Бессвязный период

      Я не выхожу из дома уже двое суток. В моих руках столичная с клюквенным соком, а по правую руку Лора? Джин? Франческа? Я уже забыл имя этой шлюхи, возможно из-за семи таблеток Валиума. Её лицо стало острым, рот слегка приоткрыт, оголяя остатки белых сломанных зубов. Её тело, холодное и влажное уже начало разлагаться. Из пробитого черепа выползают серые жирные мозги. Я залпом выпиваю столичную и вою в потолок — простынь (Voilacutro) уже не отстирать.       Я вскакиваю, бегу в ванну и около часа смотрю в зеркало. Мои глаза впали, под ними чернеют круги, загар начал слезать, появилась щетина. На секунду мне показалось, что отражение перестало повторять мои движения. Кухня. Трясущимися руками я наливаю ещё столичной, снюхиваю дорогу кокса, тушу сигару об облезлый череп другой шлюхи, вроде, это её звали Лора.       В сегодняшнем в «Шоу Патти Винтерс» рассказывали про акты некрофилии. Один из приглашённых гостей рассказывал, как возбудился на труп 15-ти летней девушки во время практики в медицинском.       Я уже третий час расчленяю шлюху. С трудом получается кромсать окоченевший труп. Я замахиваюсь, ударяю по плечевому суставу – топорик для разделки мяса глухим ударом впивается в кожу. Судя по хрусту добрался до хрящей. Я беспокоюсь за антикварный паркет — хватаю её за вторую руку и волочу на плитку. От трупа остаются полосы гнилой крови.       В голове начинает прояснятся вчерашний вечер, она сидит на диване, пьёт Шарфенбергер, я её трахаю, вонзаю нож в живот, её глаза округляются от страха… моё бессознательное прервал звонок. Я подкуриваю сигару, иду к телефону. — Вы позвонили Патрику Бэйтмену. В данный момент я не могу подойти к телефону. Пожалуйста, оставьте сообщение после сигнала… — я чувствую, как мой голос отскакивает от стен. Нужно включить музыку, — Пиииип, — я подражаю мёртвому звуку автоответчика, на той стороне провода слышится вздох? Всхлип? Что-то мокрое и живое. Я выдохнул густой дым в потолок, тянусь к хрустальной пепельнице от Fortuoff. — Патрик, — голос принадлежит Луису. Кто дал этому пидору мой номер? Я слышу щелчок зажигалки, — сколько можно убегать от реальности? Давай встретимся, в Атлантике, в Дорсии. Где угодно, давай всё обсудим. Слышатся гудки. — В Дорсии, ага, — я заливаюсь смехом. Смеюсь так долго, что на уголках глаз начинают выступать слёзы. Я не могу понять, что меня так рассмешило – столик в Дорсии или попытки Луиса построить со мной отношения.       Нью-Йорк заполонила жёлтая листва. Я возвращаюсь после массажа лица, пью диетическую пепси и думаю про утилизацию двух шлюх. Может отвезти их на свалку? Или приготовить из них рулет и скормить бездомным? Я поправлю свои солнцезащитные очки в черепаховой оправе Wayfarer и проникаю внутрь хозяйственного магазина. Покупаю пару верёвок, мусорных пакетов и направляюсь обратно домой. По пути захожу в видеопрокат. Призраком прохожу мимо стеллажей. Воспалённые от недосыпа глаза скользят по чёрным кассетам, на некоторых изображена пальмовая ветвь. Ненавижу каннский кинофестиваль. Каннская ветка, кажется, что-то воспалила в моих мозгах, быстро ретируюсь, хватаю «двойное тело». Тучная женщина на кассе смотрит с подозрением.       Мне хочется её задушить той верёвкой, что я купил в хозяйственном магазине, наверняка её глаза смешно выпучатся. Но к счастью для неё, в видеопрокат вошли ещё пара человек.       К вечеру я выкинул шлюх на свалку, в квартире убралась домработница. Хэмлин с Макдермоттом позвали в какой-то новый ресторан, но я отказался. Сегодня я смертельно устал. Снюхиваю дорогу кокса: мозг плывёт, всё кажется таким необычайно лёгким и весёлым, а прежняя усталость улетучивается. За окном огни Нью-Йорка, словно тигр крадусь к окну, все куда-то спешат, везде жёлтые машинки такси, такие маленькие, словно игрушечные.       Слышится дверной звонок, я снюхиваю ещё оду дорожку кокса, по мере продвижения к двери действие кокса усиливается. На пороге стоит Луис, от чего-то я рад его видеть, я оголяю идеально белые зубы в оскале улыбки. — Патрик? — глаза Луиса расширяются в недоумении, всего на несколько миллисекунд, но мне удалось поймать этот мимический жест. Ох ебать, мои мозги это чёртова машина, быстрая, совершенная… — Ты не отвечал на мои звонки и несколько дней нигде не появлялся, я… я хотел убедиться, что с тобой всё хорошо. — Звонки… не получал никаких звонков, — Я уставился на зелёную шёлковую бабочку Луиса. Она начала распадаться на фракталы, а цвет её переливался от темно-зелёного до светло-зелёного. Мне показалось, что она живая единица, со своими целями и мотивами. — Ты ведь говорил, что завязал, — Луис устало выдыхает, бабочка дёргается и проносится мимо меня. Луис проходит в гостиную, включает необычайно яркий свет, которой болезненно резонирует в моих глазах. Запах хлорки ещё присутствует, хотя диффузор от Tiffany практически уничтожил этот холодный и больничный запах. Я сажусь в кресло напротив Луиса, стены плывут. — Патрик, — я игнорирую голос Луиса, вмазало меня конкретно – надо взять у того негра ещё пару грамм, — Патрик, — Луис мельтешит своей бежевой рукой перед глазами, я поднимаю на него взор, но остатки моей идентичности неумолимо сливаются с жёлтыми машинками такси за окном. — Да, да, да, я слушаю, просто может быть включим музыку, что думаешь? — Резко встаю с кресла, в глазах начинает темнеть, наощупь нахожу проигрывать, щёлкаю по кнопке, начинает играть «Small World» в исполнении Huey Lewis and the News. — Патрик, — Луис всё также повторяет моё имя, словно это какая-то молитва.       Я стою возле проигрывателя, мысли дикими вихрем ползают в голове, я чувствую что меня кто-то обнял, чувствую запах мусса Cactus. Тело словно парализовало. Луис уткнулся мне в шею. — Я тебя предупреждал, Луис, я выпотрошу тебе все кишки, я…, — слышится смех, эта сука мне не верит. — Пускай, Патрик, — его дыхание щекочет мне шею, ощущения обострились в несколько тысяч раз. Когда я учился в Гарварде, то один из сокурсников перед сексом решительно закидывался наркотой. По его рассказам это значительно усиливало ощущения, — я не вижу жизни без тебя, Патрик, — его рука залезла мне в штаны и лихорадочно натирала член.       Всё-таки крайняя дорога была лишней. Мозг окончательно отключился, голову заполонил белый шум. В следующее мгновение я уже слышу характерные гортанные звуки и ощущаю влажное давление на член. Хватаю Луиса за волосы и что есть силы прижимаю к себе. Быть может, сдохнет задохнувшись моим членом?       На уголках его глаз выступили слёзы, а лицо покраснело. Он принялся лихорадочно размахивать руками, пытаясь меня оттолкнуть. Резко отпускаю, Луис, держась за шею, отчаянно хватает воздух. Закашливаясь все так и продолжает скулить: «посмотри на меня Патрик». Штаны болтаются на уровне щиколотки, вытряхиваю из них ноги, опять хватаю Луиса за волосы и волочу на диван, он снова скулит, но на этот раз от боли. Натягиваю сразу два презерватива.

Более чем уверен, что завтра об этом не вспомню.

      Луис пытается стянуть с меня чёрный шёлковый галстук YSL, и я даже не против. Я хочу связать ему руки. Прямо как в той японской порнухе, которая отчаянно пыталась выдать себя за снафф муви.       И вот связанный и податливый Льюис сидит передо мной на коленях. Мне кажется, перед тем как зайти ко мне он выпил. Чувствую как белый шум начинает спадать. На журнальном столике Turchin среди пепельницы и журналов GQ лежит последний пакетик с коксом. Дрожащими руками делаю две дороги. Нос неприятно пощипывает, а в голову опять ударил белый шум.       Кладу его поперёк колен, с его уст срывался похотливый хриплый смешок. Сую ему руку в рот, в надежде провести тонзиллэктомию. По ощущением достаю до надгортанника. Луис периодически прикусывает мне руку, а всё тело его содрогается от сокращения мышц. По руке стекают вязкие вспененные слюни.       О моей первоначальной цели напомнил болезненно ноющий член. На фоне играет «Cherish» в исполнении Lovin’ Spoonful. Пока Луис откашливается, рву на нём серые штаны Tom Ford, шерсть с двадцатью процентами хлопка. Я хотел было войти резко, но член входил с трудом и от любого неверного действия норовил выскользнуть.       Наваливаюсь всем телом, с уст Луиса срывается болезненный стон. По-хорошему надо было раздеть его полностью. Хватаю его за связанные ранее руки и потихоньку наращиваю темп, с каждым разом мои движения становятся всё быстрей и грубее, Луис хрипло стонет, не думаю что ему так уж приятно, скорее, он просто пытаться выслужиться передо мной. — Поцелуй меня, Пат, — вместо этого я сильнее вжимаю его голову в обивку дивана. Всё-таки мой Гарвардский сокурсник был прав, охуеть как прав. Даже несмотря на два презерватива мои ощущения на пике. Я чувствую всё до малейших подробностей: его разгорячённое нутро, как его прямая кишка периодически сжимается, тисня мой член ещё сильнее, стоны боли и наслаждения. Словно я сконцентрирован на всём одновременно.       Я выхожу из него, но только для того, чтобы развернуть на спину, попутно снимаю разодранные штаны. — Я знал, Пат, что ты чувствуешь то же, что и я… всегда знал, — он приподнялся на лопатки, чтобы поцеловать меня, но я увернулся. Луис разочарованно поджал губы и опустился на диван. Кажется, он был близок к истерике. В этот раз я вхожу медленнее, в мои планы не входит выслушивать очередные пидорские стенания о безответной любви. Я решил дать ему немного оклематься. Медленно и почти интимно развязал галлюциногенную бабочку, расстегнул рубашку, и облизал его солоноватое тело. Луис закатил глаза и заёрзал,       пытаясь освободить руки: — Пожалуйста, Патрик, ах… позволь мне… — Доверься мне, Каррузерс, — перед глазами пелена: сумеречный пляж и кровавое море, две нагие девушки целуют друг друга в засос, одна вонзает другой нож в солнечное сплетение. Они потрошат друг-друга, смеются и кидаются своими внутренностями. Я и сам не заметил как мои руки добрались до шеи Луиса, его глаза округлились, он заёрзал сильнее, отчаянно пытаясь освободить руки. — Доверься мне, Луис Каррузерс! — Что есть мочи заорал я. Одна выпотрошенная девушка, сжав правую грудь, села на лицо другой. В море были кровавые приливы и отливы. Краешки густой крови покрывалась пузырящейся белой пеной.       Я вгрызаюсь в белую кожу Луиса, которая пахла L’Occitane «Мёд и мята».       Луис заорал и заёрзал сильнее, в его глазах больше не было слепого обожания, в его глазах был только страх. — Ты ебанутый, Патрик! — Ему всё-таки удалось освободить одну руку. Наотмашь он ударил меня по лицу и спихнул с себя. На мгновение пелена исчезла, но потом появилась вновь. — Я тебя предупреждал, мерзкая пидорская шлюха, — несмотря на всё происходящее мой голос был чистый и ровный.       Луис устремился к входной двери. Быстро схватив хрустальную пепельницу Fortuoff я хотел было кинуть её прямо в голову, но что-то меня остановило. Открыв двери нараспашку он побежал по лестнице. До меня доносились лишь периодические всхлипы и затихающий топот. — «Я не вижу жизни без тебя, Патрик», «Лучше убей меня»! — Я захлопываю дверь, — тупая лживая сука!       Меня разбудил телефонный звонок. Хэмлин с Макдермоттом позвали в какой-то новый ресторан, и очень удивлялись: почему же Луис так спешно уехал в Аризону? В сегодняшнем в «Шоу Патти Винтерс» рассказывали об излечении от гомосексуализма.       А Нью-Йорк заполонила жёлтая листва, я прогуливаюсь по парку и пью диетическую пепси. Но в голове вертится один и тот же вопрос: «Почему я его не убил и что же меня тогда остановило?».