По грани

" — Маленький мой…» Голос как будто был ему знаком. Но где он мог его услышать? Такой тихий, мягкий, нежный. Голоса, подобные этому, бывают только в сказках. Не похож он ни на визгливый голос тёти Петуньи, ни на старческий голос миссис Фигг, ни на другие женские голоса, которые Гарри когда-либо слышал. Однако ему казалось, что, возможно, он слышал его в раннем детстве (он и сейчас ребёнок, но восемь лет — это уже ого-го! Он уже ходил в магазин один, резал мясо большим кухонным ножом и подстригал кусты в саду. В общем, Гарри был уже почти что совсем взрослый), пока ещё не начал жить с Дурслями, но он бы запомнил. У него вообще была хорошая память. Он, например, помнил, что тётя Петуния не любит, когда на зеркале в ванной остаются разводы, даже на самом верху. В её доме должна быть идеальная чистота, ведь дом — лицо хозяйки. Конечно, уборка не делала её лицо красивее. Во-первых, уборкой занималась не она, а во-вторых, стать красивее ей уже не помогут никакие средства. Но в доме всё равно должно всё сверкать. Её голос в тот раз, когда он не вытер зеркало дочиста, был до ужаса противным. — Мальчишка! Что за грязь? Неужели ты настолько бесполезное создание, что даже элементарное задание выполнить не в силах? Мы с Верноном старались воспитать из тебя приличного человека, но, видно, яблоко от яблони недалеко падает! — Ноздри тёти Петуньи грозно раздувались, её глаза выражали презрение. — Возможно, наказание поможет тебе запомнить, как надо делать и как не надо? Наказания, наказания, вечные наказания — тяжкое бремя для маленького мальчика, который зачастую не понимал, за что его наказывают. Вчера Гарри плохо протёр пыль в гостевой комнате. Сегодня Гарри слишком часто мелькал перед глазами дяди Вернона. Завтра Гарри станет слишком громко дышать. Неужели у всех наказаний в мире такие глупые причины? Или дело и правда в нем, в маленьком Гарри. Он действительно никчемное отродье пьяницы и распутной девки? Ему бы не хотелось в это верить. Гарри же не делает ничего плохого, наоборот, только хорошее! На прошлой неделе он нашёл маленькую змейку в саду и дал ей напиться воды. Она даже сказала ему «спасибо». Так почему же вся его семья считает, что он глупый и ужасный? Может, было бы лучше, если бы его не существовало вовсе? Но кто бы тогда мыл зеркало в ванной? В итоге для того, чтобы тщательно убраться, ему каждый день приходилось нести тяжелую лестницу из подвала. Два раза он с неё даже упал. Но ему не было больно, честно! Дяде Вернону не нравилось, когда Гарри плохо мыл дверь гаража. — Гараж должен быть таким же чистым, как и машина, заруби себе это на носу, мальчишка! Что подумают о нашей семье соседи? — толстое заплывшее лицо становилось багровым, брови сходились на переносице, рот, в крике, расползался до ушей. Огромная рука с чудовищной скоростью взлетала вверх, хватала ребёнка за волосы и, вырывая их, тащила в чулан. Гарри научился мыть дверь гаража. И как не научиться после множества кошмаров, в которых эта самая рука, красная, сплошь покрытая чёрными волосами, хватает его где придется — тянет за волосы, сдавливает шею, совсем не давая вздохнуть, оставляет яркие синяки на руках, как бы надевая несчастливые браслеты. Дурсли ненавидели Гарри ещё больше, когда он брал книги из шкафа в гостиной. Они слишком дорогие для него, слишком ценные. Своими грязными руками он точно замарает белые страницы, оставит на них следы своей испорченности. Сами же Дурсли не читали книг вообще. «Лорд всегда считается ученым человеком, даже если он не умеет читать. Он грамотен по праву рождения»* — даже если Дурсли не были лордами, аристократами они себя считали, а значит и не обязаны были заниматься своим образованием сверх установленного в обществе минимума. Они и без того умнее какого-то мальчишки. А Гарри читать любил. Приключения, детективы и фантастика были его фаворитами. Они погружали его в совершенно другой мир, без криков и унижений, без расстройств и неудач. Чтение для него — время отдыха, счастливое время. Как бы он хотел сам стать героем книги — отважным путешественником, который в одиночку выживает на острове, храбрым матросом или веселым пиратом, отправляющимся на поиски сокровищ на огромном корабле (он бы назвал свой «Благословенный» — такой бы точно плыл далеко и долго!), и, совсем немножко, волшебником. Он был бы хорошим: лечил людей и животных. Скорее животных — они его никогда не обижали. Никогда и никто, кроме бульдогов тётушки Мардж. А ещё Гарри наколдовал бы себе мороженое, обязательно шоколадное. Ему иногда очень-очень хотелось его попробовать. Однако лучше вернуться к тому голосу. Не странно ли, что он звучит в его голове? Он как-то краем уха услышал, что это нехорошо. Либо это болезнь, либо паранормальщина. Но Дурсли всегда говорили Гарри, что магии не существует, что он все придумывает. Значит, он заболел. Это не очень здорово. Но такой голос разве может быть плохой? «Маленький мой» — нежный, печальный голос. Тем же голосом кричала женщина в его самом страшном кошмаре. Зелёный свет, так сильно похожий на цвет его глаз, громкий смех, женский крик. Неужели кричала его мама? Возможно ли, что это было настоящим воспоминанием, а не простым сном? А не спит ли он и сейчас? — Маленький мой, мне тяжело смотреть на то, как ты страдаешь, — так нежно-нежно. К нему никто ещё так не обращался, — я могу перенести тебя в лучшее место. Там будет человек, что обязательно станет тебе дорог. Он будет частью тебя, твоим продолжением, твоим сердцем и душой. Вы связаны самой судьбой.– Невероятно. Неужели такой человек и правда где-то есть? Он примет его, ужасного, невоспитанного Гарри? Но разве то, что предлагает ему голос — реально? Перенестись… Возможно ли чудо? Может ли он поверить хоть раз… — Тебе нужно просто согласиться, дорогой! Ну же, сынок. Надежда. Я могу стать счастливым? Я хочу! Мама, я правда этого хочу! — Да…мама. Я согласен, мама! Сейчас его закрутит в вихре, всё вокруг перевернётся, заискрится. Он окажется в тёплом месте, где у него будет мягкая кровать, новая одежда и шоколадное мороженое. Его мама поможет ему, он станет, наконец, счастливым! И рядом будет близкий человек, его судьба… Ничего не произошло. Голос исчез, и надежда маленького мальчика вместе с ним. Так это все сон… Жалко. Но завтра рано вставать, чтобы приготовить Дурслям завтрак. Спокойной ночи, Гарри. Спокойной ночи. * «Лорд всегда считается ученым человеком, даже если он не умеет читать. Он грамотен по праву рождения» — цитата из книги Виктора Гюго «Человек, который смеётся».

***

— Боже мой! — снова неизвестный ему голос. Интересно, может он по-немногу сходит с ума? Вот, руки дрожат. А, ему просто холодно. Холодно в августе? Нет, наверно ему это тоже приснилось. У Гарри же бывают яркие, живые сны. Ему как-то снилось, что он катается на жирафе, который своими длинными ногами чуть не угодил в логово к крокодилам. К счастью, их спас лев. А однажды ему приснился мотоцикл, летящий по небу! Ветер был как настоящий! Точно, он ещё не проснулся. Наверно пора открыть глаза. Убедиться, что ничего в его жизни не изменилось. — Ой… — это и правда был «ой». Где он вообще? Незнакомое место, такого он точно не видел. К тому же всё вокруг тоже выглядит странно: необычная архитектура, сейчас так уже не строят, женщина, одетая по моде прошлого века. И сам Гарри…почему-то лежит на земле? И в этом месте точно не лето — прямо перед ним лежал мокрый оранжевый листочек. — Мальчик! Ты чей? Чего тут разлегся? — карие глаза девушки напоминают крупные монеты. Даже её рыжие волосы как будто удивлены — совсем распушились. Наверное, она кудрявая. Её волосы могут посоперничать в растрепанности с волосами Гарри: у них есть все шансы выиграть. Слова отчего-то никак не хотели выходить наружу. Как будто он в этот момент стал совсем немой. Немой… Вдруг нахлынула паника: дыхание сперло, не вдохнуть, не выдохнуть, руки задрожали, к глазам подступили предательские слёзы — а Гарри никогда не плакал, даже когда упал с лестницы после подножки Дадли! — Ох. Я ненавижу детские истерики, мальчишка! Если тебя сюда подкинули, тогда так и скажи! Ах, не можешь? Ну что ж…жизнь в приюте быстро вернёт тебе голос. Приют? Как? И правда, над входом в самое ближайшее здание на цепях болталась вывеска — Приют Вула. Это здание чем-то напоминало колокольню: оно было метров двадцать в высоту и делилось на две равные части. Нижняя была широкая, перед дверью, ведущей внутрь неё, стояли выбеленные колонны — единственная светлая деталь в этом мрачном месте. Окон в ней не было. Верхняя часть была узкая, и ничем особым, кроме огромных старых часов, не выделялась. Стрелки на часах показывали ровно восемь утра. По бокам от этого, вероятно, главного здания, стояли два дома поменьше — трехэтажные, с маленькими частыми окошечками. Из этих окошек то тут, то там выглядывали детские головы. Гарри оглянулся — прямо позади него стояли чугунные ворота, которые, как ему показалось, угражающе лязгнули в этот момент. За ними находилась незнакомая пустая улица. — Вставай. Не хватало ещё, чтобы ты чего подхватил на морозе. Идем, — Гарри, кое-как встав, пошёл следом за девушкой. Та ругалась на него за то, что он оказался на улице в футболке и шортах. Никакой обуви на нём не было. Это действительно была неподходящая одежда для ноября. Оказалось, что девушку зовут Марта и она работает помощницей в этом приюте, хотя терпеть не может детей. – Ах, так тебе теперь интересно, почему я тут работаю? — Зарплата тут не такая уж и маленькая, всё-таки не все соглашаются вытирать вам сопли, а кому-то надо. К тому же иногда приезжают довольно интересные мужчины…богатенькие, — её захлестнуло какое-то воспоминание, на лице появилась мечтательная улыбка. Но стоило ей зайти в здание, как она тут же снова стала серьёзной, — стой тут и никуда не уходи. Я к директрисе. Посмотрим, куда тебя пристроить. Гарри уставился в пол. Прислушался. Вокруг него не было людей, а значит была возможность внимательно осмотреться. Пол был выложен безрадостной чёрно-белой плиткой. Стены оказались кирпичными, но сложены были совсем плохо — сквозь щели уныло задувал ветер. Перед входной дверью лежал маленький ковёр, напротив входа — деревянный стол с подкосившейся ножкой. Над ним висела картина. Это было море — бурное, бушующее, злое. Оно поглотило несчастный кораблик — из-под волн виднелась лишь мачта. Всё это великолепие освещала гигантская люстра — единственный предмет роскоши в этой развалине. Хотя, надо признать, тут было чисто. Из комнаты шли два коридора — направо и налево. В левый как раз и пошла Марта. Интересно, как он тут оказался? Мама всё-таки перенесла его? И почему он не может разговаривать? И разве в таком месте можно стать счастливым? Но новое место — новые возможности, так что он обязательно попробует. Послышался стук каблуков. — Вот этот мальчик, миссис Коул. Ничем не примечателен. Ужасные лохмы, кошмарная одежда. — Вижу, Марта. Здравствуй, ребенок. — Эта женщина выглядела недовольно, причем это недовольство будто въелось в черты её лица. Губы её были поджаты, уголки их резко опускались. На переносице видны морщины, которые образуются, если человек часто хмурит брови. Волосы её, наполовину седые, лежали на плечах волнами, — Марта сообщила мне, что ты не говоришь. Это правда? Гарри попробовал было ответить, но из горла не вырвалось ни звука. Он кивнул. Сложились в тонкую ниточку и без того тонкие губы. — А говорил когда-нибудь? Снова кивок. Губы слегка разжались. — Это прекрасно. В таком случае, у нас получится вернуть тебе голос. Сколько тебе лет? Покажи на пальцах. Ах, восемь. Отлично. Следуй за мной. Теперь ты будешь жить в пятнадцатой комнате. Тебе несказанно повезло, почти все ребята там одного с тобой возраста и как раз есть свободная кровать. Завтра после обеда я назначаю тебе осмотр врача и встречу со мной. Надо сделать тебе документы. Марта зайдёт за тобой. Ребята? Точно, он же попал в приют. Интересно, какой будет комната? Сколько там будет кроватей? Три, четыре? И будет ли там тёплый ковёр? О, он узнает, каково жить в комнате с высоким потолком, да еще и не в одиночку. А ещё у него появятся документы. Вроде у Дурслей была какая-то бумажка с его именем и датой рождения. Наверно ему нужна такая и здесь. От нетерпения Гарри начал слегка подпрыгивать. Путь до комнаты не занял много времени. Коридоры, правда, выглядели даже менее гостепреимно, чем главная комната: освещения совсем не было, как и ковров. Одна-две картины, редкие окна и двери, двери, двери. Наконец миссис Коул остановилась. Оглянулась, осмотрела Гарри с ног до головы и, видимо что-то для себя решив, без стука открыла ближайшую дверь. — Здравствуйте, дети. С этого дня с вами живёт новый мальчик. Ему восемь лет, но из-за некоего происшествия он не разговаривает, — мальчики, видимо привыкшие к подобным внезапным посещениям, слушали её довольно спокойно, — вон та кровать с этого дня твоя, — она снова обратились к Гарри. Кровать, на которую указала директриса, была двухэтажная, как и все кровати в этой комнате. Свободным был нижний ярус. — Увидимся с вами на ужине. Миссис Коул, шепнув что-то Марте, ушла. Марта, собственно, тоже не стала задерживаться и шмыгнула вон. Гарри огляделся. Первое, что бросалось в глаза — кровати. Двухъярусные железные кровати, стоявшие близко-близко друг к другу, были застелены серым бельем, на котором кое-где виднелись пятна и заплатки. Кроме кроватей в комнате было два шкафа, от пола до потолка, и маленькое окно, сквозь которое в комнату попадал неяркий свет. Второе, что сразу заметил Гарри — все взгляды в комнате были направлены на него: его изучали словно диковинную зверушку. Ребят оказалось не трое или четверо, их оказалось двенадцать человек. Он — тринадцатый. Несчастливое число. — Что ж, новенький, — роль оратора на себя взял самый крупный мальчик, на вид ему можно было дать лет одиннадцать, — значит, не говоришь? Ну вот и славно. Мы здесь не любим тех, кто много болтает, — в этот момент дверь в комнату снова открылась, но на этот раз вошла одна Марта — принесла ему подушку, одеяло и какой-то свёрток. — Чтобы вели себя хорошо! Новенького мне не обижать, — с чего бы это Марта стала его защищать? Разве он ей понравился? Он же почти заревел перед ней, а она плакс не любит. А Марта вдруг обернулась и подмигнула ему! Ему, Гарри, никто никогда не подмигивал. Он несмело улыбнулся в ответ. Ребята вокруг тоже заулыбались, и у Гарри затеплилась надежда. Но стоило только Марте уйти, как она рассыпалась в прах. — И чего это она тебя защищает? Неужели ты сын какого-нибудь богатея, вон и одежка явно заморская? Или ты подлиза? Ну, щенок, раз попал к нам, мы тебя жизни научим, — крупный мальчик встал, взлетела вверх рука. Гарри гулко сглотнул.