Тьма

«Хаос. Бесконечность. Смерть»       Аркана улыбается. Черная жидкость вновь стекает по ее рукам, ногам, голове. Сама тьма воплощает в себе эту чудовищную силу, под стать своей хозяйке. Тьма множится, тьма разрастается, вытесняя потихоньку собой немногочисленный свет. Как множится влияние Манус Виндикт, как множится Шторм. Навязчивые грезы, которые и грезами-то назвать язык не повернется.       Аркана даже не вздрагивает, не открывает глаза, когда внезапно ногу обвивает что-то длинное и холодное, но несомненно живое. Оно скользит все выше и выше, с бедра заползает на руку — Аркана не реагирует, только породолжает лениво улыбаться, сидя на своем высоком стуле. Тьма по-прежнему занимает все ее мысли, и в них нет ни толики страха, ни раздражения — совершенно ничего человеческого. Красивое лицо больше похоже на маску, а неподвижное тело — на творение искусного, но словно обезумевшего скульптора, который посмел сотворить статую чудовища в человеческом теле.       А змей (ведь ничем иным настолько же смелым это существо являться не может) уже минуту как покоится на ее плечах, в несколько рядов обвив шею на манер шарфа. Такой же черный, блестящий, безупречный — идеальное дополнение к ее почти демоническому образу. Пальцы Арканы благосклонно поглаживают голову рептилии, и делают это настолько расслабленно, что может показаться, будто это совершенно обычный питомец, сбежавший из террариума. Но внешность обманчива, не так ли?       Внезапно тяжесть на плечах исчезает, и на мгновение Аркана даже сомневается, был ли там змей на самом деле. Замершие в воздухе пальцы моментально подхватывает чья-то рука, и прямо сквозь перчатки их целуют чьи-то губы, тонкие и мягкие. Аркана все же отрывается от хаоса, от тьмы, и почти безразличные золотые глаза, открывшись, встречаются с блеклыми, почти гипнотизирующими. Почти. Даже круглые очки не могут полностью скрыть все то, что неумело прорывается наружу через взгляд, через слабое человеческое тело. Пожирающий, пробирающийся в самую плоть, изучая и перестраивая под себя, без тени намека на гниль собственных мыслей. Едкий взгляд, под прицелом которого всем смертным стало бы неуютно.       В нос ударяет запах апельсинов, немного резкий, но терпимый. Кисловатый привкус будто сам по себе появляется на языке, и синим пламенем вспыхивает желание сглонуть слюну.       Незабудка ничуть не боится гнева, потенциально угрожающего проявиться так искусно, что даже взвыть сил не останется. Его ладонь бережно скользит по ее плечам, ключицам, шее, останавливается на щеке и замирает. Игра, превосходная игра, в которой каждый участник знает следующий ход противника, и все равно позволяет ему случиться. Сладость самого факта перекрывает банальность, а тьма поглощает весь интерес, азарт, оставляя лишь почти болезненное желание чего-то недостижимого, не принятого ни в одной вселенной. То, чего не сущетсвует в привычном понимание вещей — это то, что происходит между ними. Ни один термин не опишет это в полной мере, ни одно слово не подойдет для достойного названия. Но оно есть. И оно происходит здесь и сейчас.       Усмехнувшись, Аркана тянется к его макушке, от которой смольные волосы волнами расходятся. Зарывается в них пальцами, но не сжимает — почти ласково расчесывает, некоторое подобие нежности выражая. Незабудка покорно позволяет с собой играть — не то, чтобы игра их совсем уж ему удовольствия не доставляла, скорее наоборот. Ведь это он, если память человеческая не изменяет, сделал первый шаг, разве нет? На тонких губах изящная, возможно даже искренняя улыбка возникает, и слетевшие с них слова разбиваются о стены черным жемчугом. — Чай готов, моя Леди.