Молчащие шесть глаз

Сатору просыпается, задыхаясь. Грудь заходится в рваных вдохах и выдохах, легкие будто не хотят заполняться кислородом. В голове кавардак, мысли в кучу — не разберешь. Сатору просыпается от испуга. В горле сухо и одновременно вязко, со лба течет пот. Шесть глаз молчат. Сердечный ритм все никак не приходит в норму. Мысли Сатору скачут, никак не поддаваясь холодному анализу. Он все возвращается к шести глазам, дабы хоть как-то прояснить свое состояние. Они все так же молчат, не давая увидеть-почувствовать причин. Сатору не может прийти в себя. Хватается за грудную клетку, сжимая кулак в районе ребер. Близко к сердечной мышце — чувствует, как та, будто сходя с ума, бьется в его грудь. Волосы перепутались и взмокли, как и он сам — неприятная на ощупь простынь говорит сама за себя. Сатору вспоминает техники дыхания от курсов первой самопомощи Сёко. Пытается отшутиться, перевести мысли в нужное ему русло — давно с ним такого не было, аж с самой смерти Сугу- Сатору останавливает свой мысленный рот даже слишком буквально — закусывает кулак. Мысли уплывают от него все дальше, не выстраиваясь в четкую линию. Сатору заходится кашлем, стискивая раздраженное горло в попытке успокоить. В глазах плывет — то ли со сна, то ли от непрошенных слез. «Все кашель», — решает Сатору, дергаясь от первой громкой четкой мысли. — Годжо-сан? — рядом раздается тихий сонный шепот. Сатору вздрагивает всем телом, почти сваливаясь с края кровати. Его молниеносно хватают за бедро, не давая травмироваться еще и физически. Сатору притягивают обратно, давая принять более менее вертикальное положение. Головокружение, наступившее от почти-падения, не делает его состояние лучше. — Сатору, что случилось? — более осознанно и серьезно спрашивает шепот рядом, переходя на взрослые, взволнованные нотки. Рука на бедре сжимается чуть сильнее, приводя в чувство давлением на чувствительное место. Сатору концентрируется на ощущениях чужих прикосновений. — Сатору, дыши со мной, готов? — шепот продолжает стучаться в его сознание, мягко, но настойчиво врываясь в кашу из мыслей и сиплого дыхания, никак не желающего приходить в норму. — Вдох, — чужая твердея теплая грудь прижимается к его плечу, давая опору. Сатору чувствует тепло и поддержку, уверенность и силу, облокачиваясь на чужое горячее тело. Вдох. — и выдох, — на плече ощущается щекотное дыхание, вызывающее мурашки. Выдох. — Ты большой молодец, Сатору, — поглаживают его по спине, притягивая чуть ближе. Твердая рука перемещается с бедра на талию. Сатору обжигает мягким прикосновением, чуть не сбивая с приобретаемого контроля дыхания. — давай, еще один вдох, — Сатору послушно наполняет грудную клетку воздухом. Сатору кажется, что он не тот, кто контролирует раскрытие своих ребер навстречу набухающим от кислорода легким. — и выдох. Шесть глаз молчат. Сатору понемногу, по крупицам приходит в себя: осознает удушливость комнаты, жаркое дыхание рядом с левым плечом, крепкую руку на пояснице. В нос ударяет мускусный персик — от знакомого запаха ведёт, он окутывает Сатору с ног до головы в большой мягкий кокон. Глаза продолжают слезиться, шестые — отзываются тупой болью в затылке, все же позволяя рассмотреть до зуда знакомую проклятую энергию рядом. Ох. — Сатору? — рука сама тянется к ладони на талии, судорожно сжимая длинные шероховатые пальцы. Нащупывает только четыре. — тебе лучше? Юджи. Это же его Юджи. Шесть глаз взрываются яркими красками. Сатору предпочел бы вырубить технику прямо здесь и сейчас. Сознание не позволяет — критическая ситуация, работаем на двести процентов. «Выжимаем, что можем» — смеется где-то на подкорке жестокий голос, подозрительно похожий на голос короля проклятий. Сатору морщится, захлебываясь в цветах, вцепляясь в его Юджи, оставляя на его руке кровавые полумесяцы ногтей. — Юд-жи, — выдыхает медленно, рвано с непривычки от приобретенного вновь контроля над телом. Улыбается, полностью откидываясь на чужую уверенно и надежно подставленную грудь, в привычные объятья двух сильных рук, тот час же обхватывающих поперек груди. — Спасибо, что позвал по имени. Его шесть глаз затухают так же быстро и резко, как возобновили работу пару мгновений назад. И снова молчат. Сатору периодически забывает — чаще это происходит в ночи, еще чаще — прямо перед рассветом. Он забывает, где он и с кем он — все ожидает проснуться в пустой холодной постели. Или где-то в мотеле, может, он уснул после миссии, не удосужившись снять даже туфли. Он забывает, что тело больше не такое выносливое, а привычного окутывающего пространства больше нет. Он забывает, что шесть глаз теперь — молчаливый инструмент, они остались лишь как прощальная поблажка. Возможно, подарок? Сатору бы их так не назвал. Он забывает, что больше не является сильнейшим. Он потерял свой титул, но — усмехается про себя — приобрел свою размеренную жизнь как Сатору Годжо. Он забывает, что умер. — Почти умер, Сатору, — услужливо подсказывает тихий и мягкий голос из-за спины. Юджи, как всегда, лучше всех знает, что гложет Сатору после очередного недо-кошмара, недо-панической атаки. Его тело, его сознание все еще помнит ощущения, помнит жгучую боль, почти затмившую разум. Помнит, как он выжал из себя все, что мог, и проиграл. Помнит, как обменял техники на дыхание, на размеренный пульс, на теплоту тела. На жизнь. «Юджи тоже никогда не забудет», — думает Сатору, прикрывая глаза и откидываясь в крепкие объятья позади. — Прости меня, Юджи, — говорит тихо и слабо, его голос так несвойственно дрожит, а слезы застилают глаза. Холодная капля будто обжигает плечо, руки, исполосованные шрамами, притягивают ближе, впечатывая-вжимая в себя. Защищают, закрывают. — Тебе не за что извиняться, — сквозь скупые слезы выдавливает Итадори. Он выплакал все еще тогда, бежав к телу любимого человека — которого ждал, надеялся увидеть и сказать ему все, что так давно хотел. Почувствовать. К телу человека, которого на его глазах разорвало-располовинило, разрушив мир Юджи до основания. Он молился всем богам. Он умолял небо, он умолял звезды, умолял солнце и луну — если вы есть, если вы там, пусть его жизнь сохранится! Я отдам все, что имею, я отдам все — до луны и обратно. Только бы он дышал. Они сидят в обнимку, погруженные во тьму воспоминаний, и цепляются друг за друга как за последнее — самое важное и самое дорогое. Только они остались. — Сатору, — обрывает свои мысли Юджи, возвращаясь в реальность. Годжо все еще потряхивает, знобит, он смаргивает в который раз навернувшиеся злые слезы — на себя, на свой эгоизм и такую чрезмерную самоуверенность. — Сатору, я так люблю тебя, — выдыхает Юджи ему на ухо, прижимаясь ближе, будто в желании слиться с ним воедино. Остаться вместе навсегда. — Я жив. И я люблю тебя. Это все, что он мечтал сказать в свои последние секунды. Он вложил всю свою жизнь в эти слова. И мир услышал его — теперь он говорит, шепчет, кричит это каждый день. Только для его Юджи. Шесть глаз молчат. Они почти мертвы, и ему наплевать.