ххх
Хэ Тянь открывает глаза и прищуривается. Гам детей, играющих на площадке, врывается в уши с порывом жаркого ветра. Оторвав голову от дубового столика, он осматривается вокруг в поисках Фань, не обнаруживая её поблизости. Наверное, она до сих пор стояла в очереди за бабл-ти. Фань поблизости нет — и это хорошо. Значит, у него есть ещё немного свободного времени. На улице невыносимо душно. Кажется, летнее солнце напекло ему макушку, пока он дремал. Хэ Тянь протирает веки и вылезает из-за стола. Детские площадки в торговых центрах — та ещё скука. Твёрдая резина шуршит под подошвой кроссовок. Он проходит мимо лестницы-радуги и вовремя уворачивается от двух девочек, наматывающих круги вокруг неё. И как эти девчонки умудряются бегать в такую жару? Сейчас бы в аквапарк съездить. Провести там целый день, прокатиться на всех возможных горках, наглотаться воды и поваляться на лежаке. Или в ботанический сад сходить — пофотографировать бабочек. Жаль только, что он разбил свой любимый фотоаппарат о камень в прошлом месяце. Когда брат это обнаружил, то заставил его бегать с ним по утрам и самому убираться в комнате. Придурок. Он же не специально. Хэ Тянь обходит площадку по периметру, пытаясь придумать, чем занять себя — пока драгоценное время не истекло. Нельзя попусту его тратить. Но беситься с этими шумными детьми ему совсем не по душе. Он смотрит в сторону лавочек с отдыхающими родителями. На одной из них сидит мальчик с рыжими волосами — необычный цвет сразу привлекает внимание Хэ Тяня, выделяясь на фоне тёмных голов. В руках мальчик держит какую-то игрушку, блестящую на солнце. Ведомый чистым любопытством, Хэ Тянь приближается к нему, чтобы рассмотреть предмет получше. Когда он останавливается напротив, рыжий вскидывает на него настороженный взгляд, и по позвоночнику Хэ Тяня пробегается волна тока. Так бывает, если кто-то нападает на тебя со спины, чтобы напугать. Хэ Тянь сам часто так подшучивал над прислугой в доме — подкрадывался за спину и визжал со всей дури. И сейчас он чувствовал что-то похожее на испуг. Глаза этого мальчика кажутся очень знакомыми. — Тебя зовут Мо Гуань Шань? — А ты откуда знаешь? — растерянно нахмуривается мальчик. Хэ Тянь пожимает плечами, вглядываясь в его удивлённое лицо. — Просто знаю. Мо Гуань Шань беспокойно дрыгает ногами и опускает глаза, продолжая вертеть в руках свою игрушку. Хэ Тянь переминается с ноги на ногу. Затем решает присесть рядом с ним — и тогда рыжий замирает в одной позе, словно бы раздумывая пару мгновений, стоит ли уйти. Но не уходит. Хэ Тянь с интересом рассматривает его игрушку. Она выглядит забавно, как и сам мальчишка. Забавный. — Что делаешь? — Жду папу. — А это что? Мо Гуань Шань жуёт нижнюю губу, водя фалангами по колёсикам, которые у игрушки были прикручены вместо ног. — Мой робот. Я его с папой сделал. Мы будем участвовать в соревновании. — Дашь подержать? — он колеблется, но всё же протягивает Хэ Тяню робота, и тот крутит его со всех сторон, внимательно разглядывая детали, — круто! Металл, нагретый в чужих ладонях. Хэ Тянь улыбается, катая робота по коленке. Внутри него что-то волнительно и тревожно бьётся, но ему нравится это чувство. Нравится сидеть на этой лавочке. Ноги рыжего мельтешат под сидением туда-сюда. Длинные тёмные ресницы бросают тени на светлую кожу. От него пахнет выпечкой — в углу рта прилипла забытая крошка от съеденной булки. Хэ Тянь вдруг вспоминает, откуда знает его имя — ведь когда-то они уже встречались. В одном из сновидений. Только вот во сне он выглядел совсем по-другому. — А тебя, — Мо Гуань Шань почёсывает себя за ухом и говорит куда-то в сторону, — как зовут? — Я Хэ Тянь. — Ты тут один? Как только Хэ Тянь вбирает в лёгкие побольше воздуха, над ним нависает фигура, заслоняющая свет. Он поворачивает голову, и уголки его губ медленно сползают вниз. Фань вернулась. — Молодой господин, — стройная девушка, держащая пакет с напитками, протягивает ему свободную ладонь, — пойдёмте. Ваш брат только что подъехал. Он уже ждёт нас внизу. Мо Гуань Шань забирает своего робота обратно, вопросительно глядя на Хэ Тяня. Хэ Тянь горбит плечи и вцепляется пальцами в край лавочки. — Я не хочу идти к нему. Я здесь останусь, с другом. Фань по-взрослому вздыхает, не убирая руку. — Нам пора, — со слабым нажимом, но по-прежнему деликатно настаивает она, — иначе вы опоздаете на самолёт. Разве вы не хотите увидеться с папой? Хэ Тянь сжимает зубы. Одно только упоминание скручивает ему внутренности. Она будто издевается над ним, спрашивая это, когда ответ предельно очевиден. Мо Гуань Шань настораживается, не сводя с него свой пристальный взгляд. И он понимает, что никуда не хочет уходить. Он хочет остаться здесь. Хочет побыть с ним, хотя бы ещё чуть-чуть. Поэтому Хэ Тянь хватается за тонкое запястье и срывается с места. — Бежим. — А? Что? Погоди! — Постойте! И они бегут. В неизвестном направлении, теряясь в толпе людей, вращающейся карусели входа в здание и больших коридорах. Ноги Хэ Тяня несут его куда глядят глаза, и ему всё равно, куда — лишь бы не останавливаться. Хэ Тянь думает только о том, что хотел бы бежать так целую вечность. — Держись крепче, — бросает, залпом глотая воздух, — не отпускай руку, хорошо? Он слышит частое громкое дыхание позади себя. Маленькие пальцы сильнее стискивают его ладонь. — Ладно. Это простое прикосновение посылает по коже тысячи, миллионы разрядов, заряжая его электричеством, заставляя парить над землёй. И они бегут, бегут и бегут. А потом, в какой-то момент, до них доносится возглас. — Гуань Шань! Они синхронно оглядываются на голос. Увидев кого-то знакомого, Мо Гуань Шань дёргает Хэ Тяня за руку, разворачивая их в другую сторону. — Туда! Высокий мужчина вдалеке машет им с тёплой улыбкой на губах. Теперь уже Хэ Тянь оказывается позади. Он смотрит на то, как рыжие пряди прыгают на макушке, а маленький рюкзак с дурацкой мордой мишки — на спине. Робот Мо Гуань Шаня, зажатый подмышкой, постоянно норовит выпасть, из-за чего тот то и дело подтягивает его на бегу. Глядя на всё это, Хэ Тянь ощущает, как в его солнечном сплетении что-то сильно щекочет. Эта внезапная щекотка выпускает из него смешок, потом второй, третий. А когда Мо Гуань Шань оборачивается к нему через плечо, его хохот становится совсем громким и очень заразительным.ххх
Хэ Тянь открывает глаза — и морщится от оглушающего воя сирены. Сигнал, раздающийся из нексума, истерит на всю комнату, вынуждая его выскочить из капсулы и встряхнуть головой. Насильно вырвать себя из мира грёз, возвратиться в неприглядную реальность — в которой оставаться хотелось с каждым днём всё реже и реже. Периметр потолка подсвечен синими лампами, свет которых погружал помещение в холодный полумрак. Тонированное панорамное окно приглушает кроваво-красную вспышку заката, пылающего на горизонте, далеко за пределами города. Сейчас он мог бы запросто ослепить его. Понемногу приходя в себя, Хэ Тянь хватает нексум и прикрепляет его на висок. Он заранее готовится к тому, чего наверняка не хочет слышать в первые минуты пробуждения: чрезвычайные звонки никогда не предвещали ничего хорошего. По правде говоря, предвещали они одно сплошное дерьмо. Перед глазами выстраивается объёмное изображение. Хэ Тянь опускает ноги на пол и напряжённо вглядывается в него. — Чэн? В чём дело? Строгое лицо брата на голограмме выглядит мрачнее обычного. — В мэрии заложили бомбу. Взрыв произошёл пять минут назад. — Что? — Хэ Тянь хмурит брови, а затем обмирает. Горло моментально пересыхает, — погоди. Отец?.. На какую-то секунду — и он даже не успевает отследить — сердечную мышцу прижигает клеймом. Лишь услышав уверенный голос брата, Хэ Тянь осторожно выдыхает. — В порядке. Погибших нет. Но есть около десятка пострадавших. — Это повстанцы? Голова Хэ Чэна сдержанно кивает. Даже в скопированной версии его взгляд был пронизан ледяным спокойствием, никак не вяжущимся с ситуацией. — Их трек засекли в городе. Я только что направил отряд в Западный район. Собирайся и отправляйся туда как можно скорее. Я прибуду на место, когда разберусь с ущербом и встречусь с отцом. Хэ Тянь поднимается. Распахивает встроенный в стену гардероб и достаёт служебную форму. — Кого мы ищем? Шэ Ли с ними? — Неизвестно, не исключено. Обыщите дома. Проверьте подвалы и дворы. Они наверняка будут прятаться где-то внутри до наступления темноты, чтобы выехать за Стену незамеченными. — Понял. Еду туда. Увидимся на месте. Он собирается за три минуты — отточенный многолетними тренировками навык бойца. Выезжает из своей башни на аэробайке через две. Дороги Центра в этот час пустые и зловещие — словно всё в округе застыло в гнетущем ожидании. Где-то позади него стоит чёрный плотный клуб дыма и слышны гудки полицейских машин и скорой помощи. Впереди него, вдалеке, догорает алое небо. Встречный ветер свистит, сталкиваясь с гибким корпусом аэробайка; левитирующие платформы освещают асфальт под собой призрачным неоновым светом. Хэ Тянь реактивно проносится между домами, подобно скитающемуся духу, срезая путь до пункта назначения. В последнее время ему снится один и тот же сон. На въезде в Западный район его встречают несколько полицейских. Хэ Тянь паркуется на главной улице рядом с другими байками, после чего выходит на основную дорогу. К нему приближается Ван — двухметровый начальник отряда с визором на глазах и оружием наперевес. Его интонация — отчётливая и безликая. Почти как у робота. — Вы уже здесь. Оперативно. — Привет, Ван. Что по плану? — Хэ Тянь сворачивает шлем, бросая свёрнутый брусок в карман служебной куртки, и надевает свой визор. Полупрозрачная полоса очков загорается вокруг глаз, оповещая о готовности к сканированию местности. — Мы разделились, чтобы оперативно проверить дома. Трек теряется где-то в этой области, поэтому начинаем отсюда и будем двигаться по направлению к Стене. Пока всё тихо. — Какие дома ещё не проверялись? — Седьмой, десятый, одиннадцатый и пятнадцатый. — Хорошо, — Хэ Тянь проверяет оружие и крепления ремня со снаряжением, — я пойду один. Начну с седьмого. — Один? Вы уверены? — Да. Ван отвечает ему коротким кивком. За несколько лет службы он успел привыкнуть к тому, что Хэ Тянь всегда предпочитал заниматься обыском в одиночку. Не то чтобы это было рационально — но Хэ Тянь ни разу не давал повода усомниться в собственных способностях по зачистке. Или, как минимум, умело в этом убеждал. — Парни, — Ван нажимает на круг нексума у виска, — ноль-два-один на месте. Направляется в седьмой дом. Хэ Тянь подключается к рации и слышит разноголосое «принято» в ушах, после чего связь снова затихает с характерным шипением. Он расходится с Ваном, прислушиваясь к тишине улиц, нарушаемой лишь трением подошвы об асфальт. Седьмой дом стоит во дворе, на втором повороте от стоянки. Его визор не считывает никакого постороннего движения на первых этажах ближайших зданий, большая часть из которых заброшена. Если бы не трек, ведущий именно в этот район, Хэ Тянь подумал бы, что это глупо — прятаться в настолько очевидном месте. Однако не стоило исключать, что они что-то упускали — к примеру, засаду. Подземный ход или замаскированный транспорт, на котором можно было выбраться за Стену, не привлекая к себе излишнего внимания. Повстанцы долгое время не давали о себе знать, действуя скрытно, но отряды Центра знали, что когда-нибудь группировка снова объявится. Вопрос был лишь в том, когда именно. Подойдя к седьмому дому и подняв голову, Хэ Тянь сканирует этажи повыше, расширив зону поиска. Сначала он замечает лишь слабое тепловое пятнышко, мелькнувшее где-то в глубине лестничного пролёта. Когда он бесшумно подбегает к входной двери, пятно увеличивается и начинает передвигаться вертикально к крыше. Хэ Тянь предвкушающе ухмыляется, поправляя ремень на бёдрах. Попался. Он дёргает железную ручку на себя и врывается в подъезд. Дом старый, но целый. Судя по всему, раньше здесь был какой-то офис. Хэ Тянь держится ближе к стене, чтобы оставаться незамеченным. Убегающий наверх объект скрывается на третьем этаже, в одной из голых комнат. Какие-либо двери внутри здания отсутствовали, как и большинство окон. Наверное, беглец рассчитывал спрыгнуть или перебраться в соседний дом по балконам. К его несчастью — Хэ Тянь бежал быстрее. Он ловко поднимается на третий этаж и подкрадывается к нужной комнате. Теперь тепловое пятно на визоре обретает чёткую фигуру. Секундой позже щелчок автоматического наведения заставляет её вздрогнуть и застыть с уже закинутой на подоконник ногой. — Шаг от окна, — командует Хэ Тянь, выставив оружие перед собой, — быстро. Парень тихо матерится и опускает ногу на бетонный пол, покрытый толстым слоем пыли. Его рыжий затылок заметно взмок после долгой беготни: короткие волосы блестели от пота и прилипали к коже у висков. Рот Хэ Тяня медленно расползается в улыбке. — Умница. А теперь повернись ко мне. Гуань Шань разворачивается с поднятыми ладонями и красноречивым бешенством на лице. Его грудь вздымается, лёгкие с жадностью закачивают кислород. Поверх грязно-серой майки висит медальон на простом шнурке, приподнимающийся и опускающийся от вздохов. Хэ Тянь переводит взгляд с него на гневные медные глаза. Как и всегда, в них читается бесчисленное количество эмоций. — Где Шэ Ли? — Ага, так я тебе и сказал, ублюдок. Делает пару шагов вперёд, держа прицел, до тех пор, пока они не поравняются. Дуло фэнгана грубо вжимается в изгиб сжатой челюсти. Верхняя губа Гуань Шаня дёргается в отвращении. Он опускает взгляд на оружие, задирая подбородок выше. — А так? — Ну давай, шепну тебе кое-что по секрету, — шипит рыжий. И чуть ли не плюётся в его ухо после того, как Хэ Тянь, не задумываясь, приближается к нему, — пошёл нахуй. На ухмыляющемся лице Хэ Тяня играют желваки. — Похоже, мы не поняли друг друга. Видишь вот это? — дуло вдавливается глубже в ямку под подбородком, и он слышит сдавленное рычание, — это заряженная пушка. А эта штука у меня на виске — рация. Один жест — и через минуту здесь будет весь отряд. Ты в ловушке, Мо Гуань Шань. И я крайне не советую тебе выёбываться со мной. Ноздри Гуань Шаня часто раздуваются. Губы искривляются в озлобленную линию. Они находятся очень близко, почти касаются кожи Хэ Тяня. — Ты — блядский деспотичный выродок, — выдавливает он, — ты и тебе подобные. Всё, на что вы способны — это целовать жопу своему правителю-тирану. Этот строптивый говнюк. Ему явно не хватает поучительной порки. Так и напрашивается на то, чтобы ему заткнули рот. — Где Шэ Ли, Гуань Шань? — Я ничего тебе не скажу. Можешь стрелять. Мне плевать. — Плевать на собственную жизнь? — жёсткая усмешка, — насколько же этот урод промыл вам мозги? Рыжий скалит зубы и отворачивается от него. Конечно, он не стал бы так опрометчиво рисковать собой. Это было бессмысленно, и гордость того не стоила. Ему просто-напросто было досадно от того, что он попался. Хэ Тянь терпеливо выдыхает, опуская предохранитель обратно. Так, чтобы его не услышали. — Ты глубоко заблуждаешься, думая, что ваш так называемый предводитель ведёт вас к миру и справедливости. Всё, чего хочет Шэ Ли — это война. Хаос и власть. И ему всё равно, сколько жизней это будет стоить. Потому что платить будет не он. Гуань Шань злобно смеётся ему в ответ. — А, так это мы теперь здесь главные злодеи? — Вы заложили ёбаную бомбу в здании мэрии. — А твой дорогой папуля угробил пол населения Трущоб, — парирует, устремляя испепеляющий взор на Хэ Тяня, — что, хочешь обсудить, кто из нас больше проебался? Наши люди мечтают только о том, чтобы остановить этого уёбка раз и навсегда. И вариантов у нас не так уж много. Хэ Тянь поджимает губы. Это была их вечная борьба. Противоположные стороны конфликта. Один никогда не сможет понять другого. Оставалось лишь мечтать о том, чтобы этих границ не существовало. Чтобы статус ничего не значил. Не стравлял их друг против друга. — Ты ошибаешься, если думаешь, что я поддерживаю его, — проговаривает он, ощущая какое-то внутреннее сопротивление, которое не способен распознать, — я ненавижу своего отца. И то, что он делает. Но это не значит, что нужно устраивать бойню. — А кого же ты поддерживаешь? Ну? Скажи мне, капитан, — презрительно язвит Гуань Шань, подробно изучая глазами его мимику, его одежду. Пальцы поддевают лямку на его спец-куртке. — Должно быть, ты очень гордишься собой, нося эту форму. Стоишь тут такой весь пиздатый и прилизанный. Дрочишь на себя, поди, просыпаясь в своей спальне с зеркальным потолком, пока мы там, внизу, дохнем от голода. Хэ Тянь устало посмеивается и качает головой. Сколько раз он слышал эти слова? И, по сути, они были всего лишь щитом. Защитным барьером, через который приходилось пробиваться, вновь и вновь. — Шэ Ли — не тот, кто вас спасёт. Поверь мне. Он использует вашу же безысходность против вас. — Верить тебе? С хуя ли? — Потому что я не такой, каким ты меня видишь, — он отводит пушку от Гуань Шаня, нажимает большим пальцем на продавленный на коже отпечаток, — мир слишком сложный, чтобы делить его на добро и зло. Впрочем, его отец наверняка не задумывался о каком-либо добре, и они оба это знали. Много кто это знал. И мало кто знал, как исправить происходящее без потерь и нежеланных жертв. Голос Гуань Шаня понижается до полушепота, при этом оставаясь таким же вызывающим. — Не говори со мной так, словно я какой-то тупоголовый ребёнок. — Тогда думай своей головой, прежде чем рисковать жизнями невинных людей, — отвечает Хэ Тянь. Они смотрят друг на друга. Хэ Тянь ощущает, как дыхание Гуань Шаня невесомо ложится на его лицо. — И что теперь? — осторожно спрашивает рыжий. Его плечи расслабляются. — Ты же понимаешь, что я не выдам его. — Понимаю. — Тогда отпусти меня. Мэрию всё равно подорвал не я. Хэ Тянь опирается основанием ладони с зажатым оружием на стену позади него. — Уходи из группировки, Гуань Шань. Ты не добьёшься правосудия, если будешь следовать за этим психом. — Не тебе меня учить. Их взгляды практически идентичны. Хэ Тянь опускает свой и разглядывает ямочку над губой. Если он наклонится чуть ниже, то сможет провести по ней языком. Гуань Шань выставляет руку между их телами, упираясь в ему грудь, когда Хэ Тянь подаётся ближе. Предупреждающее рычание: — Не приближайся. Как рычат загнанные в охотничью ловушку звери. — Сегодня мне снился сон, — произносит Хэ Тянь; неосознанно улыбается смутному воспоминанию, — в этом сне мы с тобой жили вместе. В мире, где нам не нужно было притворяться врагами. Вдох Гуань Шаня неровный и торопливый. Он снова пытается отодвинуть его от себя, болезненно нахмурившись. — Я сказал, не… Каждый их поцелуй приходилось начинать с одного и того же. Каждый поцелуй снова и снова приходилось доказывать, как что-то запретное. Чтобы лишь дотянуться до него, требовалась ожесточённая борьба с собой и собственными принципами. Каждый раз это стоило того. До Хэ Тяня доносится приглушённый стон — беспомощный вздох, отдающий низкой вибрацией в его рот. А потом он чувствует пальцы в своих волосах. Чувствует влажный язык, гладящий по нёбу. Чувствует мощное биение чужого сердца в области своих рёбер. Гуань Шань мог смириться с ним только в такие моменты — когда его глаза были плотно закрыты и не видели его, когда они были максимально близко, и все возможные преграды слетали. Так много чувств, что Хэ Тянь легко забывает о безопасности: оружие отправляется за пазуху, ищущие руки обхватывают Гуань Шаня за талию. Он целуется рвано и напористо, будто хочет подраться или забраться ему в глотку. Раньше Хэ Тянь боролся с ним в ответ: до тех пор, пока не понял, что истинным противником являлся вовсе не он. Ладони поднимаются вдоль туловища; одна накрывает выступающие позвонки на задней части шеи, вторая нащупывает медальон, болтающийся на ключицах: сталь, нагретая теплом тела. Гуань Шань притирается тазом о его бёдра, посылая дрожь от кончиков пальцев ног до макушки. Ещё пара таких движений — и мысли превратятся в вязкую массу, колени согнутся и перестанут держать. Это было опасно. Это было потрясающе. Это прекращается слишком быстро. Внезапный шум в ухе отрывает Хэ Тяня от него, заставляя очнуться и сконцентрироваться. Он почти взвывает от разочарования. — Ноль-два-один, как обстановка? Глаза Гуань Шаня напротив испуганно округляются. Его губы припухшие и мокрые от поцелуя. Хэ Тянь не может перестать на них смотреть. Он сглатывает, нажимая указательным пальцем на нексум. — Ноль-два-один, седьмой дом, — отчитывается, восстанавливая дыхание, и косится на Гуань Шаня, — всё чисто. Спускаюсь. Повстанец беззвучно выдыхает, оттягивая рыжие пряди вверх. Паника на его лице куда-то пропадает. — Это ничего не значит, — произносит он, как только Хэ Тянь отключается. Хэ Тянь окидывает его плывущим взором из-под ресниц, отклонившись назад. Верхние фаланги отодвигают от потёртой джинсовки незаметно прикреплённый на вороте гаджет в форме прищепки. Гуань Шань озадаченно уставляется на неизвестный предмет. — Не снимай это, пока не попадёшь за Стену. Иначе визоры тебя засекут. Он хватает Хэ Тяня за запястье и опускает его вниз. Оба игнорируют то, как его пальцы задерживаются на нём на пару секунд дольше. После этого Гуань Шань отворачивается к пустому окну и забирается на подоконник, перекидывая ногу на сторону улицы. Перед тем, как он успеет скрыться, Хэ Тянь окликает его, принуждая затормозить и оглянуться. — Гуань Шань, — светло-карие глаза выжидающе проходятся по нему, остановившись на нижней половине лица, — я буду ждать тебя вечером на границе. Сделай правильный выбор. Гуань Шань хмурится и через мгновение пропадает за выступом стены. А Хэ Тянь даёт себе ещё минуту, прежде чем спуститься, чтобы посмотреть ему вслед, прислушиваясь к так и не нарушенной раскатами выстрелов тишине.ххх
Хэ Тянь открывает глаза. И делает глубокий вдох. В квартире пахнет чем-то вкусным. Он втягивает запах с улыбкой на губах. Пряные специи, жареное мясо. Где-то в студии тихо жужжит вытяжка. За окнами темнеет — небо перецветает в тёмно-синий, в оттенках которого загораются сотни городских глаз. Вышло так, что он проспал весь день, и это решение было плохим. Не столько из-за режима, сколько из-за того, что время было бестолково потрачено. По крайней мере, большая его часть, которую теперь было необходимо срочно наверстать. Хэ Тянь вытягивается на кровати и смахивает одеяло в сторону; разминает шею, садясь на краю. Везде, кроме кухни, погашен свет, но темнота больше не казалась ему зловещей. Она была мягкой, укутывающей, уютной. Находиться в ней было спокойно. Он поднимается с постели. Крадётся через гостиную практически бесшумно, как кот, тайком забравшийся в чужой дом. Дойдя до закутка кухни, припадает плечом к косяку, сложив руки на груди, и смотрит. Гуань Шань стоит возле плиты в белом махровом халате. Он с головой погружён в готовку; пальцы ноги бессознательно чешут субтильное место над пяткой; согнутые локти находятся в постоянном движении. Хэ Тянь почти не дышит, наблюдая за этими случайными и трогательными действиями: что-то в них заставляет кровь бежать по венам быстрее, заставляет чувствовать себя безвольным. Он отрывается от косяка и сокращает расстояние между ними. Обойдя стойку, заносит руку над наклоненным к плите затылком. В следующую секунду раздаётся невозмутимое бормотание: — И не надейся. Я услышал твой топот ещё в коридоре. Гуань Шаню не требуется оборачиваться, чтобы проверять; продолжает помешивать ложкой в сковородке с чем-то бурлящими и густым, не отвлекаясь от процесса. Хэ Тянь безнадёжно посмеивается. Обнимает его и упирается подбородком в выглядывающую ключицу. — Навыки истинного шпиона. Что готовишь? — Угадай с трёх раз, — Гуань Шань зачерпывает ложку с горячим мясом и поднимает её на уровень плеча, — на, попробуй. Хэ Тянь дует на ложку и пробует. Прикрывает глаза, пережёвывая кусок во рту. — Ммм. — Что? — рыжие брови настороженно сдвигаются, — пересолил? Хэ Тянь улыбается и трётся носом о бритый висок. — Идеально. Гуань Шань фыркает, лениво уклоняясь от него. — Решил сделать рагу до того, как ты уедешь. — Чтобы я каждый день вспоминал о тебе, пока буду на другом конце земного шара? — Ага. Вдруг забудешь. Роняет фразу совершенно небрежно, без намерения в чём-либо упрекнуть — однако слова всё равно гулко повисают над ними в воздухе. Хэ Тянь поджимает губы, давая ей раствориться. Гуань Шань не любил говорить о своих желаниях напрямую. Это было для него непривычным, затруднительным. Как задерживать дыхание под водой — хотелось выплеснуть всё наружу, но каждый раз он выбирал молчание, чтобы не захлебнуться. Хэ Тянь дышит, прижимаясь к открытой шее: травяной аромат шампуня на высыхающих прядях, за которые хочется укусить. Он касается губами кожи. Ощущает, как тело мелко вздрагивает под прикосновением. Как будто бы он не поступал точно так же в любой подвернувшийся момент. — Тебя невозможно забыть, — произносит он, прописная истина. Если бы только Гуань Шань осознавал всю весомость того, о чём он говорит ему. Если бы только не боялся в это поверить. Но, наверное, отчасти, вина лежала и на самом Хэ Тяне. Они ужинают прямо у плиты, потому что он начинает подворовывать рагу прямо из сковородки, и в конце концов Гуань Шань устаёт хлопать его по рукам и достаёт тарелки. Они стоят друг напротив друга; иногда Хэ Тянь подносит ложку к его рту. Как и всегда, поначалу Гуань Шань возмущается, а потом сдаётся и позволяет ему кормить себя своей же стряпнёй. После ужина Хэ Тянь достаёт из шкафа небольшую сумку и ставит её рядом с кроватью. Один непримечательный предмет, который мгновенно убивает всю атмосферу. Он почти ненавидит то, что ему приходится снова проходить этот неизбежный обряд: забирать свою щётку из стакана в ванной, методично складывать рубашки, брюки и бельё в компактные свёртки, искать свои документы и загранпаспорт, слоняясь по комнатам. Понемногу удалять себя и своё присутствие из пространства, в котором они должны были существовать неделимо, вдвоём. Гуань Шань нарочито делает вид, что его это не тревожит, но выходит у него довольно паршиво. Сначала он пытается отвлечься на приставку, нервно дёргая ногой, пока Хэ Тянь проносится туда и обратно мимо него. Затем тщательно умывается, угрюмо уставившись в собственное отражение. Обхватывает себя руками, меряя гостиную от угла к углу и подсказывая Хэ Тяню, куда он опять умудрился засунуть свою долбаную зарядку. Хэ Тянь чувствует его напряжение даже не трогая — оно обволакивает его подобно застывающей смоле. — Эй, — он просовывает файлы во внутренний карман сумки и перехватывает Гуань Шаня за запястье, когда тот собирается слинять из спальни, — это ненадолго. Неделя, максимум, две. — В прошлый раз ты говорил то же самое и вернулся через месяц, — выпаливает Гуань Шань, выдирая руку, отчего Хэ Тянь невольно стискивает зубы. Сказав это, он сразу пасует, словно бы пожалев о том, что не сдержался. Зарывается пальцами в волосы, ретируясь на привычную для себя позицию. Делает вид, что ему всё равно. — Ладно, неважно. Хоть отдохну наконец от твоей озабоченной задницы. — Брось. Мы оба знаем, что ты её обожаешь, — неуверенно ухмыляется ему Хэ Тянь, чувствуя сковывающее натяжение в груди. Гуань Шань закатывает глаза и тушуется. Понуро пялится в пол. Хэ Тянь проводит ладонью по его затылку, нажимая большим пальцем под челюстью: ласкающий жест, чтобы успокоился, не переживал. Не думал ни о чём. Подтягивает его ближе: — Иди сюда. Гуань Шань не возражает — следует за притягивающей его ладонью. Пытливо вглядывается в его глаза, когда Хэ Тянь прислоняется лбом ко лбу, подавшись ниже, и понижает голос, будто бы кто-то мог их услышать. — Я найду тебя везде, — говорит он, — где бы ты ни был. Даже с закрытыми глазами. Я наизусть помню твой запах. Форму твоего тела. Звук твоего голоса, — наклоняет голову вбок, прижимается ртом к скуле, — знаю, каким он становится, когда ты плачешь, и когда тебе настолько охуенно, что хочется заплакать. Целует хрящик вспыхнувшего уха, прихватив его губами. Гуань Шань глубоко вдыхает носом, накрывая ладонями его плечи. Хэ Тянь представляет выражение лица, которое всегда появляется, когда он его целует: мучительно сведённые брови, опущенные веки. Он слышит, как гулко стучит его сердце после того, как мажет языком по ушной раковине. Слышит стон, застрявший где-то в горле, за миг до того, как вырваться наружу. — Тебе… не нужно собираться? Ещё ничего не произошло, но голос уже надламывается и слабеет. Хэ Тянь улыбается, не отрываясь от его кожи; добирается до его рта, который, несмотря на вопрос, заданный скорее для проформы, с готовностью раскрывается навстречу. — Мне нужно отсосать тебе, ты не против? Гуань Шань кусается и углубляет поцелуй, не позволяя Хэ Тяню возмутиться. Целоваться с ним всё равно что пиздиться: так же бросает в жар, так же чешутся руки, но намного слаще. И никогда не угадаешь, прекратится ли это — сбавит ли он темп, вдруг становясь покорным и послушным, или сгрызёт тебя до крови, оставляя тёмные следы, повсюду помечая территорию. И Хэ Тянь бы откровенно наврал, если бы сказал, что хоть когда-нибудь этому препятствовал. Кожа — горячая и трепещущая под пальцами, когда он забирается под запах халата, нащупывая затвердевший сосок и вздымающиеся рёбра. Бёдра толкаются ему в пах импульсивным перекатом, находят удобную позицию, где трение будет ещё сильнее, ещё выразительнее. Хэ Тянь пятится назад, передвигая их обоих ближе к постели. Опускает вторую руку на поясницу, ниже; сжимает ягодицу ладонью: Гуань Шань шумно вздыхает, разрывая поцелуй. Когда-то он делал всё, чтобы скрыть, что ему нравится, как Хэ Тянь трогает его — бесцеремонно загребает всё, что видит перед собой. Долгое время Хэ Тянь и не представлял себе, что он притворялся — настолько круто, что верил сам себе. Сейчас Гуань Шань оставлял себе какую-то долю независимости, которая выглядела иначе: теперь он позволял себе брать всё, чего хотел сам. Хэ Тянь резко разворачивается и отталкивает его от себя на кровать. Выдохнув от неожиданности, Гуань Шань падает на спину и не успевает подняться, потому что его вновь впечатывают в матрас. Он присасывается к его шее, уложив на себя, как только Хэ Тянь забирается сверху; поднимает колено так, чтобы оно уткнулось точно в промежность; Хэ Тянь одобряюще шикает, развязывая слабый узел махрового пояса. — Ты будешь скучать по мне? — голос неровный, мешается с прерывистым дыханием, но ему хочется говорить — потому что он любит слушать то, как ему отвечают в такие моменты. Гуань Шань не отвлекается, притягивая его и прикусывая проступающую мышцу под его ухом. — Что за тупой вопрос? — Будешь? — Хэ Тянь охает, чувствуя то, как наливается багровым свежее пятно на месте укуса, — скажи. Он отдаляется, чтобы распахнуть халат и оценить вид, открывшийся перед ним: вспархивающая грудная клетка, потемневшие губы и прижатый к животу, пульсирующий от возбуждения член. Гуань Шань невольно поджимает ноги, желая прикрыться, но протестующие ладони ползут от груди к низу живота, заставляя его выгибаться под собой. Хэ Тянь требовательно разводит его колени и умещается между ними; опирается на простыню одной рукой. Смотрит на него в ожидании ответа, но Гуань Шань лишь бегло облизывается, следя за ним из-под полузакрытых век. — Скажи мне, — рот Хэ Тяня прихватывает один из сосков и оттягивает, оставляя на нём плёнку слюны. Гуань Шань сжимает зубы, удерживая себя, чтобы не податься вверх: знает, что Хэ Тянь не даст раньше времени. Он комкает в кулаке простыню возле своего лица. Такой невыносимо упрямый: как его ни проси, сколько ни умоляй — он так и не произнесёт ни слова. Зато будет делать всё. Если попросить, как следует. Хэ Тянь неспеша опускается к его бёдрам и оглаживает ноги, влажно целует округлый выступ таза. Поднимает взгляд, обхватив пальцами ствол, бесстыдно наблюдает за реакцией: поджатые губы, расфокусированный взгляд. Плотно ведёт кулаком снизу вверх и обратно с мокрым звуком, вызывая жалобное постанывание — и довольно ухмыляется. Широко высовывает язык; проводит им по головке, размазывая смазку. — Будешь скучать по тому, как я делаю тебе минет? — Блять, — не выдерживает Гуань Шань и затыкает его, хватая за загривок и насаживаясь на рот. Хэ Тянь фырчит, чуть не подавившись — но всё же подчиняется ему и расслабляет глотку. Порой его заставало врасплох то, как Гуань Шань умел отбирать контроль в процессе. Не потому, что это было неприятно; Хэ Тянь просто не испытывал подобного до него. Просто не знал, каково это: следовать за рукой, грубо оттягивающей его за корни волос. Чувствовать силу, заключённую в её захвате, которой неожиданно хотелось отдаться. Чувствовать, как всё, на что он оказывается способен — это пропускать член глубже. Чувствовать его твёрдость и пульсацию на губах. Чувствовать, что в эти минуты он существует лишь для одного — и это должно было вызывать в нём яростный протест, но на деле был только разъедающий его изнутри мрачный трепет. Иногда Хэ Тяня пугало то, как много он готов был позволить Гуань Шаню. Как легко доверял своё тело и душу, целиком и полностью, не задумываясь о том, что случится с ним после. Может, поэтому он и был настолько жадным — вечно требовал больше и больше, как капризный, ненасытный ребёнок. И приходил в восторг, когда получал желаемое. В какой-то миг колени Гуань Шаня вжимаются в его бицепсы и начинают крупно дрожать; сверху раздаются громкие вздохи, которые срываются на короткий скулёж, и в следующий момент рот Хэ Тяня наполняется теплом. Он осторожно сглатывает, ощущая, как кожа на затылке покалывает от пальцев, дерущих его за пряди. Затем его обдаёт прохладой, когда пальцы разжимаются — и, прогладив по макушке, куда-то исчезают. Хэ Тянь медленно отстраняется, облизывая языком по краям рта. Гуань Шань лежит под ним с закрытыми глазами; обкусанные губы блестят в темноте. Он нагибается; лениво вбирает их своими, почувствовав низкую вибрацию от усталого стона. — А теперь? — Ты, — Гуань Шань задыхается, прерываясь, — слишком много болтаешь. — И ты будешь очень по этому скучать. Жадный, капризный ребёнок. Голова Хэ Тяня ложится на грудную клетку, нагретую и покрасневшую. Бойкий ровный ритм бьёт ему прямо в перепонки, оглушает его сознание. Хэ Тянь чертит фалангой большого пальца линию по выступу ребра, стараясь не думать о том, как мало он просил. В конечном счёте, у него и так уже было более чем достаточно. — Придурок, — слышит он над ухом, после чего его резко переворачивают и укладывают на лопатки. После этого Гуань Шань садится на него и наклоняется, чтобы достать небольшой тюбик смазки из углубления между корпусом кровати и матрасом. После этого он прогибается назад и неторопливо вводит в себя пальцы, давая ему смотреть на то, как его глаза слезятся и сверкают, как его зрачки расширяются, когда Хэ Тянь царапает его задницу и притирается между ягодиц. И когда Гуань Шань насаживается на него до основания со звонким шлепком, и его губы округляются в немом крике, то вдруг становится так просто осознать, что неозвученные слова могут звучать намного громче чистосердечных признаний. х Его телефон вибрирует возле подушки на беззвучном, но слух Хэ Тяня достаточно натренирован для того, чтобы моментально проснуться. Он аккуратно вынимает предплечье из-под головы Гуань Шаня и выключает будильник. Ловит себя на мысли о том, чтобы остаться полежать ещё пять минут, пока рассматривает безмятежное лицо с падающей поверх него синевой. Хэ Тяню хочется поцеловать его, но не хочется будить. Поэтому он отговаривает себя и выбирается из постели, прихватив собранную сумку с собой в гостиную. Поглаженный костюм для вылета висит на спинке дивана. Хэ Тянь быстро споласкивает лицо и проверяет переписку, прежде чем начать одеваться. Ему всегда было странно ощущать то, как вместе с брюками и пиджаком он надевал на себя что-то вроде альтер-эго. Странно, что именно это помогало ему выполнять ту работу, которую от него требовалось выполнять. А ещё помогало ему оставаться для Гуань Шаня прежним — тем, кого он когда-то знал. В кого когда-то влюбился. До рассвета было около трёх часов. Улетать в середине ночи казалось лучшим временем: никем не увиденным, ни для кого не существующим. — Вечно ты смываешься не попрощавшись. Просунув кисть в рукав пиджака, Хэ Тянь оглядывается за спину и видит Гуань Шаня, стоящего в пяти шагах от него, облокотившись на стену. Он слабо улыбается ему. — Не хотел тебя будить. Ты так крепко спал. Это была лишь наполовину правда. На самом деле, так просто было тяжелее прощаться. Поэтому Хэ Тянь старался уезжать незаметно, с пустой головой. Хоронить тоску в себе, не давать ей пустить корни. Гуань Шань приближается к нему. Молча обводит взглядом его одежду. Затем протягивает руки, чтобы завязать шёлковый галстук, лежащий на его плечах, в несколько ловких движений; затягивает прочный, но не давящий узел у ключиц. Хэ Тянь замечает складку, застывшую между его бровей, пока он делает это. — Есть ли что-нибудь, с чем ты не можешь справиться? — Да. С твоими похабными шуточками, — Хэ Тянь вскидывает бровь, цокнув языком. Потом они выходят в прихожую, где он обувает чёрные дерби и кладёт ключи от дома в боковой карман сумки. Гуань Шань смотрит на него, топчась возле зеркала. Когда Хэ Тянь выпрямляется и ожидающе смотрит на него в ответ, его интонация отдаёт заспанной хрипотцой. Это кажется невероятно милым. — Две недели. Иначе не возвращайся. Хэ Тянь смеётся. Проводит ладонью ото лба к макушке по отрастающим рыжим волосам. Колючие на вид — мягкие на ощупь. — Такой жестокий. Совсем меня не любишь. Он целует его на прощание — долго и растянуто, чтобы замедлить бегущие часы. Гуань Шань отрывается от него с неохотой. — В это время, на этом же месте. — Угу. Вали уже. Хэ Тянь целует его ещё раз и забрасывает сумку на плечо. — Пока. Когда он уже выходит в коридор, то Гуань Шань внезапно хватается за его шею и притягивает обратно, задерживая ещё на минуту. Поездка в лифте настолько долгая, что к её окончанию камень, застрявший в горле, успевает кубарем скатиться в лёгкие и осесть на дне. Снаружи было ветрено и темно. Верхушки дворовых вязов кренились в одну сторону, сдуваемые рваными порывами. Его телефон начинает разрываться от входящего звонка на подходе к машине. Хэ Тянь бросает сумку на заднее сидение и с раздражением хлопает дверью, садясь за руль. Он отвечает, прижимая телефон к уху. — Да? — ключ зажигания, ревущий мотор, — я еду. Уже еду. Ливень обрушивается с неба на землю в считанные секунды, громко и неожиданно. Лобовое стекло застилает дождевой завесой, как только он выезжает со стоянки. Чертыхнувшись, Хэ Тянь выворачивает руль, чтобы выехать на дорогу. — Что? Зачем? Остервенело давит на газ, зажимая трубку между плечом и ухом. Включает дворники. — Нет, я же сказал…нет, я скоро буду. Просто ждите меня там. Слышишь? Командировка ещё не началась, а эти кретины уже вовсю трахают ему мозги. Подумав об этом, Хэ Тянь не успевает скинуть на миг раньше, чтобы вовремя обратить внимание на фары, сверкнувшие в него из-за поворота. Не успевает затормозить, потому что шины продолжают скользить по зеркальной глади асфальта, стремительно и неумолимо. Не успевает среагировать как обычно — быстро и правильно. Не допустив ошибки. Не пропустив нужный момент. И когда его глаза упираются в несущийся навстречу автомобиль, распахнувшись в непонимании, Хэ Тянь успевает вспомнить только о том, сколько слов он ещё не успел услышать.ххх
Хэ Тянь открывает глаза. Его голова раскалывается. Он моргает и смазывает с ресниц крупные капли пота. Восприятие окружения возвращается к нему с трудом, словно организм отрицает его. Не хочет воспринимать, не хочет заходить обратно. Хочет остаться в этой неведомой неге. Он дышит носом, чувствуя металлическую примесь и боль в правом ребре. Поднимает подбородок, делая усилие, чтобы заговорить. — Кан. Тренер, длинный жилистый тип с крысиным низким хвостиком, оглядывается назад. Его пальцы впиваются в напряжённые предплечья. — Проваливай, Хэ Тянь. Денег не будет. — Кан, послушай, — Хэ Тянь бережно проводит языком по лопнувшей губе; морщится от сильного жжения, — они мне очень нужны. Этот мудак что-то себе вколол. Серьёзно, я бы сдох, если… — Мне насрать, что он там сделал, мужик. Победа есть победа. И мы условились на то, что ты выиграешь, — физиономия Кана искривляется так, будто это ему тут щедро разукрасили ебало и отбили все внутренности, — из-за тебя я потерял бабки, поэтому и ты ничего не получишь. Уёбывай отсюда, пока я не добавил. — Я отобью, — настаивает Хэ Тянь. Как же он устал. Устал от всего этого бреда, — сразу, как восстановлюсь. Ты же знаешь. Не будь куском говна. Я один из твоих лучших бойцов. — И я надеюсь, что ты больше не будешь так меня наёбывать. Но денег ты сегодня не увидишь, — проговаривает тренер, больше не удостаивая его персону своим вниманием. Так вот, значит. Хэ Тянь давит злобную усмешку. Сгребает свой потрёпанный рюкзак, поднимаясь со скамейки. Бьётся плечом о татуированный бицепс, раза в два меньше его собственного, снося его в сторону. — Пошёл ты. — Зализывай своё красивое личико побыстрее, парень. Увидимся в субботу, — подчёркнуто равнодушно догоняет его в спину. Чтоб у этого подонка хер отсох. На ринге — ярко освещённой прожекторами возвышенной площадке — колотят друг друга два двухметровых амбала. Следящие за ними ставочники, как бешеные макаки, вопят вразнобой, взбудораженно цепляясь за ограду и чуть ли сами не выпрыгивая на бой. Пройдя по периметру зала, Хэ Тянь пинает массивную дверь, похожую на ту, что ставят в больницах, и выходит из бойцовского зала в очередной из тысячных закоулков города, спрятанных от посторонних глаз в запутанных тенях и поворотах — путь через которые находили только такие же, как он, отбросы. Или те, кто ими управлял. Как куклами на верёвочках, сорняками, у которых не было за душой ничего, кроме стремления выжить и когда-нибудь, если повезёт, пробиться на поверхность. Лишь оно одно и заставляло их двигаться дальше. Ноги несут до дома на автопилоте. Хэ Тянь не помнит, как идёт по людным и пестрящим названиями и цветами улицам. Как доходит до своего здания. Как поднимается на последний этаж. Он помнит только приятный холод кабины лифта, к которой припадает, пока едет наверх, пока всё его тело горит и немеет. Надо с этим завязывать — отстранённо думает он. Со всей этой мутной подпольной темой. С боями. Прекращать эту изнурительную гонку из месяца в месяц. Убираться к чёртовой матери и найти уже себе надёжную опору для нормальной жизни. Иначе всё кончится вот так — на отшибе, по глотку в дерьме. В животе урчит, но Хэ Тянь уже знает, что боль после боя перевесит голод и он сможет перебиться тем, что есть. На сегодняшний день. Он практически вваливается в квартиру: тёплое помещение морит его онемевшее тело, — и сразу натыкается на нечто рыжее, мельтешащее перед глазами. На пороге дома его по привычке поджидает кот, бьющий по полу длинным гладким хвостом. Улыбнувшись, Хэ Тянь запирает за собой дверь и опускается на корточки, сбрасывая рюкзак с плеча. А вот и его единственное утешение среди сплошной безнадёги. — Привет, малыш. Я дома. Сильно проголодался? — он всё-таки успевает провести вдоль спинки рукой, пока кот не улизнёт из-под неё, как ртутный шарик, — прости, что опоздал, Момо. Идём, я тебя накормлю. Сбросив с себя кроссовки, Хэ Тянь проходит в закуток кухни и выдвигает трёхкилограммовый мешок с кошачьим кормом. Дешёвое, конечно, дерьмо — зато хватает надолго, если нет возможности купить что подороже. Кот радостно прибегает следом на шорох высыпающейся еды. Подойдя к миске, он брезгливо обнюхивает её и поднимает голову, вопросительно мяукая. Когда Хэ Тянь протягивает ладонь, чтобы дотронуться до его светло-розового носа, Момо бьёт по ней лапой, вылупившись на него с явной претензией. Хэ Тянь фыркает и побеждённо отстраняется, открывая холодильник. — Значит, любишь меня только тогда, когда я приношу тебе вкусную еду? Расчётливый и бессердечный котяра. Из съедобного обнаруживается только последняя копчёная сосиска и пачка заварной лапши. Но это куда лучше, чем пустой желудок. Хэ Тянь вытаскивает небольшую кастрюльку и включает плиту. Рыжий же, смирившись с тем, что этим вечером не получит ничего лучше сухих вонючих сухариков, принимается уныло чавкать. Поставив воду на огонь, Хэ Тянь уходит в ванную, чтобы обработать раны. Проводит минут пятнадцать стоя перед зеркалом и отлепляя пластыри скорой помощи, расклеенные по всему лицу часом ранее. Всё оказывается куда лучше, чем ожидалось — даже зашивать не нужно. Если бы он не понял вовремя, насколько бессмысленно было продолжать отвечать на выпады того чокнутого мудака, то ему ещё недели три пришлось бы отдыхать на госпитальной койке. А такого шикарного отпуска он позволить себе не мог. Какой-то ты больно симпотный, чтобы биться на ринге, - любил поговаривать Кан, — такую мордашку у нас вмиг раскроят на лоскуты. К слову, этот гад не угадал. Его мордашка по-прежнему была относительно цела, каким-то чудом. Скудный ужин придаёт ему ровно ноль сил, однако с ним Хэ Тянь сможет дотянуть до завтра. Футон кажется ему пушистым облаком, когда он касается спиной его мятой поверхности. Хэ Тянь жмурится и пытается не обращать внимания на резь, начинающую понемногу пробиваться через обезболивающие. Вскоре он улавливает короткий скрип пола где-то в квартире, а потом чувствует то, как одеяло в его ногах проминается от настороженного, бдительного движения. Он замирает, чтобы не спугнуть его. Забравшийся на него Момо щекочет усами его щёки — проверяет, не подох ли — и тщательно мнётся на его грудной клетке, прежде чем улечься на неё живой грелкой. — Что, хочешь меня полечить? Ну спасибо, — Хэ Тянь открывает глаз, потом второй. Кот переглядывается с ним и сонно прищуривается; упругие подушечки принимаются массажировать под ключицами, поверх собирающейся складками футболки, — знаешь, было бы просто прекрасно, если бы все мои болячки проходили от твоих маленьких лап. Может, этот кот и был вредным, но если Хэ Тяню было плохо — он всегда оказывался рядом. Пальцы обводят рваный край уха и слегка нажимают на твёрдую макушку. Рыжий тут же дёргается и впивается острыми клыками в ладонь между большим и указательным. — Ауч, — Хэ Тянь потирает укус, надувая губы, — то есть, мне тебя гладить нельзя? И что это за лечение такое? Кот оставляет его причитания без каких-либо ответов. Только тарахтит на груди, как трактор, и хлопает хвостом по животу. С ним иначе было нельзя — либо принимай таким, какой есть, либо ходи с расцарапанной рожей. Третьего не дано. Однажды Хэ Тянь подобрал его, такого же полудохлого, как и он сам, где-то на обочине. Восстановившись через несколько дней, проведённых в его доме, рыжий отряхнулся и был таков. После этого они изредка сталкивались с Хэ Тянем по ночам, у подъезда, и он великодушно разрешал ему себя покормить. Примерно через месяц Момо облюбовал его подоконник и повадился залезать в окно на ночёвку — грязный и побитый, и неизменно пачкающий ему полы после своих визитов. А потом просто остался. На самом деле, Хэ Тянь и подумать не мог, что так сильно привяжется к такому своенравному и независимому существу. Теперь он беспокоился, когда Момо надолго пропадал на улицах — так, словно бы он был близким человеком. Членом некогда потерянной семьи. — Похоже, я попал, Момо. Я в полной жопе. И не уверен, что выберусь из неё в этот раз. Ну, что поделаешь. Даже у такого везучего парня, как я, пруха когда-то должна была закончиться. Трудно сказать, как он выкручивался прежде. Каждый день приносил новое испытание, и оно было хреновее предыдущего. Хэ Тянь покусывает нижнюю губу. Его тело болит, и ноет, и отключается от банального изнеможения. Тёплый клубок, свернувшийся на нём — последнее, что оставляет его в сознании. И как только кошки чувствовали человеческую боль? Может, в них были встроены какие-нибудь радары на грусть и отчаяние? — Если я не раздобуду денег, то придётся тебя отпустить, — невесело размышляет вслух Хэ Тянь, — будешь таскаться по помойкам и выискивать себе мышей вместо корма на ужин. Момо прожигает его своими внимательными глазёнками, как бы говорящими ты не посмеешь со мной так поступить после всего, что между нами было. Хэ Тянь смеётся, и охает от того, как смех отдаёт прямо в отбитый бок. — Шучу. Мы что-нибудь придумаем. Даже не вздумай сбегать от меня, — произносит он. Шерсть под пальцами шелковистая, короткая. Кажется, четвероногий всё-таки расщедрился на ласку. — Жаль, что я не кот. Тогда мы могли бы вместе таскаться по помойкам. Или нашли бы себе какой-нибудь уютный котовий уголок и жить без забот. Неплохо было бы, а? Момо неохотно спрыгивает с него на футон, когда Хэ Тянь переворачивается, подложив руку под подушку — и с широким зевком падает с ним рядом. — Временами так утомительно быть человеком, — вздыхает Хэ Тянь, глядя на то, как он шевелит ушами. Кто знает. Возможно, будь он котом, то они бы постоянно дрались друг с другом за место под солнцем. Безмолвно выслушав его, рыжий приглушённо вздыхает и вытягивает лапу, случайно зацепившись когтями за тонкий хлопковый рукав. А Хэ Тянь медленно опускает веки и концентрируется на убаюкивающем мурлыкании, раздающемся возле головы. За миг до того, как провалиться в сон, ему кажется, что этот нарастающий звук неторопливо, по ниточке вытягивает из него всю тяжесть и мучения, впитавшиеся в его кожу за последние двадцать четыре часа.ххх
Хэ Тянь открывает глаза и слушает шипение волн, умиротворённо перекатывающихся у подножья скалы. Море перед ним кажется бесконечной лазурной пеленой, покрывающей горизонт и песочный берег. Тихий ветер облизывает его шею и щёки, словно ласковая, любящая собака. Он чувствует покой. Ладонь, накрывающая его плечо — тёплая и сухая. Она надавливает на выемку устойчивым, крепким нажатием, оповестив о своём присутствии. Хэ Тянь касается её пальцами, удерживая на нужном месте. — И не надоело тебе вдаль глядеть? Ты уже час как на этой лавке торчишь, — доносится до него, несколько сиплое и дребезжащее. — Садись ко мне, — улыбается, откинув голову, — подыши. Воздух сегодня такой чистый. Гуань Шань негромко усмехается позади него. Затем качает головой и, обойдя вокруг, опускается рядом. Они молча всматриваются в линию, разделяющую землю и небеса на две контрастные половины, сидя вдвоём на краю обрыва. Хэ Тянь никак не мог понять, почему этот вид вызывал у него столько чувств. Он любил сидеть здесь, когда море было именно таким — спокойным и ровным; несокрушимая стихия, беззаботно дремлющая прямо на его глазах. Вокруг пахло солью и свежестью. Минувшие дни вспоминались как никогда красочно и подробно — будто он вживую просматривал киноленту, разворачивающуюся среди облаков и пролетающих чаек. — Ты и правда превратился в сентиментального старикашку. Он довольно усмехается, укладывая кисть на ногу Гуань Шаня и сжимая область над согнутым коленом. — Я всегда был таким. — Это уж точно. Порой Хэ Тяню кажется, что он всё ещё видит цвет в волосах Гуань Шаня — огненный, греющий, горящий между фалангами, как прежде. Порой Хэ Тянь скучает по тому, как они переливались медным блеском в солнечных лучах. С годами они превратились в матовое серебро. — А ты — всё тот же ворчливый привереда, — говорит он, погодя. — Я?! — Гуань Шань громко возмущается, — кто полдня горбатился у плиты, потому что одному капризному старпёру захотелось его любимой свинины в кисло-сладком соусе? Что-то, впрочем, с годами не менялось. Хэ Тянь громко хохочет и треплет его по затылку. Тот подаётся на ладонь, откинувшись назад. — Можно же время от времени меня побаловать. — Да я тебя всю жизнь только и делаю, что балую. Нарочито-недовольное бормотание. Всего лишь притворство, в которое они оба не устают играть, как наивные дети. — И то верно. Мне достался самый лучший муж на планете. Удивительно, как подобные вещи до сих пор вызывали смущение на его впалых скулах. Удивительно, как это не переставало поражать Хэ Тяня: что он мог называть его так, зная, что это правда. В детстве море вызывало в нём лишь панику и ужас. Тёмная вода, под которой прятались монстры и колоссальные чудища. Казалось, что он проживёт с этим убеждением до конца своих дней. Когда же всё поменялось? Такое чувство, что это произошло незаметно — однажды Хэ Тянь просто проснулся и осознал, что больше не боится монстров. Стоило встретить того, с кем он смог сражаться против них, плечом к плечу. — Пойдём в дом. Обед остынет, — произносит Гуань Шань спустя какое-то время. Он неспеша поднимается на ноги, оттолкнувшись руками от колен. Потягивается с хрустом в суставах. Хэ Тянь кивает ему и подбирает трость, лежащую за спиной. С каждым годом ему всё тяжелее передвигаться на собственных ногах, но его это не беспокоит, потому что он уже нашёл своё пристанище — больше ему некуда идти. Больше некуда убегать и незачем скитаться; потому что каждый день Хэ Тянь возвращается в дом, который может по-настоящему назвать своим. Туда, где все его любимые сны наконец-то воплотились в реальность. В крохотный, неприметный дом на берегу моря.ххх
Хэ Тянь открывает глаза. Это обычное утро. Очередное — яркое, весеннее, бесполезное — утро. Его студия по-прежнему настолько большая, что могла бы вместить целую школу на какой-нибудь шумной домашней вечеринке. Только вот ни вечеринок, ни праздников здесь никто и никогда не устраивал. Он по-прежнему просыпается один. Встаёт как зомби — мыча что-то несвязное и силком волоча ноги. Доходит до рюкзака со спрятанной внутри пачкой. В глаза будто бы насыпали песка: снова полночи ворочался и не мог заставить себя уснуть. Не хотел засыпать, в каком-то смысле. Распаковывает сигареты, закуривает первую. Сизый дым обвивается вокруг запястья, проникает внутрь, как проезжающаяся по внутренностям наждачка. Бездумно пялится в огромное панорамное окно, открывающее далёкий и обширный вид на Ханчжоу: блестящие на солнце небоскрёбы, зелёные парки, наполняющиеся людьми и голосами улицы — и не испытывает ничего особенного. Первая затяжка давно перестала приносить ему хоть какое-то мизерное наслаждение. Одна только горькая отрава. Так и докурив в созерцании бесцветного городского пейзажа, Хэ Тянь трёт опухшие глаза ладонью и плетётся на кухню. В холодильнике ожидаемо пусто, и откуда бы там взяться еде? Сам он готовить не умел. Да и вообще — не то чтобы он горел желанием научиться. Нахрен эту готовку. Вернувшись к постели, проверяет телефон, валяющийся на тумбе. Сегодня суббота. Выбираться из дома до начала учёбы влом, однако снаружи было всё равно лучше, чем сидеть одному в этом унылом царстве. Тем более, как ни крути, а ему всё ещё нечего есть на завтрак. Наскоро умывшись, Хэ Тянь надевает первую попавшуюся под руку футболку и не заботится о смене штанов, выходя на улицу в тех, что уже были надеты. Ближайший продуктовый находился неподалёку, а наряжаться ради похода за пачкой рамена он был как-то не в духе. Утреннее небо совершенно не соответствовало настроению — такое ясное, назойливо слепящее. Ему определённо следовало надеть очки, чтобы не слепило в глаза. И чтобы не перехватывать все эти пожирающие взгляды оборачивающихся ему вслед девчонок. Иногда это изрядно действовало на нервы. Хэ Тянь проводит внутри магазина ровно пять минут; две на то, чтобы собрать в корзину лапшу, соус и фрукты, три на очередь из парочки старушек и одного кудрявого верзилы. Выходя из продуктового, он заранее предвкушает то, как будет давиться безвкусными полуфабрикатами, потому что сейчас ему слишком сложно дойти до ресторана или кафе. Да и завтракать среди шумной толпы незнакомцев сегодня охоты не было. Хэ Тянь припасёт это на какой-нибудь другой, особенно тоскливый день. Чёрт возьми, и ведь он реально в последнее время только и делал, что питался этим отстоем. Запихивал в свой желудок что попало, словно у него не было нормальных альтернатив. И сколько он ещё так протянет? Что-то на левой стороне улицы настырно лезет в его поле зрения, пока он проходит мимо местной кофейни. Погрузившись в мысли о своей тяжкой доле, Хэ Тянь делает ещё несколько шагов вперёд перед тем, как на автомате обернуться, и сразу после — резко затормозить. Слабо ухмыльнувшись, он разворачивается в противоположную сторону. Знакомое лицо. — На что уставился? Знакомые глаза. Хэ Тянь ехидно посмеивается, останавливаясь напротив рыжего, сидящего на парапете недалеко от входа. Прячет незанятую руку в карман, чтобы выглядеть более непринуждённым. На всякий случай. — А я думал, тебя не скоро выпишут. Какой ты везучий. Карие, напоминающие разбавленный пуэр знакомые глаза смотрят на него — привычно — с пассивным наездом. Уже сердитый, с самого, чтоб его, утра. Мало ему, должно быть, прилетело. Или наоборот — в самый раз. На предплечье, шее, скуле и возле брови кожу покрывают широкие пластыри. Не тело, а целая карта синяков и ссадин. В руке рыжий держит покупной сэндвич, апатично его жуёт. И ничего не отвечает. А вот Хэ Тянь лыбится, как полный идиот, чувствуя тревожное копошение в животе, как если бы там поселился рой мелких мошек. Утро вдруг становится куда более сносным. — Выходит, ты живёшь где-то поблизости, — проговаривает он, разглядывая глубокую складку между бровей. Смешная. Глядя на неё, в голову лезут абсолютно бредовые идеи, — слушай, а ты, случайно, готовить не умеешь? Как бы позвать его с собой. Поговорить ещё немного. Это всё, что Хэ Тяню сейчас было нужно — чтобы они не прекращали разговаривать. Слушать этот угрюмый голос. Смотреть в эти палящие волком исподлобья глаза. Подольше. И у кого он вообще научился так смотреть на людей? — Не твоё дело. Прикоснуться бы к нему разок — понять, из чего состоит эта инопланетная материя. Ощутить, как под пальцами бойко бьются вены. Спросить, что у него на уме творится — потому что лично Хэ Тянь не имел ни малейшего понятия. Подоставать, помучить, побесить его, чтобы показал свои клыки и когти. Показал свою взрывную, заражённую жизнью натуру. — Разговариваешь со мной как с каким-то врагом. Не веди себя как ребёнок. Спросить, как его зовут — кажется, Хэ Тянь уже знает его имя. Он не уверен. Но почему-то у него моросит на сердце каждый раз, когда он сталкивается с ним и видит эти пресловутые рыжие колючки, торчащие из его бестолковой головы во все стороны. Которые так и хотелось растрепать. — Вали уже, куда шёл, пока не огрёб… Интересно, насколько они у него мягкие на самом деле?