Перелетные птицы держат путь на восток

Я думала, что черная полоса в моей жизни закончилась, когда корабль отчалил из гавани Плимута, унося меня далеко от берегов дождливой Англии, от семейки Халлатанов и навязанного чувства долга по отношению к людям, которые вытирали об меня ноги. Робер де Сабле, каким бы он ни был человеком при жизни, вырвал меня из зловонного болота английского дворянства и дал возможность самой распоряжаться своей собственной жизнью. За это я буду ему благодарна до последнего вздоха. Не сказать, что на Святой земле было просто. Едва я ступила с корабля в Тире, меня захватил безумный водоворот событий: битвы, осады городов, переговоры, банкеты, снова битвы и снова званые ужины. Я не любитель подобных мероприятий, но во всяком случае у меня была иллюзия свободной воли. Орден тамплиеров - такой себе борец за справедливость, как потом окажется, но пока все шло по намеченному плану, я была довольна собой. Слепа, но довольна. Пока не появился "бесшумный орел" и не перевернул все с ног на голову. Мы прошли долгий путь от злейших врагов к союзникам по неволе, а затем - к любовникам и супругам. Альтаир не просто привез меня в Масиаф, он дал мне возможность оттолкнуться от дна и начать жизнь с чистого листа. Став женой повелителя ассасинов, я не просто обрела новый социальный статус, госпожа Мария ибн Ла-Ахад получила реальную власть, чтоб сделать жизнь лучше хотя бы в пределах Масиафа; школа для мальчиков и девочек - мое самое большое достижение. Но еще я смогла обрести мир и покой рядом с любящим мужем и двумя сыновьями. Мне казалось, что ничто не может поколебать это, но, как известно, ничто не вечно под луной. Родерик сидел на стуле с кислой миной на лице рядом с моей, прости Господи, матушкой. Малик так и остался на том же месте, будто его пригвоздили к столешнице; на удивление Аль-Саиф не закидывал нас остротами, а вместо внимательно слушал рассказ Стаффорда. Альтаир откинулся на стуле и за все время не проронил ни слова, хотя в этом не было никакой нужды: я и так знала, что он в неописуемой ярости и смятении. Рассказ вышел и правда удивительный: Эдмунд Халлатан десять лет спустя решил свести со мной счеты и отомстить за братца, а по совместительству моего первого мужа, и для этого он привез в Акру леди-маму с целью шантажа (очень странный он выбрал предмет для угроз, учитывая, что мы с матушкой не виделись больше десяти лет). Родерик же, руководствуясь исключительно благородными мотивами, по-рыцарски спас женщину в бедственном положении, выкрал ее у злодея Халлатана и привез к давно пропавшей дочери. Красивая история, только в реальной жизни сказок не бывает, и Стаффорд, как и все прочие, преследует свои интересы. А еще по невиданному совпадению крестоносцы решили прогуляться до Масиафа. Чудеса да и только! — Почему ты вернулся, Родерик? — мой неожиданный вопрос заставил всех присутствующих повернуться. — Вы, госпожа, невнимательно слушали, — Родерик повернул голову и попытался придать себе небрежного вида. — Я же сказал, что не хотел допустить шантаж со стороны... — Leave these fairy tales for my mother, [Оставь эти сказочки для моей матушки,] — я скрестила руки на груди и оперлась бедрами о подоконник. — You can tell others what a saint you are, I know you very well, bastard. [Другим можешь рассказывать, какой ты святоша, я знаю тебя, гада.] — Really? [Вот как?] — Родерик откинулся на спинку стула и заглянул мне в глаза. — In this case, you know the answer. My words spoken in Kyrenia remain valid. [В таком случае, ты и сама знаешь ответ. Мои слова, сказанные в Кирении, остались в силе.] — Mine as well, [Как и мои,] — я едва сдерживалась, чтоб не сорваться и не покалечить Стаффорда, но все же смогла удержать себя на месте; сложившаяся ситуация невероятно раздражала, возможно, потому, что я не могла ее контролировать. — You, my lady, are much more calculated than you want to seem, [Ты, госпожа моя, куда расчетливее, чем хотите показаться,] — Родерик провел рукой по своим пшеничным волосам и слегка усмехнулся. — Between a modest knight and a prince of assassins, you made your choice in favor of wealth and prosperity. However, you need to periodically share a bed with a messy Arab, but you can turn a blind eye to this. [Между скромным рыцарем и повелителем ассасинов ты сделала свой выбор в пользу богатства и достатка. Правда, нужно периодически делить постель с немытым арабом, но на такое можно и закрыть глаза.] Мне стало мерзко, будто я вернулась в ту киренийскую подворотню. Тогда я говорила с Родериком в последний раз, и более того, была твердо уверена, что никогда больше не увижу своего некогда друга. И вот, спустя десять лет мы смотрим друг на друга, и я не чувствую ничего, кроме кромешного разочарования. Родерик никогда не был невинной овечкой, пешкой в руках Армана Бушара; истинное лицо Стаффорда вскрылось только сейчас: под маской прятался никто иной, как наглый, пошлый и бездарный мужичонка. Я еще раз убедилась в своей наивности, если считала такого человека товарищем, а это значит, ничто не мешает отплатить той же монетой. — You've understood nothing, [Ты так ничего и не понял,] — я медленно приблизилась к Родерику. — Do you want to know the truth? So here it is. I would choose any man over you, just because he hasn't fucked whores and told them to pretend to be me. [Хочешь знать правду? Так вот она. Я бы предпочла любого мужчину тебе, хотя бы потому, что он не трахал шлюх и не говорил им притворится мной.] Стаффорд изменился в лице и удивленно уставился на меня. Он явно не ожидал, что мне известно о его грязных делишках в Кирении; время, проведенное в борделе, не прошло ни для кого даром. И я сама перестала быть наивной максималисткой, бездумно рвущейся в бой. — Maria, what are you talking about? [Мария, о чем ты говоришь?] — воскликнула матушка, пораженно смотря то на Родерика, то на меня. — Didn't you know about this, my lady? [А вы не знали об этом, миледи?] — я театрально хлопнула в ладоши; я никогда не отличалась терпением, но этот цирк мне порядком надоел. — It's just that sir Roderick Stafford isn't as sinless as you thought him to be. And the “messy Arab”, as monsieur put it, has more dignity and honor than all the damn knights of Acre! [Просто сэр Родерик Стаффорд не такой безгрешный, как вы о нем думали. А в "немытом арабе", как мсье выразился, достоинства и чести больше, чем во всех долбаных рыцарях Акры!] — Мария, возьми себя в руки, — я не сразу узнала голос мужа; мы встретились взглядами, и он жестом указал на стул рядом с собой. Я кивнула и села, положив руки на колени. Внутри меня бурлила бессильная злоба, которая, если бы вырвалась наружу, уничтожила добрую половину Масиафа. Чтож, знакомое чувство: много лет назад я испытывала подобное, когда на балконе Акрского замка сражалась с одним приставучим ассасином. Неожиданно мою руку накрыла знакомая шершавая ладонь и ласково сжала. Я посмотрела в черные глаза мужа, и смертоносная буря в душе начала постепенно утихать. Я слегка улыбнулась, показывая, что в порядке, хотя нам с Альтаиром достаточно одного только взгляда, чтоб понять друг друга. В коридоре послышался топот и детский смех. Дверь распахнулась, и в комнату вбежал Сеф, который, естественно, в очередной раз сбежал от Зюхры в поисках приключений. Едва ли не с порога он начал радостно кричать и хлопать в ладоши: — Папочка, а когда ассасины будут прыгать с башни? — спросил сын, но едва он заметил Родерика, тут же расплылся в улыбке, подбежал к мужчине и начал кланяться: — Мира и покоя, эфенди! Вы приехали к маме и папе в гости? Следом вбежал запыхавшийся Дарим, который на секунду потерял брата из виду и уже представил, а какую беду мог попасть Сеф. Увидев кланяющегося брата, он, к моему величайшему удивлению, сдавленно улыбнулся и подошел к Родерику. — Добрый день, эфенди, — Дарим почтительно склонил голову и, взяв за руку брата, повернулся к Альтаиру и сказал: — Папа, это тот эфенди, который спас нас в Иерусалиме. — Что он сделал?! — воскликнула я, переводя взгляд на мужа. — Что значит "спас"? — Maria, are these your children? My grandchildren? [Мария, это твои дети? Мои внуки?] — матушка прижала ладони ко рту и внимательно смотрела то на Сефа, который умостился у меня на руках, то на Дарима подошедшего и прижавшегося к своему отцу. — Альтаир, объясни мне, твою мать, что произошло в Иерусалиме! — я впервые повысила голос на своего мужа и, по совместительству, на своего повелителя, ведь на Кипре Альтаир посвятил меня в ассасины, когда я сиганула с крыши в сено; Родерик хотел что-то сказать, но тут же осекся после моих слов: — Shut up, freak! [Закрой свой род, урод!] — Вы уж простите, что я лезу в вашу семейную драму, но мне пока донесения не приходило, что крестоносцы передумали захватывать Масиаф, — Малик выглядел уж слишком расслабленно, покачивая ногой, пока мой муж сидел сгорбившись и закрыв лицо руками. — Раз уж ты, Родерик, сын Роберта, удрал из Акры вместе с матушкой Марии, может ты поделишься с нами планами твоих друзей? Поведай нам, с чего регент решил нарушить подписанное им же мирное соглашение. И, да, было бы не плохо узнать, что с этим всем "счастьем" делать. — Альтаир! — я продолжала настаивать, потому что никто не соизволил поделиться со мной произошедшим в Иерусалиме, хотя у нас с Альтаиром никогда не было секретов друг от друга. Во всяком случае, мне так казалось. — Да оставь меня наконец в покое, Мария! Я ни с кем не обязан обсуждать свои решения и поступки! — крикнул муж и со злостью стукнул кулаком по столу. — Maintenant, au lieu de m'occuper de fraternité, je comprendrai vos amants! [Теперь вместо того, чтоб заниматься братством, я буду разбираться в твоих любовниках!] Воцарилась такая тишина, что можно было услышать, как удивленно моргают часовые-ассасины, ставшие невольными свидетелями произошедшей сцены. Сердце в груди больно сжалось: за десять лет совместной жизни Альтаир впервые повысил на меня голос, и еще обвинил меня в связи с Родериком! Я вновь почувствовала себя беззащитной девушкой, которую несправедливо приговорили к высшей мере на лимассольской площади. Но перед Стаффордом и матушкой я точно не покажу слабости, а еще - перед детьми, которые напугано жались к моим ногам. — Простите мою дерзость, повелитель, — я встала и сделала реверанс мужу, а затем взяла на руки Сефа. — С вашего позволения, я заберу детей и оставлю вас. — Мария... — почти шепотом на выдохе сказал Альтаир; может, он и жалел о своих словах, но слово ведь не воробей... Я взяла за руку Дарима, и мы быстро покинули зал. Сыновья молчали, а Дарим с тоской косился на меня; я смотрела прямо и старалась придать себе непроницаемый вид, но получалось, наверное, скверно. Для меня всегда станется загадкой, как Робер де Сабле умудрялся сохранять спокойствие при любых обстоятельствах. Магистр точно на том свете смеется надо мной: он выпустил меня из одной клетки, чтоб я без колебаний впорхнула в другую. Иронично... Рядом с моими покоями стояла преданная Зюхра, которая нервно теребила подол платья. Я опустила Сефа и как можно спокойнее обратилась к ней: — Зюхра, забери мальчиков. Я скоро к вам подойду. — Госпожа... — Делай, как я говорю, — мой голос предательски дрожал, и служанка в ответ молча кивнула и за руки увела детей в их комнату; Дарим все время через плечо смотрел на меня своими синими глазами. Я зашла в свои покои, заперла дверь и обессиленно сползла вниз по стене. По телу пробежал озноб, кончики пальцев занемели. Я обхватила голову руками и, не выдержав, расплакалась; кажется, в последний раз я плакала, когда плыла в Кирению, только тогда мне вытирал слезы Альтаир, а сейчас он обидел меня, ранил душу, хотя клялся сделать самой счастливой из смертных. Пора бы мне привыкнуть, что мужчины не способны сдержать данные ими обещания. Меня предавали не в первый раз, так почему сейчас было так больно? Я легла на пол и продолжила тихо плакать, чтоб никто не стал свидетелем моей слабости, чтоб никто ненароком не поранился об осколки моего разбитого сердца.