Даже если ты забудешь меня

Кавех чувствует себя странно. Голова уже давно не болит, даже гипс сняли с руки, оставив только фиксатор, и отправили домой под наблюдением врача, а воспоминания об аварии кажутся ему совсем далекими, как будто это было несколько лет назад, а не какие-то три месяца. И вроде бы все хорошо, ничего не изменилось. По утрам Аль-Хайтам оставляет теплый поцелуй на его щеке, а потом вовсе зацеловывает все его лицо, до тихого смеха и протяжного: «Хай, ну прекрати!». Днем прогулки по городу, не долгие конечно и без особой нагрузки, но все равно разнообразие. Он пару раз пытался вернуться в работу, но Хайтам обрывал все его порывы на корню, потому что врач запретил переусердствовать, а зная Кавеха, он бы опять начал ночами не спать из-за проектов. Поэтому пришлось смириться в какой-то момент и изредка помогать Аль-Хайтаму с бумажной волокитой — и ту он ему дал, чтобы не расстраивался лишний раз. Вечерами совместная готовка, просмотры фильмов, к слову тоже не долгие — глаза перенапрягать было тоже строго запрещено еще какое-то время, и теплые объятья с разговорами ни о чем. Кажется, все действительно хорошо, обычная реабилитация, скоро вовсе поправится и тогда Аль-Хайтам никакими силами не сможет вытащить его с работы, а потом будет ныть под ухом, что он не скучал по пробежкам спозаранку. Вот только тревожные звоночки били в колокол так громко, что Кавеху казалось он может оглохнуть в любую секунду. — Что-то потерял? — тихий голос звучит где-то над ухом, а теплые руки обнимают его за талию со спины. — Нет, ничего, — Кавех старается, чтобы его голос звучал ровно, но он все рано ощутимо срывается, из-за чего пальцы впиваются в столешницу до неприятной боли, — сахар. Я забыл, где лежит сахар. — И всего то? Со всеми бывает, не надо так расстраиваться. Аль-Хайтам целует его в щеку и легко треплет по волосам, а Кавеху хочется огрызнуться в ответ. Потому что бывает со всеми, но не с ним. Сколько всего он забывает на протяжении дня? Обычных элементарных вещей. Изначально списывалось на стресс и на то, что его долго не было дома. Но чем чаще это происходило, тем сильнее Кавех понимал, что его мозг просто не может нормально функционировать. Проблемы с памятью и речью тоже, вроде не совсем заметные, просто запинается и слова может в процессе забыть, но раньше такого не было, откуда взяться этому сейчас? — Мы будем готовить сегодня пиццу? Вроде как собирались вчера, да? — вопрос выходит нервным и тише среднего, от чего Аль-Хайтам даже изначально не слышит, что именно Кавех у него спросил. — Мы готовили ее вчера, — Хайтам отвечает осторожно, застывая с сахарницей в руках, и смотрит на Кавеха, который тихо ругается себе под нос очень явной нецензурной бранью, — Кавех, ничего страшного, все… — Ничего не бывает и ничего, твою мать, не хорошо! — голос срывается, как и последняя нервная клетка, а рука задевает кружку, отправляя ее в полет на кафель, — вот видишь?! — Успокойся, пожалуйста. — сахарница ставится на столешницу, и Хайтам делает один шаг к нему, в желании легко приобнять и успокоить, вот только Кавех делает шаг назад, губы кусая нервно и взгляд опуская в пол на эти треклятые осколки любимой кружки. — Я… я хочу побыть один немного, хорошо? — ответа он не дожидается, руки сжимает в кулаки и уходит быстро, не громко хлопая дверью в их общую спальню. Аль-Хайтам выдыхает и прикрывает глаза, стараясь успокоить самого себя. Он давно заметил эти незначительные провалы в памяти и уже успел проконсультироваться с лечащим врачом. Тот ему посоветовал понаблюдать какое-то время, а потом постараться мягко поднять эту тему с самим Кавехом, потому что подобную информацию лучше услышать от близкого человека, нежели от врача, который сунет ее буквально в лицо без лишних разговоров. Но каждый раз, когда он начинал медленно подходить к этому, Кавех так или иначе списывал все в шутку или вовсе уходил от темы, как будто Хайтам вовсе не поднимал ее, даже с намеком. Он понимал, что рано или поздно это произойдет и что в этом есть и его вина, так как Кавех терпеть не может, когда его жалеют и лучше было бы и вправду сказать ему все в лоб, но Аль-Хайтам не мог с ним иначе. Это было его слабостью, которая в процессе и создавала проблемы. Если честно, он просто боялся, потому что раньше подобные прямые высказывания и утверждения приводили к ссоре и скандалам. Возможно сейчас нужно было запихнуть все свои переживания поглубже и наконец-то взять себя в руки, потому что если не сейчас, то потом станет еще хуже. Завтра. Он обязательно поговорит с ним завтра, когда Кавех немного остынет и перестанет так сильно тревожится из-за этого. Так думал Аль-Хайтам вплоть до поздней ночи. Сон никак не хотел к нему приходить, хотя тело уже ужасно вымоталось в физическом плане, но тревожность решила все за него. Он устало потирает переносицу, сдвигая очки для чтения чуть на лоб, и откладывает рабочие документы. Аль-Хайтам пытался отвлечься, чтобы привести мысли в порядок, но все стало только больше путаться, а рабочие моменты только выбешивали. Локти упираются в колени, а ладони закрывают лицо, после чего с его стороны слышится шумный выдох с легким уставшим стоном. Какое-то время он сидит так под привычное тиканье часов, пока диван около него не продавливается под весом другого человека, а светлая макушка не оказывается на его плече. — Ты ни в чем не виноват. — голос Кавеха звучит осипше, а следом за этими словами слышится тихое шмыганье. — Виноват, и ты это прекрасно знаешь. — у Аль-Хайтама были причины тревожится сильнее, чем обычно, просто это было табу, которое установил Кавех для его возвращения домой. — Хайтам, — его неловко обнимают, пальцами сминая домашнюю футболку, — это был несчастный случай. — Если бы я был осторожнее, то ты бы сейчас… — он закусывает губу и замолкает, потому что это все было настолько неправильно, что аж тошнило. Кавех вновь шмыгает носом. Дурацкая повышенная эмоциональность дает о себе знать так же, как и ненавистные провалы в памяти. Все, чем он занимался за последние несколько часов, так это переписывал свои воспоминания, чтобы точно ничего не забыть. Ему было страшно и больше не из-за исчезающих крупиц из его памяти, а из-за того, что все это связано с Аль-Хайтамом. Сегодня он забыл, как они вместе готовили пиццу вчера, а завтра? Как они начали встречаться? Или может быть, как решили съехаться? Какова вероятность, что он проснется в один из дней и не вспомнит человека, которому когда-то отдал часть души и все сердце? Это пугало, до учащенного пульса и сбивчивого дыхания. У него смутные воспоминания о том дне, но он помнит, как Аль-Хайтам каждую секунду не переставал винить себя. Ему было все равно, что ему говорили следователи, безразлично, что он не нарушил ни единого правила дорожного движения и что вина лежит вовсе не на его плечах. Его волновало только то, что Кавех перед ним на больничной койке, а на нем всего пару царапин и то, что за рулем в тот день был именно он и никто другой. Кавеху было страшно, но еще хуже становилось, когда он начинал думать, что будет происходит в голове Аль-Хайтама, когда все это усугубится. — И долго я так уже? — честно сказать, ему не особо хотелось знать и он бы предпочел не получать ответа на этот вопрос, но это было важно, как бы Кавех не хотел этого отрицать. — Я заметил это две недели назад, — Аль-Хайтам наконец-то распрямляется, откидываясь на спинку дивана, и позволяет Кавеху забраться на свои колени, — мне сказали попробовать поговорить с тобой, но… — он делает паузу, нервно сглатывая противный ком в горле, и прижимает Кавеха ближе к себе, пока тот удобнее сворачивается в клубочек, голову устраивая на его груди, — но я не смог прямо сказать тебе этого, потому что испугался. — Мне тоже страшно, — ответ тихий, произнесенный практически шепотом, Кавех, кажется, сам себя еле слышит, — потому что в конечном итоге я могу забыть тебя. Он вновь шмыгает носом, а на футболке Аль-Хайтама появляется мокрое пятно из-за его слез. Кавех никогда не был настолько эмоционально нестабилен. Обычно у него получалось держать свой взрыв под контролем и быть рассудительным в любой ситуации, но сейчас он не может сделать этого даже чисто технически. Мозг сам решает за него многие подобные процессы и это заставляет неприятные мурашки пробежаться по его спине. А еще, за те часы, что Кавех провел за письмом, он заметил, как начинает хромать его мелкая моторика. Да, все еще не критично. Всего лишь руки немного дрожали и ручка пару раз выпала с удобного положения, но это означало, что к работе он вернется не скоро. Это не ввело его в расстройство, как поначалу думал Кавех. Он не спорит — это действительно его огорчает, но на фоне всего остального кажется таким незначительным, что даже на секунду заострять внимание не хочется. — Запишемся к врачу? — Хайтам запускает пальцы в этих пшеничные пряди, пытаясь аккуратно распутать их, не причинив дискомфорта, — нужно пройти обследование. — А есть смысл? — с губ срывается нервный смешок, заставляющий Аль-Хайтама вздрогнуть, — оно все равно не поможет. Как бы я не хотел забывать тебя, это все равно… — Если ты меня забудешь, я сделаю все, чтобы вновь влюбить тебя в себя, — в след за этими словами приходит поцелуй в макушку и шумный выдох, — даже если это будет происходить каждый день, я продолжу раз за разом делать тебя счастливым настолько, насколько это будет возможно. — Я сделаю все, чтобы не забыть тебя, — Кавех протягивает мизинчик, который тут же переплетается с мизинчиком Аль-Хайтама, — обещаю.