I flew to you (by the stars)

      Чонвону не следовало садиться за руль.       Машине не стоило срезать на повороте и тормозить о дерево.       Но Хисын думает, что так, вероятно, будет лучше. Непонятно каким образом, и всё же будет.       К сожалению, Чонвон успевает вытащить Хисына до того, как салон охватывает ярко-оранжевым пламенем. Хисын валится на землю вслед за Чонвоном, прикрывается немеющими ладонями и слышит, как сзади что-то начинает свистеть и шипеть.       — Вызовите пожарных!       — И скорую!       Незнакомые голоса и прочие звуки смазываются, превращаясь в хаотичную какофонию. Хисын переворачивается на спину, с трудом кашляет неразборчивыми фразами и держится за горло — то ли пытается придушить себя, то ли разорвать невидимые путы. Чьи-то руки аккуратно и отточенно приподнимают его за корпус, и это последнее, чем Хисын ощущает.       Всё остальное мгновенно забывается.       Сквозь суматошный вихрь и опасный омут вокруг Хисын слышит, как горячо переговариваются работники скорой помощи, и тоже пытается что-то сказать. Не получается. Собственный язык не слушается.       Следующее превращается в мутные эпизоды.       Вот Хисына переносят в служебную машину с красным крестом, вот бегло осматривают, пока везут в отделение, а вот и отдача от неровной дороги. Затем быстро складывается ощущение, что эти воспоминания не принадлежат Хисыну.       Может, он уже начал умирать. И хорошо, потому что в борьбе за жизнь нет смысла.       С недавнего времени многое потеряло смысл.       Первый раз, когда Хисын просыпается, приходится на ночь. У окна справа от кровати слабо горит лампочка, обливающая палату неровным светом. Хисын промаргивается и крутит головой в попытке вспомнить, что привело его сюда.       На нём тонкое одеяльце. Тело Хисына перебинтовано, и он практически не чувствует ног, пальцев на ступнях. Поднеся левую ладонь к лицу, Хисын отмечает, что та выглядит отвратно грязной по сравнению со стерильной больницей.       — Ты до сих пор дуешь губы, как маленький ребёнок.       Хисын поднимает глаза и так и застывает с согнутыми пальцами — заглядывая за занавески, напротив кровати стоит тёмноволосый парень в мешковатых штанах и футболке, которые принадлежат Хисыну.       Обернувшись, парень одаривает его смущённой улыбкой и присаживается на стул с левой стороны.       — Сону-я?..       — Привет, хён.       — Ты пришёл…       — Конечно, я же не мог бросить тебя, — застеснявшись, Сону склоняет голову и позволяет пушистой чёлке спрятать припухшие глаза.       — Мы очень давно не виделись… — севшим голосом шепчет Хисын.       Сону берёт его исцарапанную ладонь в свои и оставляет на кровоточащей ранке мягкий поцелуй. Кожа у Сону чистая и бледная, почти призрачная. Совсем не похожая на кожу Хисына. Тот невольно расслабляется, едва мягкие подушечки начинают привычно оглаживать сбитые костяшки.       — …словно вселенная решила разлучить нас, да? — Сону звучит печально и устало. Поправив край одеяльца, он придвигается ближе. — Я соскучился, хён.       — А я-то как!       Хисын вдруг оживляется, пытается приподняться на подушках и сразу ломано стонет, потому что по груди и животу расползается нечто болезненное.       — Тише-тише, не вставай, — Хисын готов разрыдаться из-за нежного тона Сону, но сдерживается. Сону гораздо впечатлительнее, не стоит тревожить. — Где болит?       Чувствуя себя пятилетним малышом, Хисын стыдливо всхлипывает и указывает на подбородок, затылок и забинтованный бок. Сону шепчет ему что-то утешительное в спутанные волосы, покрывая бережными поцелуями синяки и ранки.       Когда доходит очередь до подбородка, Хисын боязливо обхватывает лицо Сону и ожидает отказа. Сону не отказывает. Стараясь не причинить вред, он встаёт на носочки и прижимается холодным лбом к шее Хисына. Это сила самовнушения, но после прикосновений Сону боль Хисына затихает.       — Слушай, Сону-я… Прости меня. Я был не прав.       Хисын говорит спокойно, спрятав взгляд. Скрыть слёзы всё равно не получается. Его голос начинает дрожать.       — Я не должен был говорить тебе то, что сказал тогда, и не должен был отпускать. Если бы… если бы я только остановил тебя…       — Но я же здесь? Перестань так переживать и плакать, иначе добрая медсестра Пак выгонит меня, — Сону воздушно хихикает, тычась ледяным носом в щёку Хисына. Его пальцы стирают мокрые следы от слёз. — Лучше поспи и восстанови силы.       — Можешь подержать меня за руку? — изнурённо просит Хисын, почти успокоившись. Присутствие Сону всегда умиротворяло его.       — Ещё спрашиваешь, — добродушно фыркает Сону и возвращается на стул, затем переплетает их пальцы. — Сладких снов, хён.       Сердце Хисына словно нашло столь долгожданный покой. Рядом с Сону ему становится безопасно и тепло. Поёрзав в поиске удобной позы, Хисын закрывает глаза и наконец доверяет заботу о сне возлюбленному.       Второй раз за ночь Хисын просыпается в кромешной тьме, вспотевший и испуганный. Он подскакивает на жёсткой постели, игнорирует раздирающую живот боль и осматривается: будто специально сегодня луну едва видно.       — Сону?.. Сону!       Из-за того, что два месяца назад Сону после крупной ссоры ушёл из дома и оставил Хисына одного с боязнью темноты, теперь тот никак не может переносить любое отсутствие освещения.       — Сону?!       Хисына мигом накрывает настоящей паникой. Дышать он способен лишь с трудом. Хисын поднимается на дрожащих руках к лампочке у окна и двигается слишком поспешно. Не удержавшись на краю матраса, он камнем валится на пол. Его предплечье пронзает стрелой.       — Сону-я, прошу…       Хисын скрючивается на холодной плитке, подтягивая колени к окрашивающейся в красный груди, и рыдает, рыдает и рыдает без конца. Попытавшись крепко зажмуриться, Хисын шумно всхлипывает — это не спасает от скалящихся призраков, раздирающих лодыжки и пробирающихся сквозь укусы под кожу.       Это всё нереально, это всё так реально. Это всё так бьёт Хисына по самому слабому, разрубая пополам. У него не получается успокоиться.       — Сону-я, почему ты оставил м-меня?..       Хисын чуть ли не воет, впиваясь зубами в перебинтованную ладонь — наивная, но хоть какая-то попытка заглушить собственный голос и не привлекать внимание дежурной медсестры.       Теперь Хисын уверен, что Сону не придёт.       Он и не приходил.       Жестокая реальность ставит Хисына на колени и заставляет вспомнить то, от чего он очень долго убегал.       Словно назло, перед опущенными веками мелькают объёмный картинки, и Хисын бьётся о пол лбом. Он видит перед собой на расстоянии вытянутой руки чужую улыбку, чужие пальцы и сверкающие любовью глаза. Человек в воспоминаниях гладит Хисына по волосам, прячется в плече, обнимает за шею, и это так ярко и чётко, точно происходит в реальности.       — З-зачем ты делаешь эт-то…       Хисын вспоминает всё, что произошло ровно два месяца назад, его атакуют события, случившиеся после. Как глупо, что он хотел умереть в тот же день, когда Сону признали пропавшим без вести.       Сейчас Хисын с собой один на один — жалкий, захлёбывающийся слюнями, отчаявшийся и вытирающийся окровавленными руками.       Сейчас Хисын просто один.       Пьяный и несовершеннолетний Чонвон должен был сесть за руль.       Машина должна была срезать на повороте и затормозить о дерево.       А Сону… Сону должен был вернуться домой ровно два месяца назад.

Как мне дальше жить, с этой бесконечной болью?