Something in the way

Underneath the bridge Ливень шёл так, будто хотел пробить единственное укрытие от самого себя. И Скрейпер уверен, что это случится. Дорожный, давно асфальтированный мост обязательно даст трещину. Он обязательно, обязательно падёт и раздавит его, как ботинок давит дождевого червя. Это сравнение Скрейпер придумал сам, когда только попал сюда. Капли дождя вынуждают червей выйти из уютных затопленных квартир туда, где их ждёт неизбежная смерть. Но черви хотят жить, и даже когда их обвалят в грязи один раз, они будут ползти дальше, они будут пытаться увернуться от ботинка, из последних сил обваливая свое липкое тело в сырой от дождя земле. Но в отличие от них, Скрейпер смирился со своей участью. Он не сможет пройти дальше. Он не сможет увернуться от ботинка. Тот раздавит его, как только падёт сам. Иронично получается. The tarp has sprung a leak Ливень прекратился также резко, как и начинался, но тучи не перестали сгущаться. Влажный ветер усиливался. Южная часть моста дала малую брешь. Скрейпер чувствовал напряжение каждой частичкой своего слабого тела. Пахло дождем, азотом и лесом. Видимо, умирать в этот раз придётся в компании асфальта и уродливой серости. О чем это всё? Он умер, как только свернул с дорожного пути. Он умер, как только сдался. — Скрейпер! — зов исходил со стороны дороги. — Скрейпер, я знаю, ты здесь! Этот голос, сопровождающийся собачьим воем, он узнал бы из тысячи. По привычке Скрейпер дернулся, желая откликнуться, но вовремя остановил себя и заставил не высовываться из импровизированного укрытия. Это не голос Мюррея. Это не лай его собаки. Они не настоящие. Здесь нет ничего настоящего. — СКРЕЙПЕР!!! — крики усилились. Брешь взяла движение на север. And the animals I've trapped Уязвимость и усталость дали о себе знать, как только стих последний поток ветра и был подавлен последний яростный крик существа с голосом Мюррея. Скрейпер неосознанно заглянул вниз, отчего живот сразу сдавило от подступающей рвоты. С такой высоты наблюдать за природой ему было непривычно: хвойный лес продолжал жить. Птицы взлетали в поисках пищи, пока та ещё находилась на поверхности. Более мелкие животные обращались в бегство от менее мелких. Всё как у людей, правда Скрейперу увидеть это было не дано. Ему открывался совершенно банальный вид, который только может увидеть человек в горах. С уходом дождя он наконец смог разглядеть, как воскресла природа, и судя по неизменно серому небу, готовясь скоро умереть вновь. — АААА! — собственный крик пронзил умиротворенную тишину леса. Скрейпер судорожно пытался смахнуть с шеи таракана, видимо, слетевшего с бетонной колонны. Мерзко. Он терпеть не мог насекомых. Have all become my pets Прижав влажную джинсовую ткань к себе, он в немом трансе наблюдал за чёрным, полураздавленым жуком. Из того медленно вытекала оранжевая жидкость. Скрейпер больше не боялся насекомое и даже не испытывал отвращение к несчастному, ещё живому существу. В голову снова хаотично полезли воспоминания о змеях. Скрейпер вдруг вспомнил, как всегда любил змей и хотел стать одним из них. Схватив двумя пальцами таракана, он осторожно вытер его туловищем вытекающую жидкость и с той же аккуратностью переложил его тельце в левую руку. Скрейпер не решался. Он чувствовал, как насекомое пытается перевернуться в его руке, неловко двигая конечностями. Чувствовал, как жидкость расползается в его ладони. Зажмурившись, он быстро подставил руку к раскрытым губам, впуская раненую добычу внутрь. Давно не чищенные зубы без особых усилий расчленяли тельце насекомого, разрывая его на маленькие части. Желая больше изучить вкус, Скрейпер на секунду остановился. Он чувствовал, как куски таракана лежат на языке, чувствовал, как его слюна с примесью крови стекает у него изо рта. And I'm living off of grass Вечеринка в честь дня рождения Альбы была в самом разгаре. Они с Кори постарались на славу, сняв массивный особняк в соседнем городе. Это была отличная возможность выпить почти за бесплатно, чему Скрейпер был очень рад. Теперь он мог забыть на какое-то время об отвращении к себе. Теперь он не глупый неудачник. Он настоящий тусовщик, он уверенно пьет неизвестную жидкость из чужих рук. Ему что-то говорят, но Скрейперу больше не нужно понимать смысл слов. Он уже как десять минут гипнотизирует стену под безумные крики и громкую музыку. Где-то танцует менее пьяный Мюррей с какой-то девушкой. Тоби тщетно пытается отыскать Альбу, а Альба ревёт в туалете, сминая в руках положительный тест на беременность. … Скрейпер. … Скрейпер. … СКРЕЙПЕР. — Скрейпер! Подъем! Ты меня слышишь?! — поймав расфокусированный взгляд, Мюррей пытался прокричать что-то ещё, но Скрейпера вырвало на пол. К счастью, на это никто не обратил внимания.— Нам надо на выход, ты слышишь?! Пойдем, тебе надо подышать воздухом. — от его голоса резало уши. Скрейпер не хотел на улицу, он хотел танцевать. И видимо, в подтверждение этого его вырвало желчью ещё раз, на диван, с которого он любовался стеной. Завтра он обязательно будет жалеть об этом, а пока, облокотившись на Мюррея, они вместе дойдут до входной двери, уворачиваясь от веселящихся подростков. Холодный свежий воздух быстро вернул Скрейпера в плачевную реальность. В реальность с послервотным привкусом. В реальность потной и грязной одежды. В реальность слабого тела и неприятной дрожи в коленях. В реальность, где он никто. Немного отойдя от дома, они в полной тишине сели на мокрую траву. Ночное небо сегодня было туманным, вид им освещали небольшие панельные фонари, и свет из окон дома. — Я не справляюсь. And the drippings from celling Несмотря на высоту заброшенного моста, туман покрыл всю его площадь. — Скрейпер! — преодолевая препятствия в виде забытых трещин, недавно образовавшихся луж, мусора и веток, Мюррей пробирался на противоположную сторону леса. Пережитый ливень хорошо проявлялся на влажных синих волосах и одежде, в которой с каждым шагом становилось холоднее. — Скрейпер, я знаю, ты здесь! — обходя очередной завал пустых бутылок и листьев, вновь крикнул он. Мюррей ужасно ориентировался, постоянно запинался, отчего его стало посещать чувство сожаления. Как бы он не пытался отогнать нежеланные мысли, очередной холодный поток ветра возвращал его либо к жалости к самому себе, либо к осознанию бессмысленности поиска своего друга. It's okay to eat fish «Есть рыб нормально — у них нет чувств. Их можно убивать, они всё равно ничего не поймут.» — как-то сказала бабушка, и Мюррей запомнил это на всю жизнь. Причем не просто запомнил, он перенял эту мысль, не разглядев собственных рыбьих глаз. Как бы ни было плохо, он старался ничего не ощущать. У рыб нет чувств. Поэтому их и можно есть. Их можно убивать, использовать, как только вздумается. Они уже сделали половину работы для собственного убийства, дав своё немое согласие. Но несмотря на это, Мюррей оставался жив и единственное, что отделяло его от гибели — голос. У рыб ведь не только нет чувств. У них нет глаз, нет эмоций, нет ничего, что могло бы уберечь их от самоубийства. Возможно, Мюррею просто повезло чуть больше. А возможно он был обречён проклятием. Рыбы не любят, когда их сородич умеет говорить. 'Cause they don't have any feelings Он никогда не плакал. И не потому что это считалось слабостью, не потому что слезы были неприемлемы в его семье. Мюррей никогда не испытывал настолько сильных, а главное сложных эмоций. Ему не обидно, он понимает, что удобен. Ему не грустно, он понимает, что смерть бабушки неизбежна. Однако каждый раз, вспоминая ее бледное тело в дешёвом деревянном гробу, ему хочется разрыдаться. Он никогда этого не сделает. Никогда. — Они говорили, что ей лучше. — в немом трансе глядя в кухонное окно, выдавил он. — Они говорили, что она поправиться. — Подожди. — Нет, это ты подожди! Они дали мне надежду! — поджал губы Мюррей. — Они сказали мне чистую ложь, а я, дурак, поверил! Они смотрели мне в глаза, и рассказывали о том, как она поправиться! Как она… Как она сможет жить дальше. — он замолчал также резко, как и начал говорить. Мюррей чувствовал, что уже готов расплакаться, но ни он, ни Скрейпер, не отвели друг от друга взгляда. Со смерти бабушки прошло три дня, за которые он испытал достаточное количество гнева, чтобы сейчас чувствовать себя пустым. Ему хотелось упасть тяжёлым камнем в холодную воду. Something in the way Он почти дошел до середины моста, когда трупная вонь настигла его нос. Запахи гнилого мяса, мусора и дождя смешались воедино, вызывая тошноту. Мюррей в ту же секунду обдумал все самые ужасные концовки недельной пропажи Скрейпера. «Нет, он был не настолько подавлен все эти дни. Или настолько… Или нет?» Он чувствовал, как сердце задавало бешеный ритм, когда мысль заходила о друге. В последний месяц тот отдалился ото всех, перестал посещать школу и в принципе выходить из дома. Хотя последнее Мюррей выдумал для себя сам. К несчастью, затворником Скрейпер не был. Ливень продолжился, отчего неприятные запахи чуть стихли, и Мюррей продолжил свой путь уверенней. Там, за горой мусорных пакетов, влажных листьев и грязи, в посмертной позе лежало уже давно знакомое ему животное — пёс Скрейпера. Живот сдавило, и содержимое завтрака вышло наружу, как только он заметил выходящих из пасти собаки червей. Чувство потери граничило с отвращением. Something in the way Его живот будто был вывернут наизнанку, во рту неприятно ощущались последствия выпитого алкоголя. Скрейпер старательно избегал взгляда Мюррея. Ему не хотелось, чтобы он видел его таким. Настолько жалким и беспомощным, каким он сам себя представлял. — С чем? — сводя брови, спросил Мюррей. «Неужели он не видит? Неужели он не чувствует всего того, что чувствую я?» — в тот момент думал Скрейпер. Мюррей правда не знал. И правда не видел. Он мог лишь догадываться, мог делать выводы в своем собственном, водяном мире, на основе собственных заблуждений. Но именно видеть Мюррей просто не умел. — С объемом выпитого алкоголя, Мюррей. Мог бы и догадаться. — ответил Скрейпер и чуть погодя ответил — Я устал, Мюррей. — Я тоже. — Мне страшно за свое будущее. Мне страшно, что мы навсегда останемся здесь. Понимаешь, Мюррей? — Я тоже, Скрейпер. — ответил Мюррей. И видимо, не желая повторяться добавил, — С чего ты взял, что есть хоть малейший шанс того, что мы останемся? — Так и знал, что ты поддерживаешь мою идею уехать в Амстердам и выращивать марихунану. — Господи, нет. Нет! Я не это имел ввиду! — Ты же отлично разбираешься в ботанике! Мюррей, это такие перспективы! Первое время, конечно, придется стоять на трассе, но если потерпеть, станем живой легендой нашего города! — Прекрати. — смеясь ответил Мюррей. — У меня все ещё были надежды поступить на факультет и влиться в адекватное общество. — А как же быть счастливым… В ту последнюю ночь они долго смеялись, совместно избегая реальности. Мюррей не знал, что в пятнадцати километрах от вечеринки, в городской больнице, сердце Аманды Клаймберт остановилось. Something in the way Как бы Скрейпер не желал казаться змеёй, он был, есть и будет оставаться дождевым червем — ведь как бы гусеница не хотела стать бабочкой, прицепив крылья, бабочкой она не станет. Такую простую истину ему ещё предстоит понять. А до тех пор он будет есть насекомых, плеваться ядом, играть хищника и находить мертвых сородичей в сгоревшей на солнце коже. И так будет продолжаться до тех пор, пока в один из дождливых серых дней он не выйдет на свою последнюю прогулку с псом. Пока в попытках нанести удар несуществующей опасности, он не бросит в животное первый камень. «Волк даже не думал отступать. Несмотря на ранение, он продолжал робко приближаться к Скрейперу, пока тот пытался достать нож из брючного кармана. «Он желает мне зла. Все желают мне зла. Они все хотят меня убить. Все смотрят. Все хотят убить. Убить.» Второй, уже более крупный камень полетел в злобного хищника, но, увы, мимо. Скрейпер видел, как волк насмехается над ним. Как тот делает плавный шаг в сторону, давая понять, что сражение с змеёй совершенно несерьезно для него. Такую провокацию Скрейпер просто не мог проигнорировать. Взмахнув перочным ножом, он в секунду завалил хищника. Волк больше не сопротивлялся. Ладони Скрейпера уже не держали нож, они шарили во внутренностях любимого пса, желая подобно змее поглотить добычу. Он с несвоейственной для себя жадностью глотал сырую плоть в поисках удовлетворения, которое так и не наступит.»