С той стороны закрытых глаз

Простая потрепанная школьная тетрадь, исписанная мелким округлым почерком на каждой из страниц, лежит тяжелым грузом на коленях у человека, что большую часть жизни существовал по принципу «мне похуй – я панк. Моральные скрепы, ценности и вся прочая общепринятая ерунда лишь мишура для создания иллюзии, что человек — это вершина эволюции, а не животное, случайно создавшее ядерное оружие». Ларри был убежден, что ему далеко до слащаво-сопливой ерунды, но сейчас даже слюну сглатывать тяжело от эмоций, что смешиваются внутри опьяняющим коктейлем. Все, что начиналось как глупая шутка и игра в «я никогда не…» не должно было закончиться сюжетным поворотом на его линии жизни. — Я никогда не выбивал кому-то зуб, — Сал сдавленно и пьяно хихикает, когда Ларри, морщась, делает глоток. — Тогда: я никогда не рисовал члены на стенах, — расплывается в улыбке Джонсон, валяющийся на полу. — Мимо, брат, — очертания лица друга плывут, многое хотелось отдать, чтобы разглядеть удивление в его глазах. — Врешь, — недоверчивый тон и пренебрежительное фырканье. — А вот и нет. Я только на полях твоей тетради их рисую, — Сали высунул язык от удовольствия. — Звучит как ложь и провокация, — Ларри недовольно хмурится. — Жопа тараканья, как можно другу не верить? — напускное недовольство выглядело слишком жалко в исполнении пьяного подростка. — Ладно, ладно, — голова гудела от выпитого, и звонкий возглас нехило ударил по ушам. — Твоя очередь. — Я никогда не… — Скрывал что-то от лучшего друга, — перебил Сала хриплый смех. — Моя очередь, вообще-то — недовольно пробурчал Фишер и заерзал на кровати. — Ну и что? Все равно сам ты ничего путного не придумаешь, — Ларри откидывает пустую жестяную банку из-под дешевого пива. — Тогда давай закончим, меня уже тошнит, — Салли прикрывает веки. — Только ответь на последний вопрос, — он подползает к кровати друга и отбирает его остатки алкоголя. Сал молча закрывает глаза. — Не против, если я допью? — Ларри потряс жестянкой под носом друга. — Без проблем. Только дай я последний глоток сделаю, раз уж ты хочешь доиграть, — парень тянется за пивом. — В смысле? — пьяный мозг подростка очень плохо обрабатывает информацию. — По правилам я должен пить, если делал то, о чем говорят, — недовольно выдыхает Сал, уже явно жалеющий о своих словах и пытающийся отвлечься тем, что отгибает чужие пальцы, держащие жестянку. — И что же такого ты от меня скрываешь? — запоздало тело начинает функционировать, и Ларри отшатывается, проливая на себя пару капель пива, но банка осталась у него, и он бессовестно опрокидывает в себя остатки. — Не думал, что, если скрываю, то есть причины? — владелец комнаты ведет себя более развязно обычного, развалившись на кровати звездой и ловя пьяным взглядом вертолеты среди трещин штукатурки на потолке. Обсуждать так пренебрежительно что-то сокровенное и тревожащее сейчас кажется вполне приемлемым. — Я с тобой даже любимыми порнушными кассетами делился, — обижено хмыкает более трезвый Ларри и забирается на кровать к другу. Матрас в 402 значительно мягче, чем подвальный, и кажется, что под весом тела проминаются облака, а не пружины — Все тебе рассказываю. Даже сейчас! — картинно машет рукой он, — все что хочешь расскажу! — Тише, чел, у меня башка треснет, — тычок коленом приходится куда-то под ребра и Ларри, не стесняясь, пихает в ответ, попадая пяткой в район чужих ключиц. — Расскажи, — настаивает на своем Джонсон, перекидывая одну из половин ватного тела через друга. — Расска-ажи-и, — растягивая буквы, повторяет он, нависая над Салом. — Сам читай, если интересно, — кажется, в эту предсмертную судорогу Фишер вкладывает весь свой остаток сил, и пока поверженный Ларри возмущено барахтается на полу, начинает проваливаться в сон. — Что читать? — раздается у самого уха, вырывая из сладостного небытия неопределенной продолжительности. — Имя твоей мамы на заборе, блять, — пыхтит Сал, закатывая глаза. —Очевидно, что тетрадь по истории. Ничего очевидно не было. Но решительно настроенного Ларри это не смутило, и он пополз в сторону рабочего стола друга. В самом легкодоступном нижнем ящике оказался всякий мусор вроде батареек и проводов. А вот следующий обрадовал наполнением в виде груды блокнотов. Пока довольный Джонсон шуршит его барахлом, внутри самого Сала поднимается неприятное жжение тревоги. Жарко, и от того полуголое тело пахнет потом. Фишер сдувает одну из запутанных голубых прядей, что лезет в глаза и решает, что ему все-таки насрать. Это должно было произойти. К тому же, стоит уже доверить самое сокровенное в своей голове другим самым близким мозгам. Очень славно, что он успел закончить глубокий процесс самоанализа, потому что по желудку прилетает увесистая тетрадь, выбивая жалостливый вскрик из легких. — За что ты так со мной? — он не двигается, чтобы сбросить с себя кажущуюся неподъемной груду бумаг. — Позже придумаю повод, — усаживая жопу на подушку друга, многозначительно выдает Ларри и забирает тетрадь себе на колени. Зависает тишина. Окно закрыто, а потому внешние шумы наружного мира не проникают в комнатку четвёртого этажа. Жарко. Мерцающая пыль витает в воздухе, становясь невидимой в тенях и вспыхивая искрами под лучами заходящего солнца. Ларри долго вглядывается в даты, написанные округлым почерком, но не видит ровным счетом ничего примечательного. Сал безжизненным телом валяется рядом, кажется, даже вздохи делая через раз. — Там в конце, — понимая замешательство друга, подсказывает владелец тетради. Решительный настрой выяснить все и сейчас вспыхивает внутри неожиданно, и Сал даже предпринимает попытки сам перевернуть страницу, но только мешается. Пока Ларри заинтересовано исследует каждую строчку в поисках намека на «то самое важное что-то, стоящее того, чтобы лучший друг это скрывал», Фишер постепенно сползает по пушистому пледу вниз. Ему кажется жизненно необходимым открыть окно, но его останавливает Ларри, резко схвативший за ухо, неприятно смяв свежепроколотый хрящ. — Это? — Джонсон отпускает друга и пока Сал недовольно трет пострадавшую сережку, тыкает узловатым пальцем по рисунку в тетради. На фоне бледных клеточек тетради синей ручкой нарисована небольшая метка. Общий силуэт похож на розу, но по факту нарисованное является темной слизью, что скрепляет между собой два глазных яблока со странными, неприродными зрачками. Ларри кажется эта композиция смутно знакомой, но он понятия не имеет, где мог видеть подобное. — Да, — устало кивает Сал, — это моя метка соулмейта. — Но ты же говорил, что не знаешь, где она находится, — Ларри с интересом отслеживает неумело поставленные линии рисунка, будто найдет в них все ответы на свои вопросы. Метка соулмейта — важная часть каждого еще с момента рождения, но вот только не каждому повезет ее увидеть, поскольку выскочить она может и на очке, и на внутренней стороне желудка. Парни обсуждали это и нашли прекрасную отраду в друг друге, поскольку обоим не посчастливилось ее обнаружить, а теперь оказывается, Сал не только знает, как выглядит его метка, раз смог нарисовать, но даже не удосужился поделиться этим с ним — Ларри Джонсоном — человеком, которого называл самым близким. Неприятно, конечно, но хрен с ним, Фишер же мог иметь причины для хранения молчания? — И где она? — не отрывая взгляда от тетради, спрашивает металлист, стараясь, чтобы голос звучал натурально. — Не представляешь, как муторно было ее нарисовать хоть чуть похожей, — отвечает Сал со спины, хромая в сторону окна, но вовремя осознает, что вопрос был не об этом. — Я месяц назад шрамы обрабатывал. Глазной протез, естественно, не надевал и так получилось, что заметил что-то странное там… ну, в смысле под веком отсутствующего глаза. Думал, гематома или синяк выскочил. Решил проверить, посветив фонариком, — Сал героически добирается до окна и распахивает настежь одну из створок. Приятный теплый воздух летнего вечера заполняет легкие и разгоняет застой в комнате. — Оказалась метка, — парень разворачивается спиной к стеклу, опираясь на подоконник и вглядывается в профиль друга. Ларри не знает, что чувствовать. Ему кажется, что его подло предали, но это такие детские иррациональные ощущения, что он мысленно отмахивается от них. Стоит дослушать Сала, понять суть, а не судить ситуацию по вступлению. Фишер трактует его молчаливо опущенную голову по-своему и спешит оправдаться скорее перед собственным щекочущим стыдом: — Я хотел рассказать, но ты тогда был так увлечен новой картиной, что я не хотел тебя… — слово «расстраивать» застряло в горле — …отвлекать. А буквально на следующий день мы в туалете траву курили. Я закапывал тебе глаза, чтобы они перед математикой не такие красные были, — Ларри поднимает глаза на Сала, понимая, к чему идет весь этот цирк. Яркое ослепляющее золото лучей струится по комнате, облизывая стены солнечными пятнами. Светящий в спину Сала закат играет с тонкими взъерошенными голубыми волосами, очерчивает оголенный худощавый торс отчего кожа кажется сливочно-сгущенной и притягательной. Сал не смотрит на друга, пряча глаза на стене с плакатами, что осталась в тени и профиль такого родного шрамированного лица выражает слишком сложный спектр эмоций. Ларри впервые смотрит на друга, как на парня. На Сала, которого можно поцеловать не только по пьяни, к лицу которого можно будет прикоснуться без лишней зажатости, на плечах которого можно оставить засосы. Такого Сала пригласить в кино на задние ряды, сделать отменный минет, такому предложение руки сердца делать не лукавым колечком. Так легко и правильно становится на душе, что мир кажется скоротечным, ненастоящим, волшебным. Ларри прямо сейчас готов сесть за мольберт, чтоб успеть поймать этот момент осознания, запечатлеть и передать эту влюбленность. — Мне просто захотелось проверить, — каждое слово дается с трудом, голос хрипит. — Мне жаль, что мы оказались соулмейтами. Прости. Произнесенные слова словно в замедленной съемке разбивают чарующую атмосферу романтики. Немой диалог встречных взглядов сопровождается гулом летящего где-то выше редких перистых облаков самолета. — Почему? — одними губами взволновано шепчет Ларри. Он был в восторге узнать, что его соулмейт — не случайный проходимец или хирург, что обнаружил метку во вспоротом кишечнике. Волнующая перспектива провести жизнь с самым близким другом почему-то не радует этого самого человека. — Будем честны, — в глазах Сала вспыхивает несвойственная ему злость, — если б не метки, ты бы в жизни не посмотрел на меня, как на потенциально партнера. Никто бы не посмотрел. Потому что никому не захочется ебать фарш, — нервный смешок прорывается, как только Фишер осознает, что высказался. — Сал… — Ларри откладывает тетрадь и подбирается к окну. — Помолчи, — уже спокойнее просит Сал, выдергивая из чужого кармана шорт мятую пачку самокруток, — тебе нужно подумать, прежде чем втирать чушь, что любишь меня и таким. Ларри послушно усаживаешься рядом на подоконник и помогает Салу прикурить сигарету. После пары затяжек плечи друга заметно расслабляются. Фишер выпускает дым в открытое окно, но следит не за сизыми облачками, а за пеплом, что летит вниз с тлеющего кончика самокрутки. Ларри постукивает босыми пятками по крашеным батареям и краем глаза наблюдает за легким прищуром голубых глаз. Под косыми, почти оранжевыми лучами уходящего дня, настоящая радужка кажется более светлой, чем обычно. Светлые рубцы шрамов словно украшает румянец, а вздернутые ресницы отливают золотом. Сал крутит сигарету между пальцами, как делает это обычно, даже не замечая таких мелочей. В ухе поблескивает яркой звездочкой черный глянец сережки. У виска волосы очаровательно закручиваются в отлежанную кудряшку. Ларри тянется заправить ее за ухо и нежно проводит пальцами по искривленной давней травмой щеке. Он широко улыбается, встречаясь с недовольным прищуром таких родных глаз. — Фаршем ты станешь, если экзамены у мисс Пакертон провалишь, а так ты Фишер, — неловкое недоумение мигает в глазах напротив, потому Ларри объясняется более внятно: — некрасивых людей не бывает, есть только криворукие фотографы и низкая самооценка. Вроде ходишь к психологу, а поверить в собственную ахуенность не можешь. Буду честен, я до этого момента и не представлял, что могу сделать так, — металлист оставляет нежный поцелуй на переносице, — или вот так, — и его губы переходят на щеку, — и еще много, много чего. Казалось неуместным, что я могу проводить с тобой время, наполняя его банальной романтикой парочек, а не трушной бро эстетикой. Но знаешь что? Я очень рад, что у меня появилась возможность увидеть тебя под таким углом. — Сам хоть понял, что сказал? — Сал изгибает бровь, а после легко фыркает. — Не совсем, — смущенно, почесав длинный нос, признался Ларри, — но! Я понял, что до этого времени натурально в глазницы долбился, не замечая, насколько ты сексуальный. Сал расслабленно посмеивается, выкидывая тлеющий фильтр в открытое окно и разворачивается к другу. — Вероятно, ты просто извращенец, — Фишер встает между колен соулмейта, кладя обе руки ему за шею. На губах играет легкая улыбка и Ларри однозначно знает, что так же глупо лыбится в ответ. — Вероятно, это ты в зеркало не смотришь, — Джонсон довольно смело ныряет ладонью по чужой талии, гладит живот, останавливаясь только под пупком у края шорт и опять ведя вверх. — Смотри, какое тело красивое, — он ловит смешки в чужом взгляде и продолжает вещать доверительно влюбленным тоном, — и глаза у тебя как небо, и пахнешь ты приятно, даже когда потный, и.. — Ларри растеряно моргает, — и вообще ты моя муза, вот. — Я тоже люблю тебя, — Сал глубоко дышит то ли от волнения, то ли вспомнил, что пьяный. — В первую очередь за то, что не побежал проверять свою метку, а просто поверил мне, — когда друг удивленно вздрагивает, Фишер освобождается от рук и кивает в сторону зеркала. — Имеешь право, вообще-то. — Не хочу, — мотает головой Ларри, у него будет на это время. — Я хочу тебя поцеловать, — он притягивает Сала обратно в свои объятия и утыкается носом в голубые волосы, пахнущее сигаретами и каким-то шампунем. — Можно? — Конечно, — шепчет завороженный Сал, прежде чем его губы встречают губы соулмейта.