Bloody Bow

Лондон, Министерский Дворец

— И что, черт возьми, на ней надето?! — Полагаю, это платье, — вглядываясь в изящный женский силуэт в центре зала, произносит Тео со всей не присущей его характеру серьезностью. — Ну, знаешь, одно из тех, на которые приятно смотреть, — тянет каждое слово, покусывая губы в улыбке. — Но еще приятнее снимать перед сек… — Заткнись, Нотт! — хрипло рычит Драко в ответ на явную насмешку. — Я всего лишь шучу, — ухмыляется мужчина, поднимая руки вверх. — Вечер только начинается, а ты уже на взводе, блондиночка. О, да… Он, черт возьми, определенно точно на взводе, ведь Гермиона, мать вашу, Грейнджер неожиданно решила присоединиться к благотворительному приему спустя полгода отсутствия в Лондоне. И как же поразительно вовремя Нарцисса настояла на том, чтобы сын пожертвовал несколько тысяч галеонов в поддержку нового фонда. Блядство. Он вполне бы мог догадаться, что инициатива расширения заповедных зон Уэльса для роста популяций валлийских зеленых драконов — идея жертвенного сердца Грейнджер. Чертова гриффиндорка всегда неровно дышала к живым организмам, чьи права нуждаются в защите и внимании. Домовые эльфы, русалки, кентавры и далее по списку ущемленных. Он бы мог догадаться… Ведь знает, что вот уже как полгода, девушка строит карьеру в европейском министерстве на посту главы отдела магических существ. Она, кажется, совершенно не раздумывая выбрала гребаный Париж и круассаны вместо родной пасмурной Британии, когда Кингсли лишь заикнулся об освободившейся должности. Всегда так чертовски сильно хочет быть во всем первой… Драко же все эти месяцы безуспешно пытался утопиться в выдержанном алкоголе и красивых женщинах, конечно же не забывая ежедневно напоминать себе, что с ним все в полном порядке и мимолетная интрижка с Грейнджер, закончившаяся в день активации ее порт ключа в один конец — ни в коем случае не является причиной частых головных болей и тошнотворных чувств, истерично бьющихся о внутренности. Все это было не более чем развлечением. Эти пару месяцев перед ее отъездом — не могли быть ничем иным. Ничем и приблизительно серьезным. Он повторяет это, как чертову мантру, вырисовывая мысленные красные крестики, но чувство словно, кто-то усердно ковыряет серебряной вилкой в голове или скорее где-то между ребер, в попытках добраться до самой сути — не торопится отступать. Особенно сейчас, когда она снова находится так близко. Гребаное блядство. Совсем не замечая Малфоя, стоящего у бара с горящими безумием, словно раскаленным серебром глазами, Гермиона кокетливо улыбается присутствующим, заправляя аккуратно уложенные локоны за ухо. Внимание достается абсолютно всем: бывшим коллегам, заносчивым спонсорам, обслуживающему персоналу и даже чертовым пригласительным, уголки которых она неторопливо поглаживает пальцами. Абсолютно всем, но не ему. Пока Грейнджер медленно и грациозно проплывает среди толпы снобов–аристократов, что очевидно пришли сегодня сорить деньгами в надежде очистить свою совесть или запятнанную репутацию, внутри Драко снова расцветает что-то похожее на нелепую подростковую взволнованность или нервирующее воодушевление. Он, кстати, все еще не до конца уверен, к какой же категории сегодняшних гостей причислить самого себя. Возможно, сразу ко всем. Возможно, он сорвал чертов джек–пот. За полгода, что они не виделись, изменилось не многое. Малфою исполнилось двадцать пять, счета в Гринготтсе приумножились, а она, кажется, вместе с новой должностью приобрела еще больше женского очарования, что, насколько ему помнится, было совершенно чуждо ей в школе. Потому что, как иначе объяснить вновь вспыхнувшее внутри пламя из-за одного лишь взгляда на плавные покачивания женских бедер, скрытых сегодня за тонким слоем ткани недопустимо короткого платья. Он еще слишком хорошо помнит, что на ощупь ее кожа, почти как гребаный шелк. Упоительно мягкая, гладкая, но в отличие от бездушного материала — исключительно горячая и моментально пьянящая рассудок. Будто и не было этих чертовых шести месяцев. Гермиона Грейнджер в его голове была совокупностью множества хитросплетенных между собой качеств, жестов, взглядов и намерений. Она одновременно казалась подарком судьбы всему волшебному сообществу, но также совершенно неизвестным ранее явлением, что в один прекрасный день, без сомнения солнечный, подтолкнет чертов мир к его краху. В любом случае, для Драко Малфоя она определенно точно была гребаной катастрофой. Апокалипсисом, неумолимо надвигающимся исключительно на него одного. Особенно сегодня, с этим бантиком в волосах. Ради Салазара, откуда она вообще взяла этот блядский бантик? Милый аксессуар из тонких черных лент, удерживает наверху пару каштановых прядей, делая ведьму еще более заметной. Чертов маленький бантик, что носят пятилетние девочки, любящие клубничное мороженое, а не девушки с огромными амбициями, на чьи стройные ноги оглядывается каждый присутствующий с функционирующей зрительной системой — в мгновение ока доводит Малфоя до нервного тремора рук и моментально воскрешает в памяти слишком много деталей их тесного, во всех смыслах, общения полугодовой давности. — Мне… щекотно, Драко, — шумно выдыхая, произносит Гермиона, когда мужские губы издевательски медленно скользят от тонких щиколоток вверх, оставляя влажные дорожки на загорелой коже. — Я могу остановиться, — мягкий укус в слишком чувствительное для нее место, около коленной чашечки, заставляет девушку в нетерпении ерзать на белых простынях, пока колкие мурашки стремительно поднимаются к затылку. — Тебе нужно только попросить, сладкая. Она молчит пару секунд, просто впитывая всеми органами чувств его низкий голос, вместе с запахом сигарет и полюбившимся за месяц горьковатым парфюм. Последнее, чего хочется — останавливаться. С неподдельным интересом и предвкушением Гермиона заглядывает в серые глаза напротив, что как оказалось предательски быстро заставляют ее нервные окончания искриться, и в совершенно неосознанном жесте стягивает колени ближе к друг другу. Пытается свести напряженные бедра, между которыми сейчас так невероятно удобно расположился полуобнаженный мужчина, но этим лишь теснее прижимается к бледной коже его широких плеч. К такой чертовски идеальной и горячей коже. Мысли мгновенно растекаются. Разбегаются в стороны, словно по щелчку пальцев и новая волна возбуждения без предупреждающих знаков и сигналов, сшибает подобно десятибалльному океанскому шторму. — Так чего же ты хочешь, Грейнджер? — уточняет Малфой, приближаясь поцелуями к границе ее черного белья, и низ живота девушки вспыхивает почти болезненным спазмом. — Скажи мне это, — шепот жжется на теле. — Вслух. — Хочу… — пара ударов сердца на вдохе. — Чтоб ты… — на выдохе. — Прекратил болтать и… — И трахнул тебя языком? — хрипя, перебивает Драко, коварно посмеиваясь над ее беспомощностью, а после, не оставляя шансов на существование здравому смыслу, почти невесомо целует клитор сквозь уже влажную кружевную ткань. Воздух моментально встает горячим комом в горле Гермионы. Замирает, не добравшись до легких, и ей кажется абсолютно невозможным так ярко чувствовать движения его губ, еще окончательно не достигших разгоряченной кожи. — Да… — единственное, на что хватает сил. — Хорошая девочка, — ухмыляется он, поднимая затуманенный похотью взгляд на Гермиону. — Обещаю, ты получишь то, чего так сильно желаешь… Встряхнув головой, Драко с трудом вырывается из потока неуместных, но таких сладких мыслей, что все еще продолжают крутиться в сознании, словно заевшая пластинка ретро-проигрывателя, и заставляют медленно сглатывать вязкую слюну, образовавшуюся на корне языка. Платиновые пряди падают на лицо, едва касаясь острых скул, и он сразу же возвращает их на прежнее место размашистым движением руки, а после тянется к стакану с огневиски, полностью игнорируя назойливую болтовню Тео о планах на выходные–месяцы–годы… Между обрывками фраз Нотта, глаза то и дело цепляются за гребаный бантик в черно-белой толпе зала, отчего сорокаградусный алкоголь в руках Малфоя быстро заканчивается, совершенно не успев потушить стремительно рвущегося наружу возбуждения. Маленькие кубики льда бьются друг о друга и хрустальные грани, дополняя окружающий шум приема тихим треском. Разговоры, пронизанные фальшивой вежливостью будто становятся громче, а мягкий свет неумолимо тающих восковых свечей наоборот — все более приглушенным. Не обременяя, или же не удостаивая, друга объяснениями, Драко отталкивается от бара, быстрым и уверенным шагом направляясь в сторону северного крыла, что в своей молчаливой темноте, насколько он успел запомнить с прошлых торжественных мероприятий, скрывает множество пустынных комнат для скучных светских чаепитий и балконов, открывающих потрясающие виды Лондона. Еще пара звучных ударов каблуков его кожаных туфель о мраморный, до блеска вычищенный пол, скрип дверной ручки, и вот в легкие уже проникает липкий августовский воздух вместе с порывом теплого ветра. Лучше бы пошел дождь. Лучше бы холодные небесные капли пронзили его до самых костей, заставляя температуру тела прийти в чертову норму. Лучше бы ему угомонить свои гребаные душевные порывы. Малфой смотрит перед собой, куда-то очень далеко, туда, где маглы словно крохотные черные точки курсируют по плохо освещенным улицам, на ощупь вытягивая из нагрудного кармана портсигар с серебряной гравировкой. Он прикуривает коротким щелчком пальцев, на мгновение озаряя лицо теплым свечением огня и сразу же прикрывает веки, наслаждаясь горьким никотином, растекающимся по венам вместе с алкогольными промилле. Мягкие клубы дыма поднимаются вверх, словно туман и голова слегка кружится, напоминая, что в спешке выпитые бокалы огневиски постепенно добираются до пункта назначения, распуская по телу привычную легкость. В момент, когда Драко повторно прикасается губами к фильтру, мир вокруг почти останавливается. Остаются лишь незатейливые движения грудной клетки и пальцев, всегда способствующие концентрации и отрезвлению рассудка. Они быстро успокаивают неровно бьющееся сердце, а после заглушают навязчивые голоса прошлого, настоящего и будущего. Всегда быстро, но сегодня определенно медленнее обычного. — Все еще убиваешь себя никотином, Малфой? — раздается за спиной и он сразу узнает тихий мелодичный голос, торопливо делая очередную затяжку, что точно скроет рвущуюся наружу улыбку. Драко готов поспорить, она сейчас тоже улыбается, игриво прищурив глаза. Чувствует это лопатками и напряженными мышцами вдоль позвоночника, несмотря на плотную костюмную ткань. — Все еще не умер от этого, Грейнджер, — стряхивает пепел и наконец оборачивается в сторону неожиданной гостьи. Вкрадчиво, завораживающе медленно. Гермиона в ответ самодовольно хмыкает, вскидывая острый подбородок чуть вверх, но слишком быстро для демонстративного безразличия, отводит взгляд в сторону, будто опасаясь прямого зрительного контакта. Она все еще не забыла последствий опрометчивого решения играть с ним в гляделки. И пока ее блестящие карие, вместо высокого мужского силуэта, скользят по еле различимому в темноте пейзажу, воспоминания их последней встречи наваливаются многотонным грузом, чудесным образом заставляя вновь и вновь переживать события полугодовой давности поразительно ярко, несмотря на разделяющее эти моменты время и расстояния. — Зачем ты здесь? — задает он слишком размытый вопрос, с неподдельным интересом наблюдая, как в ее бездонных зрачках отражаются тысячи огней городской иллюминации. — Ну, знаешь… — наигранно смущается Грейнджер. — Драконы. Девушка поправляет тонкие бретели платья, прошитые золотой нитью, что нежно обхватывают ее тонкую шею и неторопливо спускает руку вниз, до красноты растирая выступающие ключицы, будто нуждаясь в согревающих чарах в середине чертового августа, а затем, поддавшись искушению, снова смотрит Малфою в глаза. Он курил при ней миллионы раз и не планировал останавливаться. Он курил даже в постели после их жаркого и практически всегда грязного секса, но сейчас она будто впервые видит это завораживающее зрелище. Как будто впервые видит его так близко. Закусывая нижнюю губу, Гермиона не удерживает внутри шумного вздоха и будто под гипнозом жадно ловит каждое движение длинных пальцев. Безотрывно. Пристально. С плохо скрываемым восхищением. — Точно… — тлеющая сигарета бесшумно исчезает из его рук и Драко тут же делает шаг навстречу. — Но я спрашиваю не про это. Все это похоже на игру. Только вот неясно кто из них сейчас опасный хищник, а кто наивная жертва. Слишком много переменных, чтобы проанализировать на счет три по направлению в ее сторону. Слишком мало секунд, чтобы расставить все знаменатели по местам. Просто слишком. Остановившись в полушаге, Малфой склоняет голову набок, изучая ее, словно под увеличительным стеклом, и моментально ощущает острую потребность прикоснуться к мягким чертам красивого лица. Особенно к россыпи маленьких веснушек на щеках. Его тянет с невероятной силой, будто чертовым магнитом к металлу и ладони отчаянно пульсируют, истошно горят, молчаливо умоляя напомнить им, каково это касаться ее кожи. — Они мне нравятся, — спустя пару секунд, решает продолжить гриффиндорка, не двинувшись с места. — Драконы. — уточняет еле слышно. — Мне. Нравятся. Драконы. Теперь ее слова звучат еще тише, но как будто более уверенно и твердо, чем прежде. Словно выстрелы. Каждое ударение — щелчок затвора. Шёпот с призывно приоткрытых розовых губ ощутимо давит на широкую грудную клетку Драко и заставляет миллионы электрических импульсов расползаться в разные стороны от центра солнечного сплетения. Она, черт возьми, откровенно провоцирует его. Своим внешним видом, двусмысленными фразами, сладким запахом парфюма и этим гребаным бантиком во вьющихся волосах. Блядство. Поверить в то, что Гермиона Грейнджер, та самая золотая девочка, умнейшая ведьма своего поколения и чертова гриффиндорка с пылающим сердцем совершенно случайно пришла на балкон вслед за ним с самым идиотским вопросом в мире — просто невозможно. Нереально. Малфой уверен, что она слишком расчетлива для подобных совпадений. Уверен, что его зависимость последнее, что ее на самом деле сейчас интересует. Ведь он точно знает, что она не наивна и уж точно не невинна, чтобы там не напевало людям прямо над ухом первое впечатление. Знали бы они, что эта хорошая девочка вытворяет за закрытыми дверями… А порой и не закрытыми. Они на удивление оказались во многом похожи, но еще в большем — оставались абсолютными противоположностями. Двумя полюсами земли, телами с разноименными зарядами. Возможно от того и так быстро и ярко вспыхнули однажды, вновь оказавшись рядом по воле судьбы. Подобное притягивает подобное, а противоположности не могут существовать друг без друга. Сколько бы Малфой не отрицал — это было так. Неизменный и давно подтвержденный факт мироздания, науки и других известных человечеству областей. И поэтому он стремительно подается вперед, наклоняется опасно близко, оставляя между их губами лишь пару жалких сантиметров, и прижимает почти издевательским провокационным вопросом: — Что еще тебе нравится, Грейнджер? Ее глаза вспыхивают, будто звезды взрываются в ночном небе, зрачки расширяются, скрывая радужку, а щеки заливаются горячим румянцем и такая реакция Гермионы на корню уничтожает всю его хваленую выдержку. Уголки губ предательски приподнимаются, демонстрируя ее любимую кривоватую улыбку. Совершенно по-детски озорную, отчасти снисходительную, но определено точно — смертельно опасную. Он видит, как она давится собственным возбуждением, подается вперед слишком быстро, не успев предварительно захватить побольше воздуха, и целует его на этот раз первой, неосторожно и с глухим стуком ударяясь своими зубами о его собственные. Твою ж мать, Грейнджер... Тихий всхлип, сразу утонувший во влажном движении их языков — как оглушительный удар в колокол и вполне конкретное напоминание обоим, как сильно не хватало друг друга последние полгода. Их взаимодействие — горит ярко зеленым, как непростительное. Их реакция — ядерный взрыв. Пока Малфой нещадно сминает ее губы, в голове девушки проносится тысяча кадров с ароматом цитрусов и мяты из ее же снов с ним в главной роли. Снов, после которых не всегда удавалось уснуть, но абсолютно всегда удавалось кончить, опустив дрожащую в нетерпении руку между бедер. В голове Гермионы ее же слова–доказательства, написанные магловской ручкой, вместо пера и отправленные подруге в попытках оправдать собственные эмоции. «Это была простая интрижка, Джин», — с силой вдавлено в пергамент. Не более, чем влечение. Утоление плотских потребностей организма, а не единение чертовых душ. Она не просила о любви. И уж точно не просила о гребаном помешательстве на заносчивом представителе священных двадцати восьми. Поток мыслей о ночных фантазиях и одиноких парижских вечерах прерывается жестким укусом, что пускает перед закрытыми глазами цветные пятна, способные ненароком ослепить. Еще немного и случится непоправимое. Гермиона тихо стонет от неожиданной, но от того не менее приятной боли, что режет острым лезвием нижнюю губу, и словно за спасательный круг, цепляется за широкие плечи Драко, скрытые пиджаком и белоснежной тканью дорогой рубашки. Тело прошибает крупной дрожью, когда он отстраняется, медленно проводя языком по только что оставленной, пульсирующей ранке. Старательно и влажно зализывает отметину, смотрит заволоченными желанием глазами и дышит–дышит–дышит. Так бесконечно глубоко и жарко. — Вот это? — скользнув длинными пальцами по подбородку. — Так тебе нравится? Он знает — ответ положительный. Читает между коротких вдохов, словно между строк, по биению пульса на шее и ощутимой вибрации в теле, что прижимается к нему все теснее с каждым ударом сердца. Он знает, потому что ему тоже нравится. — Мне нужно выступать с речью через двадцать пять минут, — произносит Гермиона, не открывая глаз. Обреченно, вымученно, с вполне различимым недовольством от столь сжатых временных рамок. Звуки тяжелого дыхания резонируют между их грудных клеток и Малфою приходится приложить максимум усилий, чтобы хоть на долю секунды сделать вид, что он не теряет окончательно свой гребаный разум. — А мне очевидно, нужно успеть трахнуть тебя, — нервно усмехается Драко, грубо оттягивая ее голову назад и крепко ухватившись за копну каштановых волос. — Ты же за этим пришла, не так ли? Слова Малфоя порождают ее очередной приглушенный, но от того не менее постыдный стон, ведь он безоговорочно прав, а она стремительно падает на самое дно. Тонет под звук его грязных пошлостей и низкого голоса, что становится почти животным рычанием от накопившегося возбуждения. — Отвечай, Грейнджер, — горячо и прямо в губы. — Будь хорошей девочкой, не заставляй меня, черт возьми, ждать. Гермиона в восторге от того, что Драко не склонен к нежности. Ее потряхивает в ознобе от четко обозначенных желаний и тотального отсутствия стеснения. Ей чертовски нравится, что от близости к его сильному телу короткие спазмы внизу живота спускаются все ниже и ниже, моментально отключая мыслительные процессы. — Да, за этим, — наконец распахнув глаза, отвечает Гермиона с яростным вызовом. — Идем, время выпить чаю. Драко быстро хватает ее за руку и уводит с балкона так стремительно, что голова идет кругом и окружающая действительность сливается в одно сплошное, цветное и вязкое. Капает словно мед и сыплется между пальцев будто горячий прибрежный песок. Тело гудит от нервного предвкушения, покалывая острыми иголками на кончиках пальцев и Малфой стискивает зубы плотнее, не боясь, что они с минуты на минуту раскрошатся от столь интенсивного давления, потому что в паху уже невыносимо тянет. Сводит с ума, с каждым шагом повышая температуру до критической. Всего лишь один гребаный поцелуй и Драко кажется, что остановиться уже невозможно. Пара блядских стонов Грейнджер — выжигает изнутри. Раздирает на части и режет на неровные куски. Стук ее высоких каблуков звучит где-то в его пересохшей глотке, как молоток судьи Визенгамота после оглашения приговора, и оттого Малфой нетерпеливо затаскивает Гермиону в первую поддавшуюся напору дверь, закрывая за собой с оглушительно-громким хлопком. Время забирать желаемое — сейчас. Вокруг кромешная темнота и помпезная мебель с нелепыми завитками в качестве молчаливых свидетелей их преступления. Густой, удушливый воздух обволакивает тела и бесконечно дребезжит вместе с хрустальными лентами из мелких квадратиков люстры под потолком. — Кто выбрал для тебя это платье, сладкая? — он притягивает девушку к себе спиной, впечатывает в ребра и горячо шепчет прямо на ухо. — Оно такое короткое, что я могу взять тебя в нем не снимая. От этого хриплого «сладкая» — трясутся колени. Гермиона уже и не думала, что когда-то вновь услышит сочетание подобных букв так близко к коже. Малфой дразнит. Играет с ней. Испытывает, подчиняя неторопливыми касаниями пальцев, что вырисовывают незамысловатые линии на загорелой коже, методично поднимаясь вверх по стройным ногам. Он не спешит, хотя это мучительно для обоих. Скользит рукой, что еще пахнет никотином, меж дрожащих бедер, пока мягкие кудри вместе с атласными лентами бантика щекочут его подбородок, и почти сразу ощущает, как ладонь нагревается от влажности ее нижнего белья. Гребаное блядство. — Пожалуйста… — девушка откидывает голову, упираясь в широкую мужскую грудь и едва узнает свой собственный голос, затерявшийся в бешеных ударах сердца. Драко почти со скрипом прикрывает глаза, шумно и тяжело втягивая воздух через нос. Пока Гермиона в его руках поглощена гормонами, распадающимися на адреналиновые составляющие в крови, он тоже стоит на границе реального и иллюзорного. Малфой прислушивается к сладкому аромату ее кожи, что забирается в легкие, и чувствует, что уже не сможет остановиться. Ни за что и никогда. Персики, солоноватый мускус и пряности — сейчас она пахнет так. Точно также, как и полгода назад в его постели. В точности, как он запомнил. — Что «пожалуйста»? — дыхание Драко согревает кожу, покрытую крупными мурашками. — Остановиться или продолжить, Грейнджер? Она, не до конца отдавая себе отчета в происходящем, прижимается к его длинным пальцам вместо ответа. Потирается о них в попытках усилить столь желанный контакт, позабыв о приличии, пока дофамин несется по венам, освобождая пространство раскаленному возбуждению. Не быть тебе благочестивой леди, Грейнджер. Слава, чертовому, Салазару. Малфой понимает ее желания без слов. Сдвигает в сторону насквозь промокшую кружевную ткань и ловко скользит пальцами по всем чувствительным точкам все ниже и ниже, к месту, где хочется больше всего. Томные стоны один за одним срываются с приоткрытых губ Гермионы. Кажется напряжение достигает своего пика и безжалостно плавит его. Сгибает пополам и выворачивает наизнанку. Эти звуки — щелчок детонатора. Дальше только выжигающий все на своем пути адский огонь и Драко отпускает своих демонов с поводков, толкается бедрами навстречу девушке совершенно несдержанно. Грязно. Так чертовски сильно, что летят гребаные звезды из глаз. — Всегда так хорошо просишь, Грейнджер, — хрипло, на грани отчаяния произносит Малфой, чувствуя, как его член лишь болезненно пульсирует от недостатка внимания. Ему нужно больше. Намного больше. — Всегда такая чертовски мокрая для меня… Она позволяет трогать себя, как нравится ему. Как без ложной скромности нравится ей. И спустя мгновение, ударяясь головой о напряженное плечо со звучным, томным всхлипом хватает его мягкие волосы и, пропуская платиновые пряди меж пальцев, грубо тянет вниз ближе к своим губам, окончательно растворяясь в моменте. Этот поцелуй больной и дикий. Правильный и неправильный одновременно по множеству причин, но определенно точно бесконечно необходимый, словно чертов воздух. Порывистый, прям как он и лондонский ветер. — Вот, что произойдет дальше, Грейнджер, — говорит Малфой, отрываясь лишь на миллиметр от желанных губ и снова толкаясь своими бедрами навстречу ее подрагивающих в предвкушении. — Сейчас ты снимешь свои насквозь промокшие трусики, сладкая, и встанешь на эту чертову кушетку, — она чувствует как его рука, испачканная в ее собственном возбуждении, поднимается все выше и выше, вкрадчиво приближаясь к шее. — Схватишься своими милыми пальчиками за спинку покрепче и позволишь мне трахнуть тебя быстро и жестко, — широкая ладонь молниеносно обхватывает горло, почти перекрывая Гермионе доступ кислорода и ее сердце на мгновение замирает, а после срывается на тахикардический ритм. — Мы же не хотим, чтобы ты опоздала, да? Драко чувствует, как ее пульс долбится в артериях. Прям, как его собственный, не поддающийся счету. Не бойся, сладкая. Тебе чертовски понравится. Он хочет ее так сильно, что вести даже эти короткие диалоги — становится невыносимой пыткой, но ему нужно услышать. Нужен ее нежный голос, что полностью теряет твердость, утопая в похоти. — Отвечай, Гермиона. — Да, хорошо… Да… — шепчет она, пока Малфой оставляет короткий поцелуй на уровне сонной артерии. — А теперь будь послушной… и встань на колени. Драко отпускает ее с нежеланием. Отступает всего лишь на шаг, пристально осматривая хрупкий силуэт голодным взглядом сверху вниз. Даже с учетом высоких шпилек Грейнджер их разница в росте — огромна и оттого темнеет в глазах. Столь осязаемое чувство превосходства и власти дезориентирует. Обладать ей — привилегия. Такой крохотной, но сильной. Гордой, но сейчас отчаянно нуждающейся именно в нем. Тебя создал дьявол, Грейнджер. В мозгу уже пляшут разноцветные картинки, как он берет ее сзади, заставляя истошно кричать, и биться в исступлении на чертовой кушетке, что каждые выходные соприкасается с исключительно целомудренными длинными юбками жены министра и ее подруг за чашкой гребаного чая с молоком. Его невыносимо возбуждает нарушение правил, норм, чужих устоев. Эрекция уже давно перешла рубеж тянущего чувства напряжения и добралась до отметки нестерпимой боли и пока гриффиндорка, гипнотически медленно покачивая бедрами, поворачивается к нему лицом, он опускает руку вниз, с тяжелым вздохом проводит рукой вдоль ширинки, а после сжимает напряженный член сквозь брючную ткань, чтобы хоть как-то унять эту пытку томительного ожидания. Гребаное издевательство. Она никогда не говорила этого вслух, но он и так знает, что в сексе Грейнджер нравится быть послушной. Нравится быть хорошей девочкой и отдавать контроль в его сильные, зачастую грубые руки. Нравится, когда он хвалит ее также сильно, как и бесцеремонно кусает, оставляя на шее временные следы обладания. Поэтому сейчас, словно в сладком тумане без возражений, и не отрывая карих глаз от его серебристых, она тянется к трусикам, попутно собирая выбранное накануне вечером Джинни платье крупными складками на бедрах. Крошечные разряды удовольствия продолжают расходиться по телу девушки фантомными прикосновениями, а румянец тихо сползает по коже, окрашивая в ярко пурпурный грудь и плечи. Закусив губу так, что металлически-кровавый попадает на язык, она опускает белье вниз до тех пор, пока невесомый материал, пропитанный ее желанием, сам не начинает скатываться вниз до самых щиколоток, царапая разгоряченную кожу. Остается лишь переступить с ноги на ногу, гордо вскинув подбородок, и на выдохе опуститься острыми коленками на кушетку, хватаясь за обивку жесткой спинки, как он и велел. Соблюдение инструкций — ее сильная сторона. Когда Гермиона оборачивается и через плечо бросает горящий взгляд в сторону Малфоя, его глаза почти что черные из-за расширившихся зрачков. Там плещется неутолимая жажда и голод. Жгучий комок желания концентрируется внизу живота, пока Драко быстро скидывает пиджак прямо на пол и небрежно закатывает рукава рубашки, абсолютно не замечая, как сверкающие запонки с маленькими буквами «М» отрываются от ткани, разлетаясь в разные стороны с тихим треском. Он в два шага сокращает расстояние. Заявляет свои права, вновь оказавшись рядом. Наконец-то. Притягивает ее за талию и проходится дорожкой влажных поцелуев по оголенным плечам, слизывая мелкие мурашки с кожи, будто пузырьки шампанского, что она пила на приеме, а затем неожиданно для Гермионы, опускает одну ладонь вниз, пока другой фиксирует под часто вздымающейся грудью. Малфой легко хлопает между широко разведенных женских ног, по влажной нуждающейся плоти и пошлый звук стремительно отскакивает от стен помещения, а после также быстро тонет в несдержанном стоне гриффиндорки. Драко кажется, что чертовы стены сдвигаются. Схлопываются, как и весь остальной мир прямо над головой, пока он словно наркозависимый упивается ее близостью. Грейнджер еще одна его дурная привычка, от которой он не может, и по правде говоря не хочет, избавляться. Ему срочно нужна доза пылкой гриффиндорской страсти и ощущение ее податливого тела. Малфой отрывает намокшие пальцы, предварительно повторив еще пару более звучных шлепков, что каждый раз задевают чувствительный клитор, и Гермиона будто пытаясь удержать контакт незримыми силами, тянется за ним со вздохом полным разочарования. — Такая жадная, — приглушенно, одобрительно и с улыбкой. — Ты действительно этого хочешь, да? — Пожалуйста, Драко… — сквозь тихое протестующее мычание. Просить дважды больше не приходится. Он быстро расстегивает металлическую пряжку ремня, одним движением стягивает вниз брюки и боксеры и, обхватив напряженный, твердый член у основания, скользит головкой всего единожды меж влажных складочек и сразу же толкается в нее до упора. А потом еще немного, глубже, вырывая из ее горла отчаянный крик освобождения. Гребаное блядство. Как же ему не хватало чертовой Грейнджер. И это вспышка сверхновой. Непреодолимое притяжение. Бесконечный поток энергии, что течет по венам вместе с эритроцитами. Она в наслаждении закатывает глаза, выгибаясь в спине до прокалывающих вибраций в позвонках, и больше не пытается сосредоточиться на реальности. Кроме горячих, глубоких движений его члена внутри есть только медленное скольжение языка по ее шее и низкие гортанные стоны с его губ прямо над ухом. А еще этот запах. Табак, мята, цитрусы — все это он. Они как будто больше не на благотворительном приеме, а за стенами через пару комнат не сотни гостей, ведущих светские беседы о погоде и политическом устройстве. Сейчас есть только ощущения приятной наполненности и растяжения. Гермиона абсолютно по-блядски отводит задницу назад, в попытках насадиться еще сильнее, глубже, быстрее и слышит, как Драко срывается со сдавленным хриплым рычанием. Хватает ее за волосы, наматывая на кулак так сильно, что кожу головы слегка жжет и тянет, но она вряд ли против. Отдавая сейчас контроль, она чувствует невероятную силу. Осознание, что он наслаждается процессом — щекочет нервные окончания и девушка ощущает лишь бешеное возбуждение. Наблюдать, как его выдержка с каждым толчком ломается на части из-за нее — чистый кайф. Малфой в тумане безудержного желания тоже наблюдает за ней из-под опущенных светлых ресниц и ловит каждую гребаную секунду и каждый полустон своим приоткрытым в восхищении ртом. Такая чертовски красивая. Звуки смешиваются в единую мелодию и уже не понятно где он, а где она. Все происходящее кажется правильным, несмотря на очевидно не подходящее место и время, но пока бедра Грейнджер быстро движутся вперед и назад. Вперед и назад и снова по кругу — это кажется блядски правильным. Несмотря на то, что на коленях сейчас стоит она, именно он тот, кто поклоняется. Малфой жестко обхватывает ее грудь, с сумасшедше напряженными сосками, прижимая к себе плотнее и темп становится поистине безумным. Ощущения стремительно нарастают, приближая обоих к желанной разрядке. — Ты чертов идеал, сладкая, — шипит Драко сквозь стиснутые зубы, толкаясь в нее так сильно, что подгибаются пальцы на ногах и это без сомнения ее финал. Гермиона кончает первой. Со сдавленным криком и так сильно, что тело валится вперед, сотрясаясь крупной дрожью. Обжигающе-горячие волны катятся от макушки по плечам и ниже до самых пяток, а потом обратно. Малфой на секунду замирает, позволяя ей прожить яркие вспышки оргазма на его члене, ощущая как она плотно и горячо обволакивает его напряженную плоть, а после снова начинает движение. Плавные, но идеально глубокие. Это чертова эйфория. Гермиона чувствует, что он близко. Ощущает, как его грудь тяжело и часто вздымается и, как неразборчивые ругательства ежесекундно слетают с языка прямо ей в кожу. Драко резко откидывает голову назад, яростно хватает девушку за бедра, притягивая невыносимо близко и впиваясь в мягкую кожу до сразу виднеющихся красных отпечатков, а после пары особенно жестких толчков кончает с тихим шипением. Улыбка непроизвольно расползается на ее лице. Сознание все еще плывет, а тело подрагивает в эйфории от полученного удовольствия. По ощущениям проходит четверть часа, прежде чем Малфой отступает, напоследок слегка прикусывая нежную кожу над ключицей, и с едва заметной дрожью в ногах, присаживаясь на кушетку. — Все твой блядский бантик, Грейнджер, — показательно недовольно произносит мужчина, прочищая горло, в попытках избавиться от сухости, что скрежещет и царапает. Ему снова хочется курить. И совершенно точно не хочется покидать эту темную безмолвную комнату, что пропиталась запахом секса и ей. — Я знала, что тебе понравится, Драко, — с трудом формируя мысли в слова, отвечает Гермиона, откидываясь на спинку кушетки. — У меня есть еще парочка в номере. Он медленно придвигается ближе к девушке, касается полусогнутыми костяшками раскрасневшегося лица и легонько скользит большим пальцем вдоль скулы. Неторопливо, без пылкого напора, что бушевал вокруг них еще минуту назад. Поглаживает россыпь многочисленных веснушек, почти незаметных во мраке, а после опускает руку к зацелованным губам, обводя их четкий контур. — Придется тебе мне их показать, сладкая…