Choose me.

Я встретила его в апреле. За окном розовые лепестки пустились в пляс под натиском дождевых капель, смывающих пыль со старых окон, заколоченных решетками. Многолетний привычный пейзаж. Внутри тихо и пусто. Привычно. Тонкий матрас позволяет ржавым пружинам свободно оставлять все новые следы на столь же тонкой коже. Привычно. Еда со вкусом больницы и таблеток - проглатываешь под взглядом медсестер, лишь бы не наказали. Привычно. К столу вновь подходит один и тот же мужик - Макото. Он всегда пахнет больничной кашей и трясется, до скрипа сжимая стул. Его истинная умерла год назад и его привезли сюда спустя полгода - абсолютно безумного и с синей шеей. Пытался повесится, но веревка оборвалась. Я, по самой не счастливой случайности, была похожа на эту бедную девушку, поэтому каждый чертов день я видела или ненавидящего Макото или умоляющего. В первом случае он хрипло шептал, что из-за меня он торчит в аду. Во втором - умолял, чтобы я вернулась к нему. Тоже привычно. В больнице в целом основная часть - это те, кто потерял своих истинных и не стал принимать подавители. Есть часть тех, кому они не помогли. А есть такие, как я. Если у тебя еще нет соулмейта, то ты никто. Поэтому в первом варианте людям дают таблетки, а нам дают витаминки, повторяя, что совсем скоро мы объединимся со своей половинкой и станет легче. Наверное кого-то это могло успокоить, но какого черта мне думать о будущем, если я просто хочу умереть? Родители были поглощены своей любовью, уперто не замечая, что со мной что-то не так. Мир был похож на черную дыру, которая засасывала все, что я хотела считать важным. Очень-очень хотелось любить. По-настоящему, до хруста в костях. И я влюблялась едва ли не в каждый столб, уверяя себя, что этот раз точно другой. В этот раз я больше не буду чувствовать себя неполноценной. Все это было забавно, пока я не рассказала родителям про Аки. Аки сидел сзади меня и мы часто обедали вместе. Он вечно таскал мне шоколадки и словно случайно дотрагивался до моей руки. А еще мне нравились его глаза. Такие необычно светлые для Японии, похожие на иссохшую летом зелень. В тот день всегда туманно-влюбленный взгляд родителей изменился. А от пощечины остался синяк. Не позорь нас. Ты должна ждать истинного. Должна. Должна. Должна. Я всегда была должна в мире, где позорно было любить кого-то, кроме своего соулмейта. Подростки в пубертате прятались по темным закоулкам, закрывая друг другу рты, чтобы никто не услышал. Пухленькие дяденьки, которым еще не повезло встретиться с истинным, натягивали тканевые маски и растворялись в неоне клубов, торгующих платными прикосновениями. Измазанные яркими блестками женщины, потерявшие свою половинку, продавали свое тело, искусственно улыбаясь, словно они были еще живы. Все знали, что нет. На следующий день Аки спросил, что с моей щекой. А я попросила его пойти на перемене за школу, чтобы поговорить. Я поцеловала его. Так на другой части моего лица появился еще один синяк. Все это было ложью. И я не имела право ни на что. Все мои чувства, желания, мечты - вся я была иллюзией, пока не встречу истинного. Аки по-джентельменски ничего не рассказал, просто пересев за другую парту. А я полгода готовила себя морально, чтобы в один день перерезать себе вены. И все было идеально. Я знала, что родители на очередном из бесконечных свиданий. Знала, что замок сложно открыть. Знала, что у меня есть достаточно времени, чтобы истечь кровью и наконец почувствовать хоть что-то настоящее. Смерть. Но потом я проснулась здесь. Привязанной к кровати, а еще больше связанной упрекающими взглядами родных. Мама просто покачала головой и они ушли. Вот уже два года как ушли. Мне не говорили, что со мной и когда меня выпустят, а через полгода я перестала спрашивать. Поняла, что отсюда просто так не выпускают. А в любви мамы и папы не было место для маленькой грустной шалавы, которая готова целовать каждое дерево. Я привыкла кивать, когда врач в очередной раз говорил, что скоро я найду истинного и станет лучше. Я привыкла есть витаминки, слушая рассказы о том, какие это сильные таблетки. Привыкла к невкусной каше, от которой иногда выворачивало в вычищенные туалеты, пропахшие хлоркой. Привыкла говорить, что мне лучше и что я очень сильно хочу жить дальше. Никогда так сильно мне не хотелось сдохнуть. Даже в тот день, когда ванна окрасилась в красный. На второй год своей никчемной жизни в белых стенах больницы я встретила его. Он с интересом сидел за столом, выслушивая очередные гневные тирады Макото. - Я не могу жить без нее. Вот ты везунчик, молодой.. твоя половинка еще будет с тобой, ты будешь счастлив! А мне теперь только дорога в ад. Весь чертов белый пол покрылся липкой темной жидкостью. Он наносил удары по Макото даже когда его пытались оттащить трое санитаров. В его аметистовых глазах плескалась ненависть. А еще жизнь, которой мне так не хватало. Это был первый человек за два года, который в открытую сказал, что ему плевать на правила мира. Нет, за все года, сколько я просыпаюсь утром. И я тайно последовала за санитарами, узнав в какую одиночную палату его заперли. Я щипала себя за руку половину ночи, чтобы не уснуть и когда наконец все стихло я пробралась туда. С последнего ужина я сохранила одну маленькую конфетку и просунула ее под дверь, привлекая внимание. - Чего тебе? Даже его шепот был надменным и грубым. Он даже не был удивлен. Но почему-то мои губы растянулись в улыбке. - Я тоже ненавижу все это. - Почему молчишь? - Мне страшно. - И что ты хочешь от меня? Мне бы хотелось знать. - Просто я хочу ненавидеть это вместе. Пожалуйста. Жалкая. Жалкая. Жалкая. - Как тебя зовут? - Мари Нагата. Из-под звери показались тонкие пальцы и я осторожно дотронулась, словно за куском металла дикий зверь. - Я Ран Хайтани.