опиум для никого.

      — удивительно как при всём этом мы остаёмся живы.       слова разрезающие тишину подобно острым швейным ножницам, что беспощадно кромсают ткань бытия на множество лоскутов, сплетённых в разного рода ситуаций. даби ведёт диалог сам с собой уже привычно, всматриваясь в абсолютную темноту под тяжестью век и ощущая как вздымается собственная грудная клетка при глубоком вздохе, а под рёбрам, в самых лёгких проносится уже привычный хрип — как последствие ранней страсти к курению.       — чего? — вопрошает собеседник, возвращаясь на землю и не поднимая голову, ожидая ответа на вопрос, что заставляет невольно задуматься и на мгновение выйти из состояния транса. шигараки в принципе никогда не задумывался над такими псевдо-рассуждениями про жизнь и смерть, отчего брови сами съезжаются к переносице в хмурой манере, на что даби уже рефлекторно прикладывает большой палец руки, норовя в качестве протеста разгладить их и не озвучивая слов о том, что если сильно хмуриться, то рано или поздно появятся морщины. шигараки это бесполезно повторять.       — я говорю, что на протяжении долгого времени вместе мы ещё не убили друг друга, хотя могли. знаешь, как в дикой природе когда животные делят территорию. — спокойствие тона выраженное в глухом хрипе при разговоре, что в такие моменты скорее напоминало кошачье урчанием на ухо партнёра, обдаваемое сигаретным дымом из лёгких.       трактовка собственного вопроса отчасти сама не понятна ему, она оседает вместе с пеплом и никогда прямо не спрашивается. в разговорах о чувствах они оба были не сильны, потому что их нутро — искалеченные жизнь дети на чьих загривках красуется клеймо предательства от когда то близких людей. становится сложно с каждым годом, но не менее интересно и на остром языке крутится смелое предположение. — я думаю, что это привычка и своеобразный комфорт в самом извращённом его понятии. нам обоим это нравится, поэтому мы не можем друг друга убить.       — сосчитаю это за признание. — томура язвительное усмехается на что даби слабо пихает его локтем в бок. в любви ли? может быть. но в их понимании это скорее симпатия, что разжигает страсть, заставляя плавиться сердце и капать раскаленным железом на внутренние органы, убивая всех бабочек и оставляя любовные ожоги. своеобразный злодейский роман, появившийся совсем внезапно и который устраивает обоих партнёров. томура нехотя разлепляет сомкнутые раннее веки и его взор фокусируется на субъекте перед ним — угловатом силуэте с черными колючками волос и проблесками лазури в радужках глаз, что первым делом становятся заметными на контрасте с темными тонами образа, но в данный момент органично смотрящиеся с обнаженным и бледным телом, что прямо сейчас лениво восседает на их общем матрасе и выкуривает хер знает какую по счету сигарету.       — ты чего втыкаешь? — это заставляет невольно вздрогнуть и на этот раз точно обратить внимание на всего собеседника полностью, перестав в открытую жрать его взглядом. но надолго ли? нет. была у шигараки до жути вредная привычка всегда искоса или прямо пялиться на людей, тем самым нагоняя ещё больше ужаса не только от внешнего вида, но и этими "зловещими гляделками", что вгоняют всех в округе в сплошной дискомфорт.       — на тебя упыря смотрю сквозь туман от сигарет. — краткость сестра таланта, а язвительность в речи как дальняя родственница. это неоспоримый факт, на что даби показательно усмехается, склоняя голову в бок и делая очередную затяжку тому назло из вредности.       — словно до этого ты не мог насмотреться на меня со всех ракурсов, пока мы трахались как звери. — и в ответ лишь следует молчаливое покачивание головой в отрицательном жесте. даже в таком по обыденному свойственному поведению было в этом горелом что-то такое, что притягивало к себе как магнит. ему хотелось не только смотреть, но и трогать. постоянно и в тех местах, что были недоступными для других. от этой навязчивой мысли просыпалось нездоровое чувство собственничества, что вырывалось наружу в больных расчёсываниях шеи до очередных шрамов, что в данный момент перекрыты багровыми засосами до самой грудины. даби постарался, на что в качестве мести получил красные отпечатки ссадин от ремня на своей тощей заднице.       но насмотреться он не мог. шигараки был таким же эгоистичным мудаком, которому всегда было мало. ёбаная жадность и жестокость давали гремучую смесь, что пропитывали его злодейское нутро подобно змеиному яду, но только не убивая, а делая куда более сильнее и злее. от этого и была постоянная тяга к ёбаному тоталитаризму, что в повседневной жизни была лишь доминированием, что в свою очередь до кипящей крови в жилах возбуждала мазохисткую сторону его партнёра. даби поддается вперёд, предварительно затушив тлеющий окурок, но вобрав в прокуренные лёгкие дыма; прихватывает чужие щеки пальцами с ощутимым давлением на челюсть, заставляя открыть рот и бесцеремонно врезаясь настойчивым поцелуем, выдыхая дым как своеобразную прелюдию перед долбежкой в дёсна. да, именно долбежкой, ведь поцелуями в привычном их понимание это назвать было сложно. даже тут происходила борьба в том, кто кого умудрится сожрать первым. и в этом томура точно преуспеет, лишь глухо выругиваясь на эту безобидную шалость, на что даби смеётся, отстраняясь после и затушив окурок об дно пепельницы.       — даю ещё одну попытку, чтобы точно удовлетворить тебе собственную алчность, пока за окном не начнет светать.