенок, как есть. Такой же поломанный, как и все эти истребители вместе с Кагаей, как Микаса, как…все, кто уже освободился от этой ноши. Леви слышал, умирать не больно. Гнусная ирония: сердце не бьется, но яд агонии по венам бегает быстрее любого спринтера. С этим ломающим кости чувства он сжился, сросся. Идеальный симбиоз: капитан отдает все светлое в его жизни в обмен на минуту сладкого паралича, оставляющего в голове пустоту. А этот притворяется. Прячется за безразличием, пока тонет в безумстве и неуемном желании спасти, любви и несправедливости. Что из этого лучше Леви пока не решил. Да и надо ли теперь, когда они по разные стороны очередной чужой войны? В одном он уверен точно: Томиока спасет ее; поможет Микасе справиться там, где Леви предпочел отвернуться, закрыться, бросить, уйти… После они втроем извлекут из этого хороший урок. — Микаса — хороший человек, — говорит Столп, и Леви морщится. — Она — лучшее, что с тобой случилось, — рычит капитан. — Если ты ее обидишь… — Вы говорили обо мне? Леви на секунду теряется. Проглатывает грубость, вертевшуюся на языке. Что он ему скажет? Они так и не обсудили это. Леви снова оставил Микасу за бортом, приказал молчать и разобраться в себе прежде, чем он натворит глупостей. До темы «мрачный водяной Столп и почему меня к нему так тянет» не дошли. Леви очень удобно умер, оставив Микасу разбираться еще и с этим. Он мог сказать, что и слова здесь не нужны. Микаса, конечно, для других, может, и была загадкой тысячелетия, но Леви ее читал, как открытую книгу. Слово за словом, с непонятной строчки внизу до обрывающегося параграфа на следующей странице. У нее на лице тонкими линиями расходился этот немой конфликт, бесполезная внутренняя борьба. Леви хочет состроить из себя благородного, представить, что дал ей свободу, снял ненужные оковы. Только вот Микаса никогда ему не принадлежала, не успела. Она всегда своя собственная и решения принимает, руководствуясь чутьем и иногда некстати появляющимися эмоциями. — Нет, — голос не дрожит от бурлящего внутри раздражения. — А нужно было? Ты и сам видишь, что она тебя любит. Не слепой. И не глупый, надеюсь. — В таком случае, простите, Леви-сан, — Томиока неожиданно встает и складывается пополам в уважительном поклоне. — Я уже причинил ей боль. Леви не думает. Кидается на Столпа со всей своей новообретенной мощью. Сколько сил было, все потратил, даже колени подкосились. Бороться одновременно с голосом Мудзана в голове, голодом и надоедливым истребителем — утомительно. Подстегивает ярость и нерастраченный адреналин. Леви придушит его собственными руками, если с Микасой что-то случилось. А потом — пусть хоть голову рубят. Ему уже будет все равно. — Повтори. Томиока выдерживает суровый взгляд, но щеки предательски покрываются румянцем. Он не был мастером длинных речей, они ему не нужны. Болтать с демонами на миссиях Гию не собирался, остальные истребители давно бросили глупую затею его разговорить. Микаса ему нравилась. Она заставляла Томиоку вспоминать о том, зачем он живет и борется, почему до сих пор не сдался. С ней хочется говорить. Микаса заставляет себя понимать его, и червячок стыда внутри Томиоки превращается в гигантского змея. Столп видит в ней прекрасную и сильную женщину, верную цугуко и храброго воина, товарища, друга. Дальше взгляд уже не двигается. Потому что в сердце, к сожалению, для Микасы места не осталось. Было бы проще, выбери Томиока ее, правда? — Не молчи, черт тебя дери! — Леви прикладывает его головой об дерево, продолжая сжимать шею. Глаза дикие, но не от жажды, хотя чужая кровь под пальцами призывно пульсирует. Леви больно и обидно, что и в этой войне Микаса из-за него потеряла все. Ему нужно узнать, что натворил Томиока, и исправить это. — Я сказал, что обидел ее, — ровно произносит Столп. — Потому что…люблю другого. Рука с шеи пропадает так же быстро, как и появилась. На лице Леви — шок и возмущение. Синие омуты Томиоки сканируют его, как делали десятки раз до этого: проникновенно, забираясь под кожу, вызывая странные, новые, мурашки. Леви не хочет придавать им значения, сейчас не в них дело. — И ты туда же, — качает головой разведчик и отворачивается. Луна светит так же ярко. Только в голове теперь сплошной сумбур из глупых навязчивых мыслей. Леви приказывает им замолчать. Они возвращаются на свои места. Только Томиока теперь сидит ближе, почти касаясь рукавом хаори чужого плеча. Леви это больше смущает, чем настораживает. Если бы Томиока хотел — давно бы оставил его без головы. А они сидят, смотрят в простирающуюся на многие километры темноту. Рассвет все ближе. Никто с места не двигается. — Не спросишь кого? — подает голос Томиока. — Это важно? — с тем же равнодушием отвечает Леви. — Тебя. Старое мертвое сердце пропускает глухой удар. Леви хочется смеяться. Конечно, кто же среди них еще такой мазохист? Микасу он уже отшил, остался ее верный наставник и объект обожания. Лучше и не придумаешь. Леви против воли улыбается и тут же заходится в кашле. Собственная кровь пачкает подрагивающие пальцы и траву. Леви мысленно посылает голос в голове и его хозяина с тупыми фокусами куда подальше. — Как ты заметил раньше, я демон. Томиока знает. Но и приказывать своему сердцу сворачивать утопические мечты больше не может. Он и сам не понял, как так получилось. Хватило нескольких стычек, мимолетных взглядов и рассказов той же Микасы, чтобы переклинило. Он честно старался перебороть, выбросить из головы, прекратить зацикливаться, выискивать глазами знакомую фигуру, прислушиваться к резкому голосу с нотами дружеской издевки. Чем сильнее Томиока пытался отстраниться, тем крепче привязывался. А теперь они здесь. Демон и истребитель. Охотник и добыча. Две жертвы. — Незуко тоже, — со странным упрямством в голосе произносит Томиока. Это заставляет Леви повернуться к нему. — Но вы… Особенные. Для Томиоки — точно. Он готов расстаться с жизнью ради сестры Танджиро. Но Леви такой жертвы не примет. Для него Томиока будет жить. Стоять рядом, плечо к плечу, как живое напоминание о его, капитана, цели. Гию признает и уважает жертву Леви, поэтому и сам с готовностью идет на заклание. Им вдвоем на этом костяном пьедестале самое место. Может, так у них получится спасти тех, кто в этом действительно нуждается? — У тебя вся жизнь впереди, — напоминает Леви. — Я могу в любой момент умереть. — Только попробуй! — грозится разведчик с непонятно откуда взявшейся прытью. — Не для того ты мне здесь в любви признавался, чтобы потом к праотцам уйти. Я тебя сам с того света достану, если надо будет. «Ребенок», — снова проносится в голове у Леви. Ему легко судить о том, как неправильно и быстро растут чужие дети, об их ошибках, кривых дорожках и сомнительных выборах. В том числе, на любовном фронте. Леви уже давно смирился с фактом, что свое отжил, и по земле ходит взаймы. Длинный список имен в голове явное тому доказательство. Томиока же, хоть и жизнью практически сломленный, еще живет. Леви видит это в подрагивающих ресницах и тяжелом дыхании, в нервном заламывании рук и редко проявляющемся смущении. Это подарок судьбы и проклятье одновременно: быть любимым кем-то, вроде водного Столпа. Потому что за этим штилем скрывается настоящее цунами чувств, которое подомнет под себя любого, кто встанет на его пути. Быть объектом такой всепоглощающей любви греет закованную во льдах душу разведчика. Это то, о чем Леви мечтать не мог, но отчаянно хотел. В этой любви — надежда на будущее, отблески давно забытого счастья, фатальная уверенность в победе. Леви хочет ей заразиться, раствориться в воронке чужих эмоций, окропляющих кровью реберную клетку. От резкого прикосновения к груди Томиока вздрагивает. Сердце заходится в бешеном ритме, вызывая очередную улыбку капитана. — Пожалеешь, — легко бросает он. — Нет, если ты почувствуешь то же самое. Если я тебя спасу. Тихий легкий смешок ласкает привыкший к тишине слух. Леви на него не смотрит. Осторожно кладет на траву раскрытую ладонь. Не принуждает, приглашает. Дает выбор. Ждет. Томиока аккуратно, но уверенно вплетает в нее свои пальцы, подрагивая от прикосновения к ледяной демонической коже. В конце концов, кто они такие, чтобы отказываться от хороших вещей?