Одно прикосновение

      У Сигмы двойной прокол в правом ухе, непереносимость громких звуков и большие мечты, за которыми он летит на сверхзвуковой. Королевская стать и совершенно не королевская, эгоистичная картина мира.       Ему всё равно на прошлое, в настоящем, все взгляды обращены на него, люди готовы молиться на стоп кадры с интервью.       Негласно зовётся иконой современности и ловит кайф от этого.       Когда он выходит на улицу, стук каблучков привлекает внимание, гордая походка, расправленные плечи. На него смотрят так, что хочется подойти, помочь поднять челюсть. Но всё, что Сигма делает, кидает пренебрежительный взгляд.       Вообразив себя экспонатом музея, позволял любоваться, томно вздыхать, когда он проходит мимо, подхватывая длинными пальцами сиреневую прядь, как бы невзначай заправляя за ухо.        Но, руками не трогать, ближе полутора метров не подходить. Шаг назад. Ещё. Вот, так хорошо, мысленно раздевать можно только с другого конца улицы.       А раздевать, там было что. Обтягивающая тело водолазка, элегантно обводила контуры фигуры, вырисовывая богоподобный образ. Брюки на высокой посадке, окольцованные ремнём с цепочкой, звенящей по дороге, подчеркивали стройность.       За каждый сантиметром этого образа, Дазай охотился, выбивая доступ.       Но, держался указанной одними глазами дистанции. Брошенный однажды взгляд в пол, как бы сам собой расчертил линию, заступая за которую, Осаму смело мог подписывать себе смертный приговор.       И он подписывал. Их собралась уже целая стопка, если Сигме так необходима была никому ненужная макулатура, Дазай принесёт и две, и три. Если тому не жалко было даже деревьев, брюнет и не посмотрит на торчащие пни.       Зачем, если можно смотреть в серые глаза, идти по тонкому льду, приглашая на чашечку кофе.       С поклоном, всё как подобает истинным джентльменам, открывать дверь, придерживая, ожидая, пока Сигма практически модельной походкой, проплывет мимо.       Кивок. Всего один, короткий. Осаму хочется большего. Хочется хаотично водить руками по чужим плечам, спускаться к груди, вести кончиками пальцев по очертаниям пресса. Он уверен, у Сигмы есть.       Невесомо проводить по бёдрам, закинуть тонкие, длинные ноги себе на плечи.       Нет, только коснуться ступни, заглядывая в глаза снизу вверх, по кошачьи плавно подняться выше, словно в танце, делая небольшие шажки, прижимать Сигму к стенке.       Как хищник, медленно, чтобы не спугнуть, но они оба знали, кто здесь настоящий хищник. – Латте. Холодный, – слышится рядом ровный голос, а в руках Осаму уже карточка. Жар ярким румянцем пылает на щеках, рядом с Сигмой становится дурно.       И, бариста пытается сказать, что вообще-то Айс Латте, но не решается. Сигму не учат, его не поправляют.       И, Дазай прекрасно знает, что если бы тот захотел, в его руках был бы куда больше, чем один стакан Латте. Но, действует быстрее. Его мозг взял выходной, он не вывозит.       Никто не вывозит. Но, Осаму направляется к столику, отодвигая стул Сигме, присаживаясь на против.       На него не смотрят. Дразнят, откровенно играют, наслаждаясь представлением. Случайно задевают лодыжку каблучком, внимательно изучая реакцию.       Сигма знал правила, знал, что его разглядывают как картины эпохи возрождения. Знал, что Осаму принадлежит ему, ещё с танца в тюрьме.       И, если бы не пустая принципиальность, он бы увёл Дазая во вновь отстроенное казино, позволил разместить руки на собственной талии, придвинулся ближе, освещенный неоновыми лампами танцпола нижнего этажа.       Под завистливые взгляды, танцевал только рядом с ним, кидая туманный взгляд, намекая на продолжение банкета.       Как тогда, на его коже всё ещё чувствуются фантомные прикосновения.       Но, у них другие роли. Сигме нравилось доставлять удовольствие собственной гордыне. Поведение Осаму льстило, его хотелось растянуть.       Дазаю тоже хотелось растянуть, только вот немножко другое. Хотелось коснуться шеи, оттянуть ворот свитера, наклониться и коснуться губами бледной кожи.       Сердце билось в ушах, только от представления. – Видимо, у тебя жар, – бессовестно, с наигранным волнением в голосе констатирует Сигма.       И, все шутки про то, насколько он горяч, Осаму прячет дальше в собственное подсознание, не отвечает.       Стойко выдерживает игривый взгляд, старательно отводя взгляд от того, как Сигма облизывает губы, слизывая остатки кофе. Он тоже мог бы, если кому-то интересно.       Уже через двадцать минут, подхватывая Сигму на руки, в одном из номеров, бросает на матрас.       Нет, вовсе нет. Совсем не соображая, он всё-таки мягко укладывает того на лопатки, и нависает сверху.       Виснет. Что-то в голове явно перегружается, отчего способности Дазая сводятся к паре функций. Основная конечно заключается в поцелуях. – Не торопись, – удерживая в голосе остатки серьёзности, требует Сигма.       Для Осаму, отстранение Сигмы на пару миллиметров практически смертельно, болезненная нехватка чувствуется моментально. И он вынужден контролировать себя.       Обхватывать руками чужие бока, ёрзать, искать пуговицы жилетки, ругаясь в губы.       В ответ никакого сочувствия, тихий смешок. Сигма тянет нижнюю губу, влажно чмокая, позволяет стянуть с себя жилетку.       Протяжное ах, и Дазай снимает с себя ответственность за любые действия. Дальше, он больше не хозяин своим рукам. Он готов только чувствовать.       Как Сигма трётся ближе, как собственные руки залезают под свитер, в котором уже невозможно горячо.       Пару секунд, тот теперь валяется где-то в комнате, а Дазай не может устоять, льнёт губами к ключице. Поцелуй за поцелуем, он подхватывает Сигму, хочет ещё, ещё ближе.       Сегодня дают карт Бланш, ликуя внутри Осаму легко опускает своего бога на простыни, очерчивая волнистые линии, вдоль бёдер. Наклоняется, влажно, медленно, лижет ширинку, руками раздвигая чужие ноги.       Он чувствует, что сегодня его хотят, знает, что Сигма уверен в том, насколько сильно Дазай хочет в ответ. А если не знает, пусть вероятность и непомерно низка, брюнет все покажет.       Покажет мягкими поцелуями, пока стягивает брюки. Покажет, мокрыми, темными пятнами от слюны, на чужих трусах. И яркими засосами на внутренней стороне бедра, под сладкие звуки.       Сигма прекрасен, его голос, дрожащий, заставляющий кипеть кровь в венах, растекается внутри черепной коробки.       А когда, тот раз цепляется за плечи, своими изящными пальцами, хватаясь за загривок, чувствуя, чужие пальцы внутри, Дазай не знает, как, за что ему дозволили больше.        Дозволили совершить первый толчок, услышать громкое "Осаму" прямо на ухо, почувствовать, как на собственные плечи падают чужие волосы, небрежно рассыпаясь.       И единственный поцелуй, подаренный Сигмой, в шею, одурманивающе страстный.       У Дазая нет проколов, но он может оттягивать чужую мочку, сладко посасывая, обводя языком маленькие дырочки. Он может наслаждаться непристойными, для столь важной особы, как Сигма, стонами.       Ему не нужна королевская стать, если он может позволить себе входить в практически живой символ красоты. Двигаться, набирая темп, ощущать, как жарко может быть внутри, сжимать в руках чужие, упругие ягодицы. До синяков. До темных пятен.        На последнем толчке выбивая громкое признание.       Нет, совсем не в любви, вечной преданности и смерти в один день. Самое сладкое признание поражения.