Встреча в Сентябре, или Что-нибудь ещё

      Боян попадает в кадр в истории Юре. Такой забавный, в куртке и смешной бело-фиолетовой вязаной шапочке — финская ранняя осень — это всё же не относительно тёплые в это время Балканы.       — Я тут похож на ребёнка, — улыбается Боян, — Похож же, да?       — Ты и есть, — Йере тоже улыбается, но так вяло, что даже клыков полностью не видно, — Ты маленький щеночек. Прости, что я вас не встретил. Голова, — он трогает лоб тыльной стороной ладони.       — Ну что ты, милый, — Боян успокаивающе гладит Йере по голове, неоднозначно зачёсывая его волосы назад, — Ты и не должен был. Ничего страшного…       «Ничего страшного, что у меня стояк с самого самолёта, ага» — мысленно добавляет он.       Не так Боян представлял себе их встречу. Совсем не так. Он ждал, так долго ждал и уже держался из последних сил. Ожидание было мучительным. Находясь несколько дней дома, он крутил на повторе пластинку с «Ночами в белом сатине» и спал в обнимку с подушкой, набрызганной одеколоном Йере: для таких целей Боян специально купил себе маленький флакончик. Предвкушение, а затем и начало северного тура словно открыли ему второе дыхание. В Финляндию он полетел бодрым и весёлым, будто и не было за плечами никаких других концертов. Будто бы ещё пару недель назад он не рыдал от безысходности в туалете после гига в одном из клубов. А что по итогу? Они с Йере просто постояли обнявшись в коридоре, прошли в гостиную и сели рядом на диване. Никаких запрыгиваний друг на друга прямо с порога. Никакой искры и страсти. Словом, смертная скукотища. Ещё и на улице пасмурно и ветрено. Бояну ужасно хочется всего и сразу, а Йере… А у Йере так не вовремя обострилась чёртова мигрень. Боян хоть и не идеальный парень, но всё-таки старается им быть. Что такое секс без согласия, он знает, а потому к Йере и не лезет.       — У тебя прямо сильно голова болит? — на всякий случай спрашивает он.       — Угу. С ночи. Я плохо спал. И всё это время не проходит.       Боян то поджимает, то кусает, то облизывает губы, не сводя с Йере глаз. Любимые руки. Выпирающие на них венки. Чёрный маникюр с зелёными «огонёчками». Маленький шрам на животе. Мускулистая грудь с почему-то поджавшимися, видимо, от озноба, сосками. Хоть и усталые, но самые красивые голубые глаза. Причёска, которую Боян сделал ему сам же. Они сидят близко. Достаточно близко, чтобы Боян притянул Йере к себе за подбородок и поцеловал. Горячо и довольно резко. С желанием. И уже почти было с языком. Не сдержался… Ну как тут сдержишься — его парень сидит перед ним с голым торсом и в трусах, а сексом, и то виртуальным, они занимались последний раз ещё в начале месяца.       — Боян, — Йере не отталкивает его, но отстраняет от себя, вытянув ладони чуть вперёд, — Прости, но мне плохо. Правда плохо. Тебе лучше сходить в душ. Я оставил для тебя полотенце.       Боян прекрасно понимает, на что намекает Йере, и в ванную, конечно, идёт — кроме всего прочего и помыться бы не мешало. Но уж не думал он, что при живом и сидящем на диване через стену парне ему придётся удовлетворять себя самому. Да и сделать ему это удаётся с трудом — после того, как Йере отказался от поцелуя, он ощутил себя самым ужасным насильником на свете и не смог избавиться от чувства стыда.       Выйдя из ванной, Боян вроде бы остывает. Он помнил и помнит, каково ему было, когда в конце июля с ним прямо на сцене случилась паническая атака, а после неё — потеря сознания. Полуживого, его привезли сначала в больницу на капельницу, а на следующий день — домой, где он еле добрался до своей кровати и рухнул на неё в упадке сил. Ему не хотелось ни еды, ни секса, ничего. Разве только присутствия любимого человека. Тогда он отдал бы всё, чтобы Йере хоть на минутку оказался рядом и о нём позаботился. Но Йере повезло больше. Боян здесь. И он должен сделать хоть что-то.       — Милый, ляг-ка в кровать, — он начинает суетиться, — Я сделаю всё сам.       И Боян бежит на кухню. Где у Йере что лежит? Он открывает маленький шкафчик. Вроде бы угадал. Здесь лекарства. Сейчас он наведёт тут беспорядок, а Йере, если не разозлится, то точно загрустит. Какие-то спреи. Безымянные блистеры с таблетками. Оставшаяся с июня открытая пачка презервативов. Ибупрофен. Сколько раз за день Йере уже его выпил? Возможно, ноль. Такой уж он человек — будет терпеть, пока боль черепную коробку не разломит. За почти четыре месяца отношений Боян выучил его как таблицу умножения.       Он заглядывает ещё в один шкафчик. Кажется, нашёл. Несколько золотистых пакетов с чаями. Один из них, зелёный, со вкусом манго со сливками, они пили в июне, когда смотрели «Сумерки» перед прощанием. Было вкусно. Но в зелёном чае кофеина в миллион раз больше, чем в кофе, а Йере такое сейчас ни к чему. Боян находит ещё пакет. На нём — фото ромашек и ещё каких-то розовых и фиолетовых полевых цветов. Травяной. Наверное. На его счастье, Гугл-переводчик имеет функцию распознавать текст по фото, и, увидев в телефоне надпись «KAMILICA IN ZELIŠČA», Боян успокаивается. Оно.       Он засыпает в прозрачный заварничек пару ложек чая и заливает их кипятком. В ящичке под духовкой он находит железный поднос, ставит на него заварник и чашку, кладёт таблетку ибупрофена и наливает маленький стакан воды.       — Здравствуйте, сэр, — Боян входит в спальню с подносом, держа одну руку за спиной, будто официант, — Не хотите ли вы чаю?       — Да, пожалуйста, — вполголоса отвечает Йере.       Боян ставит поднос на комод, наливает немного чая в чашку, подходит к Йере, ставит чашку и стакан воды на тумбочку, а таблетку даёт Йере в руку.       — У меня остался, — Боян смотрит на часы, — осталось сорок пять минут. И побегу. Выпивай таблетку и пей чай. Если не пройдёт вечером, когда я вернусь, то придётся звать «скорую», чтобы укол поставили.       — Чего? — Йере сводит брови, — Я не хочу! Я никогда не вызывал. Это же всего лишь головная боль.       — А у нас всего лишь ещё два концерта, и я надеялся, что всё это время ты будешь с нами. Что ты будешь со мной.       Боян опускается к кровати на колени. Полусидящий-полулежащий, растрёпанный, бледный больной Йере не мог его не растрогать.       — Бедненький мой, — он целует Йере в щёку, висок и покрытый холодной испариной лоб, — Мой хороший... Отдыхай. Потом ещё на всякий случай температуру померим, — он тихо смеётся, — Чувствую себя своей мамой.       — Я возьму их? — пока Йере выпивает таблетку, Боян берёт с одной из полок «инопланетные» очки в ядрёно-зелёной оправе.       — Тогда все догадаются, где ты будешь спать этой ночью, — Йере прокашливается, слегка подавившись водой.       — Все уже давно догадались, милый. Мне всё равно, — Боян надевает очки и направляется к двери, готовясь выйти, — Я у тебя самый крутой. А в них — ещё круче.

***

      У входа в гримёрку Тавастии Боян тяжело вздыхает, осматриваясь вокруг. Та самая душевая кабина, где они с Йере надували Фрэнка, тот самый туалетный столик, та самая локация, где они сняли историю с вином…       Он бросает чехол с отпаренными брюками и рубашкой на диванчик, садится на него же и берётся за голову, сжимая свои волосы пальцами у корней. Когда он отлёживался у себя дома в кровати после панической атаки, они с Йере созвонились. Чтобы успокоить и себя, и его, они обсудили, чем займутся в сентябре. Они должны были попробовать новую позу, испечь палачинке и посмотреть «Титаник» у Йере дома, а теперь всё испорчено. Проклятая мигрень. Когда Боян вернётся к Йере, ему точно ни на что не хватит сил и он завалится спать. А потом… Потом — Турку, Тампере и… всё. Боян обижен. Но на кого? Йере ведь ни в чем не виноват. Будто бы он сам хотел валяться с больной головой, а не проводить время с ним, со своим любимым Бояном.       Весь концерт Боян словно на иголках. Что там с Йере? Вдруг у него всё-таки поднялась температура? А если кровь носом пошла? А если так вообще обморок, как было у него самого? Когда толпа начинает настойчиво звать Йере, Боян не выдерживает и на время убегает со сцены, чтобы ему набрать.       — Йе-Йе, тут какой-то пиздец, — докладывает Боян, прикрыв рукой рот, — Все требуют Каарью. Одна девчонка даже истерику закатила — она вся в зелёном пришла, а тебя, видите ли, нет. Ты вообще там в порядке? Точно не приедешь?       — А мы с Хаарьей уже выехали. Мне стало получше. Я знаю, что я должен.       Ох уж этот Йере со своим долбанным синдромом отличника. Может, получше ему и не стало, а поехать он решил исключительно из-за чувства долга. Но Боян всё же выдыхает.       — Отлично. Мы ждём. Только смотри, надеюсь, насчёт самочувствия ты мне не наврал.       «Он приедет» — Крис читает по губам, когда Боян вновь подбирается к сцене.       «Он приедет, приедет, приедет!» — вторит Боян себе под нос уже позже, переодеваясь в гримёрке в белую кружевную кофточку.       — Это ты для меня так нарядился? — голос из-за его спины одновременно и пугает, и радует.       — Йе-Йе! — взвизгивает Боян, — Конечно, милый, — он начинает припрыгивать на месте, повернувшись к Йере, — Тебе бы вряд ли было приятно обнимать меня всего потного и облитого водой.       — Я бы тебя любого обнял, — Йере треплет волосы Бояна и целует его в нос.       Теперь всё и все на своих местах. Теперь всё правильно.       — Всё, — Боян берёт Йере за плечи, — переодевайся пока. Я бегу. Надеюсь, не опозорюсь перед своим любимым учителем финского.       Начав исполнять «Cha Сha Сha», Боян старается, так старается, что называется, не облажаться, но путает слова и зачитывает первый куплет вперемешку со вторым. Теперь остаётся только ждать, когда выбежит Йере. Тот выбегает только на припеве. За это короткое время Боян успевает мысленно выбранить себя за позор. Но сейчас Йере тут, а значит, можно обо всём забыть и дурачиться, дурачиться и ещё раз дурачиться. После долгой и такой тягучей разлуки они это заслужили: вдоволь наплясаться, наобниматься, потрясти языками... Зал снова визжит сиреной, как в июне, а они только и рады — на лаудскримере от Алессандры точно будут самые высокие показатели.       Йере, видимо, окончательно вошёл в раж — вот он уже сидит на корточках и откровенно лапает Бояну зад, а Боян еле сдерживается, чтобы не застонать прямо в микрофон. Он пытается не думать, что они с Йере сделают после концерта, но это оказывается тяжело. Боян давно не ощущал рук Йере там, да и вообще на всём теле. Это самое тело так изголодалось, что теперь Боян переживает, как бы в кадр фанатам не попало чего-нибудь лишнего. Йере прикрывает его спереди второй рукой, невольно касаясь. Бояну всё больше хочется взять Йере за руку, утащить его в разграфиченную душевую, и... Но не факт, что они вообще сегодня этим займутся — состояние Йере, а точнее, его головы, всё ещё под большим вопросом.       — Мы с Бояном — братья, — как ни в чём не бывало заявляет Йере залу, как только вакханалия заканчивается, — и, может, что-нибудь ещё.       — Йе-Йе-е, — еле слышно говорит Боян на сцене во время их короткого объятия, сдавливая смешок, — Что ты несёшь? Ну какие нахуй братья? Наши фанаты не тупые.       Йере кажется Бояну таким смешным. Он всё ещё пытается скрыть очевидное? Серьёзно? Конечно, каминг-аут пока делать никто не заставляет (хоть рано или поздно его не миновать), но такое неприкрытое враньё — это слишком. Лучше б ничего не говорил. Но Боян не держит на Йере зла. Он мог вообще не появиться здесь этим вечером, поэтому пусть говорит, что хочет. Даже если это «что хочет» — откровенный бред, в который никто не верит и едва ли когда-нибудь поверит.       — Я заказал продукты, — шепчет Йере Бояну уже в гримёрке так, чтобы не услышали парни.       От словосочетания «заказал продукты» к щекам Бояна подступает жар.       — …муку, яйца, сахар, — продолжает Йере, — а ещё ягоды и «Нутеллу». Ты же хотел, чтобы мы с тобой приготовили пач... пал... Сербские панкейки. Всё в силе?       — Палачинке? Господи, Йе-Йе, ну конечно! — Боян чмокает Йере в щёку, — Я думал, ты уж совсем об этом забыл.       — Да, мы напечём целое блюдо палачинке! — отвечает Йере на широкой клыкастой улыбке, — И включим «Титаник». Моя голова больше не болит. Мы отдохнём.       — Ты лучший, милый, — пищит Боян, — Я сильно-сильно тебя люблю...       Бояну хочется расплакаться от счастья. Йере оживился и повеселел, а значит, их планам сбыться. Да и два оставшихся дня — это не так уж и мало. Они с ребятами попутешествуют на машине, пожарят мясо, познакомятся с каким-то финским парнем, который обещал их всех развлечь... Грустно быть не должно. По крайней мере, так сказал сам Йере.       Дурачество в историях — уже традиция, и нарушать её нельзя. Кто-то, кажется, Ян, включает на колонке балканскую музыку — для переодевания в уличное самое то. Йере подходит к Бояну со включённой камерой. Тот хвастается своими накачанными руками и весело пританцовывает под аккордеон.       — А теперь мы едем назад, домой, — говорит Йере под конец, собираясь остановить съёмку, — Да-да, домой.       Домой.       Да, Боян приедет не в бездушный отельный номер, как остальные, а домой. В свой второй дом. Там будут тёплые объятия, палачинке, «Титаник»… И, раз Йере вправду полегчало, то, может, что-нибудь ещё.