intervallo

— Ты снова дрочишь, — Тайлер сказал это напускным, тонко завуалированным тоном, который я уже начинал презирать. Когда он не касался меня, я не особо возражал. Он обычно приберегал его для мужчин, что входили в этот сырой окровавленный подвал, думая, что простое пребывание там, получасовое размышление в этой атмосфере мужественности сделает их сильнее. Ни черта. Приберегал для тех моментов, когда вызывал их на бой, толкая вперёд, в туманный центр нашего тестостеронового круга. Он перечислял правила громко, воодушевлённо, страстно, затем поворачивался к новеньким и спрашивал, готовы ли они. В этот момент, когда они подавали голос, он уже решал, будет ли человек драться, и всегда оказывался прав. Только недавно он начал использовать этот тон со мной. Будто это не я был с ним с самого начала, будто не я нанёс первый удар. То был первый из многих признаков того, что всё меняется. Это был второй. Видите ли, я был в своей комнате и закрыл дверь. Я сразу понял, что, когда Тайлер закрывает дверь, его не надо беспокоить. Но, похоже, у нас не было такого негласного соглашения, потому что, подняв глаза, я увидел его, прислонившегося к дверному косяку со скрещенными руками и наблюдающего за мной. Будто я был каким-то спектаклем, который обязательно нужно посмотреть, чтобы разбавить монотонность жизни. Пришёл поглядеть на мелкого неудачника, пытающегося уделить время себе. Как будто уважение, которое я ему оказывал, никогда не могло быть взаимным; пожалуй, я сам виноват в том, что считал это возможным. И в любом случае неловкость сожрала бы меня заживо, а лёгкая, довольная улыбка, что играла на его губах, навсегда запечатлелась бы в моём сознании, но он застал меня в неподходящее время. Я был уже слишком увлечён и возбуждён, чтобы остановиться, поэтому со стоном махнул на него свободной рукой в надежде, что он сжалится и оставит меня в покое. — Отвали. Ты когда-нибудь слышал о приватности? Он усмехнулся, будто мой вопрос был самой глупой хренью, что он когда-либо слышал. Он только помылся, возможно, вода капала с волос на его рубашку. Между его губ была зажата незажжённая сигарета, хотя я видел, как он крутил зажигалку в руке. В моей комнате уже был запах спермы и сдерживаемой сексуальной безысходности, я мог с этим смириться, но я бы не особо хотел, чтобы здесь пахло ещё и дымом. Этой комбинации мне хватало и в остальном доме. Впрочем, мне было всё равно. Он мог быть тупым засранцем и наблюдать, если хотел. Ему, наверное, нравилось видеть меня таким жалким, отчаянно дрочащим, старающимся не издать ни звука, пока во время того, как они с Марлой трахались, весь дом сотрясался. Я закрыл глаза, прислонился спиной к стене и застонал от мучительного удовольствия, когда мой член упёрся в руку, а сперма потекла по пальцам. Я смутно предположил, не ушёл ли Тайлер, — быть может, ему наскучила моя слабая попытка показаться мужественным? — а затем проклял самого себя за то, что вообще подумал о нём. Какой бы ни была ситуация, Тайлер, казалось, был её частью. Как будто я был второстепенным персонажем в своей собственной жизни, существуя только для того, чтобы наблюдать за его махинациями. Чёрт, я мог ссать, а он возникал в моих мыслях с этой дерзкой улыбкой и проницательным взглядом. В моих снах были лишь содранные костяшки пальцев и жир для мыла, я всегда просыпался с загорелой кожей и обманчивым величием в голове. Я мог быть на грани обморока во время драки, теряться в пространстве, отчаянно махать руками, чтобы шлёпнуться на пол, сдаваясь, но всё равно видел его в глубине помещения: он наблюдал за мной с нечитаемым выражением лица. Иногда мне казалось, что это ненависть. Если присмотреться, то это было больше похоже на любовь. В любом случае логично было предположить, что он должен был найти способ вклиниться и в мои поспешные сеансы дрочки. Я специально выбрал это время, потому что думал, что он занят — кажется, я сильно ошибался. Могу только представить, что, если бы я когда-то трахнул девушку (хотя я был достаточно умён, чтобы понять, что этого никогда не случится), он бы тоже знал об этом. Но сейчас, в этот момент, он не имел значения. Я не позволял ему. Он бы мог помыкать мной и читать свои мелкие лекции, чтобы я чувствовал себя ничтожеством, в другое время, но не сейчас. Ничто не могло помешать нарастающему давлению, восходящей боли и сокращению мышц моих бёдер, когда я стискивал зубы в предчувствии подступающей разрядки. — Ты кончишь? — спросил Тайлер; он был гораздо ближе, чем раньше, и я вздрогнул в считанные секунды до того, как именно это и сделал. Распахнув глаза, я увидел, что он присел рядом со мной, его сигарета была зажжена, а взгляд лениво устремлён на мой член. Всё, что я мог сделать, — это беспомощно сидеть, наблюдая, как пузырь, который вот-вот должен был лопнуть, в одно мгновение лопнул. Он всё испортил. Чёрт возьми. Я уже чувствовал запах дыма. — Мудак, — пробормотал я, вытирая руку о матрас в знак поражения. — Собирался, пока ты всё не испортил. Тайлер издал смешок с придыханием, покачав головой в недоумении. — Мне жаль, чувак. Ему не было жаль. Он никогда ни о чём не сожалел. Я был уверен, что он сделал это нарочно, помешал мне пережить краткий миг оргазма. Неужели я этого не заслужил? Неужели я как-то облажался? И всё же ему было позволено трахать Марлу, когда он захочет, а мне оставалось просто ждать, пока всё закончится. Это было похоже на злую шутку. — Эй, — вдруг сказал он, — о чём ты думаешь? Мне не хотелось говорить, и уж точно не хотелось ничего рассказывать Тайлеру. Ни о своём внутреннем конфликте, ни о разочаровании от неудавшегося оргазма, ни тем более о нарастающем чувстве, что я каким-то образом становлюсь третьим лишним в нашей дружбе из двух человек. Меня что, так легко заменить? Я решил не обращать на него внимания, пока натягиваю свои трусы. Тайлер предложил мне свою сигарету, которую я взял, нахмурившись. Я точно мог побаловать себя, раз уж всё так оборвалось. — Ты думаешь о Марле, — сказал он, и мой вдох превратился в хриплый кашель: я вновь задохнулся всем тем, что пытался выкинуть из головы. Он наблюдал за тем, как я наклонился, оперевшись одной рукой на матрас, мои глаза слезились. Если мои лёгкие ещё не почернели, то они точно скоро сделают это. Я прищурился, вытирая рот. — Нет, не о ней. — Тогда ты думаешь обо мне. Это было гораздо более страшное обвинение, и непринуждённый тон, которым он это сказал, заставил меня нервничать. Я не понимал, что он мог бы иметь в виду. Вдруг он каким-то образом догадался, что я сомневаюсь в нашей дружбе? Или он вообще о другом думает? Я понимал, что ложью здесь не спастись. — Может быть, — медленно произнёс я, следя за его реакцией. — Может, и так. Он усмехнулся. — Чувак, надо было с самого начала так и сказать. Внизу живота появилось странное чувство, будто всё замерло. - Я никогда не задумывался над этим, но был точно уверен, что я не гей. Меня никогда не привлекали мужчины. Не так, как женщины, не так, как сучки с большими сиськами, которых я видел в журналах Playboy, или как та няня, которая была у меня в средней школе, с красивыми светлыми волосами. Ту, которую я пытался поцеловать, а она вежливо посмеялась и больше не приходила. Нет, я определённо не был геем. Но когда я уткнулся лицом в подушку, а Тайлер вошёл в меня сзади, одной рукой прижимая меня к себе, а другой обхватывая за талию, я почувствовал такое наслаждение. Я почувствовал себя живым. Нужным. И испытывающим боль. Он растягивал меня, не жалея, без подготовки. Я попросил его не торопиться, прежде чем мы начали, и он кивнул мне, продолжая курить. Я видел, что он слушал меня, но скорость не изменилась. Просто согласившись, не выгнав его, когда он запустил пальцы в моё бельё и толкнул меня на кровать, я опустился на самое дно нашей фантомной иерархии. Как же легко было стать никем в глазах Тайлера. Пара пальцев, щедрое количество смазки — и вот он уже входил в меня, а я скулил, лёжа на матрасе и старался не думать о том, как это повлияет на нашу дружбу. Мне было неловко, что он видит эту сторону меня, ту, что потекла, стоило ему только схватить меня за волосы, ту, что заставляла мой член упираться в живот каждый раз, когда он толкался глубже, словно я был не более, чем секс-куклой. — Блять, как же с тобой хорошо, — пробормотал Тайлер, когда я застонал от смеси удовольствия и боли. Влажные, противные шлепки кожи о кожу эхом разносились по комнате. Я был так открыт и раскрепощён только для Тайлера, позволяя ему делать всё, что он захочет. От меня требовалось лишь вцепиться в простыни и следовать его указаниям. Я ощущал себя ребёнком, отчаянно нуждающемся в похвале. — Лучше, чем Марла? — спросил я, ненавидя самого себя. Он со стоном запрокинул голову. — Срань Господня, прекрати говорить о Марле. Чёрт, чувак, это пиздец как раздражает. Я вжался лицом в подушку и возненавидел себя еще больше. — Прости, — тихо произнёс я, а он ещё сильнее вдавил меня в кровать, пока я не стал едва дышать. Мои дерьмовые лёгкие задыхались от нехватки воздуха. — Просто помолчи, — попросил он, и я подчинился. Не хотелось, чтобы он злился на меня, а то Тайлер может просто вырваться и уйти. А мысль о том, чтобы остаться одному сейчас — до боли возбуждённому и жаждущему доставить удовольствие — казалась мне сродни смерти. Он мог взять меня всего, мог получить всё, но пока оставался внутри, пока продолжал трахать меня до беспамятства. Никаких размышлений, никаких слов, никаких мыслей, никаких мыслей — повторял я про себя, стараясь не дать слабину, стараясь не думать о том, что скажут другие парни, если увидят меня сейчас. Я мог быть сколько угодно пугающим — рубашка была испачкана кровью, лицо покрыто синяками, но всё это не имело значения по сравнению с теми истошными звуками, которые вырывались из моего рта каждый раз, когда Тайлер снова начинал вдалбливаться в меня. И я определённо не хотел думать о Марле, но не мог не задаться вопросом, чувствовали ли она то же, когда кричала так, словно её убивали этажом выше, а куски штукатурки сыпались с потолка и падали на мою кровать. Неужели он точно так же с ней обращался, неужели он держал сигарету между губами и трахал ее до тех пор, пока в черепной коробке ничего не оставалось? Я вдруг понял, почему она каждый раз возвращалась, хотя мы с Тайлером оба по-своему относились к ней как к дерьму. Быть замеченным Тайлером означало быть живым. Без него мы были никем, без него не было ничего. И когда Тайлер кончил, он кончил бурно, впившись ногтями в мою кожу так сильно, что оставил следы, я был уверен. Я кончил вслед за ним, слабо, жалко всхлипывая, думая, можно ли умереть вот так, и что это не такой уж плохой способ покончить с собой. В паху разлилось тепло, и я почувствовал себя таким благодарным, таким полноценным, таким правильным. Мы были единым целым — Тайлер и я, наши переплетённые тела и наслаждение, которое охватывало нас обоих. В этот момент пришло понимание: мы любили друг друга; я любил, и прямо сейчас этого было более чем достаточно. И когда он вышел, мне захотелось умолять его, чтобы он остался ещё на немного, чтобы поцеловал меня и сказал, что я хорошо поработал, что это больше, чем просто секс, что мы — нечто большее. Что всё может быть так, как было в нашу первую встречу, когда всё его внимание было лишь на мне и он улыбался, спускаясь утром по лестнице и видя меня. Мы пили и трахались по всему дому, как друзья, а не как коллеги, не как старая, гниющая шавка и ее хозяин, который держал ее рядом из сентиментальных соображений. Я так сильно нуждался в признании, что всё, чего бы он ни сказал, я бы перевернул так, чтобы меня это успокаивало, чтобы я мог шептать это самому себе, уходя в себя время от времени. Я бы находил сладость в самой жестокой злобе, закрашивал бы ненависть белой ложью, пока она не стала бы похожа на любовь. Но Тайлер встал, будучи всё ещё обнажённым, и ушёл, ни сказав ни слова. Он не удостоил меня даже взглядом, прежде чем закрыл за собой дверь, оставив меня на матрасе. Единственным доказательством того, что он вообще здесь был, был брошенный на пол окурок. Комната казалась мне бесконечной, расширяющейся со всех сторон, а я находился в центре. Сжималась она, пока не стала слишком маленькой, чтобы существовать, пока не превратилась в пылинку на потрескавшемся скрипучем полу. Я закрыл глаза и замер. Больше не о чем было думать. - Я — сморщенные яйца Джека. Я — его больная задница. Я — лужа спермы, пота и разбитых надежд Джека, что испачкали мой матрас. Я проснулся через какое-то время с пересохшим ртом и ощущением, что нахожусь на грани смерти. За окном шумел дождь, сквозь жалюзи пробивался тонкий лунный свет, где-то в далеких каменных джунглях беспрерывно лаяла собака. Я чувствовал себя отвратительно. Повернувшись на бок, я уставился на шрам на своей руке, на то, как кожа покрывается ссадинами, похожими на маленькие горы. Могу ли я назвать это жизнью? Выебанный Тайлером, превратившийся в шлюху, как Марла? Лежащий в остатках желания и отчаяния? Мне хотелось перемен, чего-то нового, захватывающего и значимого, но это было не то. Может быть, было уже слишком поздно для осуществления чего-то подобного. Я с горечью подумал, что выставляю себя на посмешище, прикрыл глаза и согнул ноги так, что колени практически касались живота. Прижал руки к груди, как на картинках, которые я видел в медицинских брошюрах когда-то в далеком прошлом. Я был плодом матери Джека. Мне стало интересно, была ли у Джека мать. Наверное, была: у всех была. Значит, и у меня, и у Тайлера, и у Марлы, и у всех тех мужчин, которые часто посещали клуб. У нас были матери, которые хотели наклеить нам пластыри, когда наши лица были разбиты, матери, которые вынашивали нас девять месяцев, а потом выбросили в холодный, ужасный мир. Всё, что я подавлял в себе, стремительно поднималось вверх: сожаление, страх, осознание того, что я лежу голый на нестираном матрасе посреди полуразрушенного дома. Я впился ногтями в свою грудь и попытался заплакать, но не смог. Я больше не являлся человеком. Я был Пустотой Джека, той частью, которая осталась позади. Послесловие, выцветшая фотография, слезы, которые не шли. Я снова заснул. - Несколько дней спустя, когда я спустился утром, на обеденном столе лежал фаллоимитатор. Он был таким светлым и больше моего собственного, это я сразу понял. А ещё я знал, что он не мой, из-за чего оставалось только два других варианта. Я присмотрелся и пожалел, что сделал это. Он блестел, покрытый какой-то субстанцией, которая, как я мог предположить, была смесью смазки, спермы и слюны. Пиздец, как отратительно, что его оставили здесь, как какой-то издевательский трофей сексуальных эскапад, к которым я не имею никакого отношения. Это было мерзко тем, что находилось где угодно, только не в отдельной комнате. Я сразу понял, что должен выбросить его. Пусть тот, кто оставил его здесь, помучается, выкапывая его из мусора, но я не хотел прикасаться к этой чертовой штуке. Поэтому я просто сел за стол и уставился на него. Марла спустилась позже, от ее крепкой фигуры практически исходил запах секса и дыма. Я молча наблюдал за тем, как она здоровается в присущей ей извращенной манере, как морщинистые и хрупкие руки сжимают сигарету. Я увидел в ней Тайлера по тому, как она держалась, по тому, что ее взгляд был ещё расплывчатым, а голос хриплым от ночного жесткого секса, который я слышал в полном объёме. Стены были слишком тонкие; я бы не удивился, если бы они рухнули в один момент от громкости их с Тайлером криков от экстаза. Я думал, что она собирается уходить, но она неловко задержалась, словно в ожидании, что я что-то скажу. Я бросал взгляды то на дверь, то на нее, то снова на дверь, но она была слишком глупа, чтобы понять намёк, а может, ей просто было наплевать на то, что она явно незваный гость в моём доме. Даже спустя столько времени она так и не поняла, что я не желаю её видеть; видимо, некоторым людям нужно, чтобы им это объяснили. — Полагаю, мне пора, — наконец сказала она. Это было глупое заявление от глупого человека. Я кивнул, поджав губы и думая о том, каким мудаком сейчас выгляжу. Но она всё равно не двинулась с места, застыв, как какое-то насекомое, как муха, зависшая над дерьмом. Её язык высунулся, дабы облизнуть губы, а сама она выглядела ещё более больной, чем обычно: кожа была бледной, зрачки расширены. Она судорожно теребила подол рубашки, опустив голову, чтобы посмотреть на землю. — Ты больше ничего не хочешь мне сказать? — аккуратно спросила она. Я бы мог сказать так много, но знал, что никогда не сделаю этого. Единственное, о чём я мог думать, — это о фаллоимитаторе. — Марла, — медленно произнёс я, и наши глаза встретились. Она выглядела странно обнадёженной, глаза блестели над тёмными мешками и размазанным макияжем под ними. Я понятия не имел, что она ожидала от меня услышать. — Не приноси сюда свой фаллоимитатор. Это чертовски противно. Она нахмурилась. — Что? — Твой фаллоимитатор, — повторил я, указывая на вышеупомянутый предмет, от вида которого у меня заурчало в животе. — Принести его сюда на первый раз — это одно, но оставить его прямо на столе? Господи, да у тебя есть хоть какие-то манеры? Она посмотрела на него в замешательстве, я заметил красные, почти бордовые следы на её шее, — и я практически увидел, как в её голове закрутились шестерёнки, но дым внутри рассеялся, когда выражение ее лица сузилось до хмурого. — Это не моё. Отъебись от меня со своими обвинениями. Я горько рассмеялся, когда она направилась к двери. — Я знаю, что ты врёшь, — крикнул я, но она не обратила внимания. По её спине расползались новые синяки, по лопаткам — маленькие тёмно-фиолетовые пятна. Я смотрел ей вслед, пока она не скрылась из виду, и я в душе надеялся, что она не доберётся до дома, но знал, что мне никогда так не повезёт. В этом доме не было никакого покоя. Марла ушла, а фаллоимитатор всё ещё был здесь, покачиваясь взад-вперёд, когда я отодвигал стул от стола. Я совсем потерял аппетит. Боже, что за сука. — Она ушла? — спросил Тайлер, стоя позади. Я понятия не имел, как долго он подслушивал, мне вдруг стало неловко. Опустив голову, он застёгивал рубашку, и мне на глаза попался его пресс, от которого у меня свело челюсть, и я, не думая, стиснул зубы. Несмотря на то, что я видел его много раз до этого, сейчас все было по-другому. Более личным что ли. Я — разгневанное либидо Джека. — Да, — сказал я, отводя взгляд. — Но она оставила это всё дерьмо здесь, хотя я попросил её забрать его. Тайлер приподнял брови, проследив за моим взглядом, устремлённым на фаллоимитатор. Он выглядел менее напряжённым, чем я. — Так это не её. — Значит, это твой? — к горлу подступила тошнота. Ухмыльнувшись, он сел на ближайшее к фаллосу место. — Можно и так сказать, — он наклонился и взял его за основание, взвешивая в руках, — приятная текстура. Напоминает мне мой собственный. Я не смог не удержаться от глухого смеха, я был в ужасе, в отвращении от этого зрелища. — Блять, какая мерзость. —Что ж, — торжественно сказал Тайлер, бросая мне фаллоимитатор, — тебе придётся полюбить это. Тот опустился передо мной после нескольких подпрыгиваний, и у меня в животе снова появилось ужасное ощущение, такое же, как и раньше. Я поднял голову и увидел кривую улыбку и зажжённую сигарету. Похоже, мой вечер был уже распланирован. - В ту ночь мы снова потрахались. И в следующую. Дни превращались в недели, а те, в свою очередь, в месяцы. Иногда я трахал себя фаллоимитатором, пока Тайлер на это смотрел. Иногда он сам трахал меня им, проталкивая его так глубоко, что я изнывал от желания кончить. Иногда он приводил домой другого мужчину, какого-нибудь здоровенного бугая, и заставлял того трахать меня, душить, или бить по животу, пока я давился его членом. А Тайлер держал меня за лицо, когда я умолял его разрешить мне кончить, он заставлял меня поклясться, что я никогда его не оставлю, прежде чем разрешал. Ещё иногда приходила Марла, а я сидел у себя и мастурбировал в темноте, представляя себя на её месте. И я был почти на сто процентов уверен, что Тайлер стонал громче обычного, просто чтоб поиздеваться надо мной, свести меня с ума. Мне оставалось только ждать и делать всё, что он потребует. Тайлер был мне нужен. Что ещё могло иметь значение? Я часто вспоминал тот первый раз, когда проснулся глубокой ночью, подумав, что умираю. Тогда я свернулся калачиком на своём отвратном матрасе и попытался заплакать. Тогда я задал самому себе вопрос. Теперь уже я понимал, что он был риторическим; я понимал с самого начала. Ответ всегда был отрицательным. Это была не жизнь. Это было просто существование. Но потом я вспоминал одну ночь, когда я уже почти решился уйти, уехать куда-нибудь и покончить с собой или, может, бросить работу и переехать в другой город, даже не попрощавшись. А потом пришёл Тайлер, лёг рядом со мной и обнял. Ночь была тихой и по-городскому пустой, когда он прижал меня к своей груди и нежно поцеловал в лоб. Тогда он занимался со мной сексом так нежно, так сладко, как никогда ещё не было и не будет. Никакой боли, никаких страданий, только мучительно сладкое удовольствие от неизвестного будущего, которое я уже принял, несмотря ни на что. А он шептал мне что-то на ухо, что-то прекрасное, отвратительное, любящее, отчего я изливался на нас обоих, содрогаясь в его объятиях и всхлипывая. А когда всё закончилось, он остался. Наши тела были так близко друг к другу, что я чувствовал его тепло. А когда все закончилось, он остался, наша плоть соединилась и согрелась. Ночь казалась не такой длинной, а мир не таким жестоким, когда рядом был Тайлер. Я был бьющимся сердцем Джека, которое никак не может успокоиться. Всё это было одновременно таким бесконечным и мгновенным. Это было тем, что есть и чего никогда и быть не могло; я знал это и без его объяснений. Он позволил этому случиться единожды, всего один раз, чтобы я мог вспоминать, когда Марла кричала наверху, а я сидел, укрытый полной темнотой. Когда люди бесконечным потоком приходили к нам домой, и никто и слова мне не говорил, когда Тайлер не бросал на меня даже взгляда, сосредоточившись на более великих вещах, чем наша маленькая дружба, что рушилась на глазах. Именно в эти моменты я мог закрыть глаза, вспоминая, как он прижимался и давал пустые обещания мне, Богу и всем, кто нас слышал. А воздух был таким чистым, без дыма. Это было его признание. Такое, которое я мог прокручивать в голове вечно.