-
Ларс, похоже, существует в причудливом состоянии вечного умиротворения. Несмотря на то, что Кирк придумал ему хобби и интересы, он, похоже, не стремится ими заниматься. Он любит соглашаться с Кирком, предпочитает во всем ему подчиняться — какую песню они слушают, какой фильм смотрят, что читают, что едят и когда. Кирк, конечно, предложит что-нибудь из привычного, а Ларс радостно кивнет и скажет, что это отличный выбор. Первые несколько раз он чувствовал себя как обычно. Как будто его поведение не было иррациональным. Но потом это продолжалось. Он начинает думать, что в последнем рисунке Ларса что-то было не так, что-то немного нарушено в формулировке. Когда он возвращается с терапии, его сразу же, как только он переступает порог квартиры, настигает отчетливый запах, пряный и густой. Он запирает дверь и сбрасывает рюкзак на пол. — Ларс? — Я взял еду на вынос, детка, — слова немного нечеткие из-за стены между ними. У Кирка пересохло во рту; должно быть, это индийская кухня, из заведения, расположенного на соседней улице. — Тебе не нужно было, — Кирк снимает обувь, пинает ее в открытый дверной проем своей спальни и направляется на кухню. — Конечно нужно. Это же твое любимое блюдо, — Ларс улыбается, раскладывая еду по двум тарелкам, и когда Кирк опускается на складной стул, он со вздохом хватает его за локоть, — Ой, чуть не забыл… — Ларс целует его в губы, нежно и коротко, — Я скучал по тебе. Кирк думает, что после этого он становится краснее помидора. Ларс настолько откровенно ласков, что это ставит его в тупик. И Ларса не мучают тревожные мысли, поэтому он не задумывается о том, как показать Кирку свою привязанность. Ларс держит его за руку на протяжении всего обеда с очарованным, влюбленным выражением лица. Никто и никогда не был так рад видеть его снова, никто не оказывал ему такого теплого приема. Но в душе Кирка что-то нехорошо кольнуло, ведь он отсутствовал всего два часа. Кирк внезапно полностью и сильно ошеломлен. Им самим, ситуацией. Он говорит Ларсу, что после ужина чувствует себя неважно и хотел бы немного побыть один. Ларс убирается на кухне. Кирк трижды перекрестился на распятие у своей двери, лег в свою кровать и прятался там до тех пор, пока не уснул.-
За то короткое время, что они были вместе, как пара, Ларс пытался приставать ровно семь раз. Отношения, близость — это то, чего Кирк всегда хотел, но не мог достичь из-за самого себя. Он сам — самое большое препятствие. Ларс, судя по всему, готов перепрыгнуть это преграду. Кирк вежливо отказывал ему. Зрительный контакт, прикосновения, стресс от того, что он не знает, правильно ли он поступает в нужное время. Все это чертовски тяжело, и он не хочет разрушать то, что у него есть с Ларсом. Поэтому, когда наступает вечер кино и Ларс целует его в шею в голубом свете телевизора, его парализует. За всю свою жизнь он лишь дважды проделывал этот путь с девушкой, с которой встречался недолго. И это было недолго, потому что она считала Кирка и его неприятие близости странными. Не то чтобы он не любил секс, просто само действо заставляет его нервничать. Поэтому он избегает его. Но когда на экране появляются обнаженные девушки, крики ужаса, эротизм, присущий страшным фильмам, когда Ларс проводит руками по его плечам и груди, засасывая в рот мочку уха, Кирк быстро заводится. Он хочет его. Но все равно останавливает. — Извини, ты можешь просто… — он сглатывает. Подносит плечо к уху, чтобы слега оттолкнуть Ларса, — Ты можешь дать мне немного пространства? — Конечно, — Ларс отодвигается назад и смотрит на него. Сложив руки на коленях, он со спокойным выражением лица поворачивается к фильму. Кирк наблюдает за ним краем глаза. Он просто сидит, поза угловатая и картонная, как у гребаной Степфордской жены. Проходит несколько напряженных секунд, в течение которых Кирк сожалеет обо всем, прежде чем почувствовать облегчение, нахлынувшее на него в связи с перспективой отсутствия секса. — Прости. Я не… Ты на меня сердишься? — Никогда. Я люблю тебя, — Ларс жалобно опускает брови, — Я сделаю все, что ты захочешь, детка. Кирк нервно ковыряет ногти. Кому-то на экране сверлят глазное яблоко. — Хорошо, но… А как насчет того, чего ты хочешь? — Все, чего я хочу — это сделать тебя счастливым, — Ларс слегка смеется, как будто это самая очевидная вещь. Как будто вся причина его существования — это Кирк. «Да, так оно и есть» — его настигает осознание.-
Сидя за своим рабочим столом в мягком утреннем свете, Кирк приходит к выводу, что что-то здесь не так. Слишком многое в Ларсе заимствовано у Кирка. Слишком много сходства. И хотя Кирк любит предсказуемость, шаблоны и повторения, он не собирался создавать точную копию самого себя, только в другом теле и без всех привычек и заморочек. Он устал от того, что Ларс слегка вялый и постоянно раболепствует ему. И уж точно он не хочет встречаться с самим собой, не хочет того, что уже есть у него самого. Поэтому Кирк прикладывает карандаш к бумаге, рисует одну-единственную детальную панель с надписью. Он дает Ларсу полную свободу действий.-
Сорок шагов. Тридцать девять, тридцать восемь. Кирк останавливается, вытряхивает из пачки сигарету и возвращается на два шага назад, встает на сорок. — Не возражаешь, если я присоединюсь? Кирк поднимает глаза, роняет зажигалку на бетон. Джеймс подбирает ее и с улыбкой возвращает ему, из рукава куртки выпирает большая белая прямоугольная повязка на запястье. Кирк шепчет тихое «спасибо», вероятно, настолько тихое, что его даже не слышно за шумом улицы. — Я не видел Дэйва сегодня. — Он съебался, — Джеймс пожимает плечами, — Ну и ладно, с меня не убудет. Кирк кивает, делает длинную затяжку и стряхивает пепел тремя щелчками ногтя большого пальца по фильтру. Он знает, что они не должны обсуждать то, что касается терапии за пределами здания, но ему все равно любопытно. — Так это была правда? Про арест и прочее? — Да. Я стойкий парень, — сказал Джеймс, и Кирк подумал, что он выглядит немного грустным из-за этого. Или, по крайней мере, грустно от того, что Кирк обо всем знает, — Что ты вообще сделал, чтобы оказаться здесь, Квирк? Ты не такой, как все мы, брошенные игрушки. Он пожимает плечами. — Не совсем. — Это терапия, чувак, — резюмирует Джеймс. И это щедрое подведение итогов. Это не просто терапия, это групповое лечение от наркомании. Это последняя попытка, — У каждого своя история. Просто интересно, какая у тебя, вот и все. — Не знаю. Просто делаю это, чтобы сделать маму счастливой, — признается Кирк, более честно и откровенно, чем все, что он говорил Таулу за все время своего пребывания на семинарах, — Больше никаких таблеток, обратись за помощью. Заведи друзей. — И как оно? Кирк снова стряхивает пепел — щелк, щелк, щелк. — Ну, таблеток больше нет. И фактически я получаю помощь. — И у тебя появился друг, — Джеймс поднимает брови, а его песочно-блондинистые волосы беспорядочно рассыпаются по его плечам. Кирк чувствует, как он сам против своей воли хмурится, — Тот парень из здания, в котором ты живешь, верно? Тот, о котором ты говорил в прошлый раз, — вдобавок уточняет Джеймс. — Да, но это… — Кирк останавливает себя, прежде чем сказать что-то, что приведет его к невольному завершению разговора. Тридцать девять шагов, снова сорок. Он уже не совсем понимает, чем вообще является Ларс, — Это другое. — Оу, — Джеймс засовывает руки в передние карманы, но с трудом. На тридцати девяти шагах Кирк замирает, бросает сигарету на землю и раздавливает ее носком ботинка. Делает шаг в сторону тридцати восьми. Когда он доходит до тридцати пяти, он замечает, что Джеймс все еще с ним. — Что ты делаешь? Джеймс скользит глазами слева направо, взгляд направляется к станции метро, где светится желтым светом тротуар, превращаясь в лестницу, спускающуюся под землю. — Провожаю тебя на поезд. — Пожалуйста, не надо, — быстро говорит Кирк, — Просто я должен посчитать. У меня есть все эти вещи, которые я должен сделать, и если я их не сделаю… если я… — Джеймс просто смотрит на него, слегка напуганный словесной рвотой, которую сейчас извергает Кирк. Его челюсть захлопывается, — Извини. Я немного странный. Джеймс разражается смехом, который в ночной прохладе превращается в заметный клуб горячего воздуха, на мгновение скрывающий его большую ухмылку. — Я знаю.-
Когда на следующий день Кирк встает, Ларса уже нет. Кровать холодная, не занятая, похоже, уже приличное количество времени. Квартира маленькая, есть только четыре места, где он мог бы быть, и ни в одном из них его нет. Кирк садится на диван, полностью погрузившись в себя. Он уже привык к тому, что, просыпаясь, видит в квартире жизнь, отличную от его собственной. Он просидел на диване около девяти минут, прежде чем решил, что привычный распорядок дня поможет ему успокоить колотящееся сердце и вспотевшие ладони. Он звонит матери, и они общаются как по скороговорке. Они оба в порядке, скоро увидятся, передают приветы и так далее. Он проверяет почту, берет журнал, и трижды поворачивает замок в двери. Проверяет холодильник и решает, что сегодня день пробежки до магазинчика на углу. Но он ждет, ждет, пока Ларс вернется, прежде чем бежать в магазин. Он физически не может пережить его отсутствие, не может продолжать свою рутину, пока не убедится, что Ларс дома и в безопасности. Поэтому, когда дверь захлопывается, он бросается с кровати в гостиную. — Где, блядь, ты был? Ларс бросает на него настороженный взгляд, освобождается от кожаной куртки и швыряет ее на диван, где она соскальзывает с обивки и падает на доски пола. — Я тоже рад тебя видеть. — Ларс, где ты был? — На улице, — Ларс вышагивает из кроссовок, не расшнуровывая их, и оставляет их в куче прямо перед дверью, посреди коврика. Кирк предпочитает пока не обращать внимания на этот беспорядок, чтобы продолжить допрос. — Ты не сказал мне, что уйдешь, — коротко говорит Кирк. Еще он хочет сказать, что волновался, что у него чуть не лопнуло сердце, что все, о чем он мог думать, это о Ларсе, лежащем мертвым где-нибудь в сточной канаве. Но когда он открывает рот, чтобы сделать именно это, слова перехватывает насмешка и закатанные глаза. — Господи, может, успокоишься? Он не может. Кирк не может успокоиться, не сейчас. И он так и не успевает сказать ничего другого, даже после, потому что Ларс проносится мимо него, поцеловав его в щеку, прямиком в спальню, и закрывает дверь.-
Детали комикса, который читает Кирк, были разобраны до тошноты — ошибки в преемственности и анахронизмы, переходящие из сюжета одного выпуска в другой, но Кирк уже не слушает бесконечные жалобы, потому что он откровенно пялится на полуголого парня, который ведет эти бредни. Ларс проходит милю за минуту, прыгая посреди комнаты и вытаскивая ногу из штанины джинсов. Он оставляет их скомканной кучей на полу. Кирк смотрит, как он срывает с себя футболку и добавляет ее к этому беспорядку, смотрит, как напрягаются мышцы, когда он чешет свой живот в одних гольфах и обтягивающих трусах. Лампа отбрасывает красивые тени на все его тело, впадины, изгибы и ямочки светятся золотистым мерцанием. Кирк не думает, что ему удастся изобразить его с помощью карандаша и бумаги, ему не хватает мастерства, чтобы запечатлеть его во всей его бледной угловатости. — Как думаешь, мы могли бы… — Кирк прерывает монолог Ларса, стягивает с себя футболку и аккуратно кладет ее на кровать рядом с собой. Он расставляет свои конечности, как он надеется, в заманчивой манере, со всей грацией новорожденного жеребенка. Такт молчания, ровный взгляд в его сторону, — Могли бы… — Думал, ты никогда не попросишь, — Ларс смеется, заползает на Кирка и запускает пальцы под пояс его трусов. Он вздрагивает от резкой царапки зубов по животу, которая следует после этих слов и прилипает к нему, как пиявка, — Только без этой хуйни с трупами. — Что? — Кирк отталкивает его назад. — Ну, знаешь, эти извращения с трупами, которые тебе нравятся? Он чувствует, как краснеет его лицо. Это не фетиш, на самом деле. Скорее, это мысль, которую он не может выкинуть из своего мозга, как назойливый вредитель или сорняк. Что-то, что все равно всегда всплывает в его сознании, когда он возбужден, и не исчезает, что бы он ни делал. — Откуда ты это знаешь? — Я знаю о тебе все, — Ларс стягивает с Кирка трусы, проводит большими пальцами по острым косточкам его бедер, — Я знаю, что тебе нравится, — Ларс одним движением языка лижет его твердый член, обхватывает его у основания и сжимает, — То, что тебя возбуждает. Ларс также должен быть внутренне осведомлен о том, что Кирк не хочет контролировать ситуацию, не хочет нести ответственность за принятие решений. Поэтому он снимает с него напряжение, принимая решение за него. И, честно говоря, Кирк этому рад. В душную комнату просачивается вскрик, и Кирк понимает, что это его голос, только открыв глаза. Ларс восторженно наблюдает за ним с того места, где он заглатывает его член, его мягкое нёбо влажное и теплое. Он тянется вниз, чтобы удержать Ларса любым доступным способом, дрожащие пальцы находят место в шелковистых прядях и крепко там зацепляются. Ларс полностью отстраняется от него с недовольным лицом. — Убери свои руки от моих чертовых волос. Кирк потрясен тем, насколько раздраженно он говорит. Где-то глубоко внутри, под густым облаком желания, его чувства задеты этими словами и тоном, которым он их произносит. Он уверен, что после того, как он кончит и это облако рассеется, он проведет небольшую вечность, препарируя каждый момент этого, но пока он только кивает. — Прости, — это звучит почти по-сильфийски тихо, по сравнению с грязными звуками, которые издает Ларс, возвращаясь к работе. Кирк не выдерживает долго и кончает без всякого предупреждения, но даже после этого его член остается твердым. Он думает, что сейчас получит еще один выговор, но Ларс не глотает, а просто встает, зажимает щеки Кирка рукой и выплевывает сперму ему в рот. Он стонет от того, насколько это отвратительно, и как сексуально выглядит Ларс со щеками, покрасневшими так сильно, что румянец почти доходит до глаз. С его губ стекает струйка слюны, когда он вытирает ее двумя пальцами, а затем подает Кирку. С закрытыми глазами и вздымающейся грудью. Кирк посасывает его пальцы, проводит языком между ними, и Ларс благодарно хмыкает. Он говорит Кирку, что тот великолепен, и это, безусловно, первая похвала от кого бы то ни было, и настойчивая рука у его губ внезапно исчезает за спиной Ларса. Кирк завороженно смотрит на сосредоточенное выражение лица, на явный оттенок боли на фоне чистой решимости и похоти. Он захватывает в кулак член Ларса, пытается помочь ему, смотрит, как тот мечется между рукой Кирка и собственными пальцами. Он отталкивает Кирка и откидывается назад, встает на колени. — Ладно, хватит. — Что ты делаешь? — Кирк тщательно впивается в детали: худые бедра, подтянутые мышцы спины, веснушки, которые он подарил ему все те ночи назад, когда тот был всего лишь пятном на бумаге. Теперь он проводит по ним большим пальцем. Ларс откидывает волосы назад, смотрит на Кирка так, что тот ни на секунду не теряет настрой. Да и как он может, когда Ларс встречается с ним взглядом через блеск кожи? — Я собираюсь оседлать тебя, — он сплевывает в ладонь, задыхается, весь покрасневший, взвинченный и мокрый, — И ты будешь смотреть.-
Вторая пластинка Misfits настолько коротка, что Кирк обычно слушает ее три раза подряд. Он как раз поставил ее на последний оборот, начальная отсчет — раз, два, три, четыре — закончилась, когда он услышал стон из кухни. — О Боже, детка. Кирк не обращает на него внимания. Он сидит за своим столом и пытается работать над своим комиксом про зомби, от которого он упорно отлынивает, предпочитая рисовать Ларса, занимаясь различными мирскими делами. Например, сейчас он рисует Ларса с сигаретой, в постели, простыни сбились вокруг его бедер, а в глазах застыл задорный блеск. — Может, уже выключишь это дерьмо? — жалуется Ларс, просовывая голову в комнату. Кирк стыдливо убавляет громкость. Он начинает вспоминать своего соседа Боба, который ворчит по поводу любой музыки Кирка, которая не является мелодичной и легко воспроизводящейся. — Тебе же нравится это. — Нет, тебе нравится это, — поправляет Ларс. Кирк поворачивается и смотрит на него со своего рабочего кресла. Его руки скрещены, он опирается на дверную раму. Хмурится. Кирк и не подозревал, что он может быть таким вредным, таким темпераментным. Кирк недоверчиво смеется. — Почему ты раньше ничего не сказал? — Потому что ты мне не позволил, — Ларс быстро пересекает комнату. О, да. Точно. Кирк полагает, что это правда. Ценность его мнения возросла в десять раз, когда он дал ему свободу действий. Кирк чувствует, как Ларс обхватывает его за шею, наклоняется и целует в щеку, — Но теперь я могу делать все, что захочу. Это очевидно. Ларс не просто экстраверт, он задирист, упрям и конфликтен. Он спонтанен, его трудно приструнить, он непреклонен, и порой дико несговорчив. Это настолько разительный контраст с его первой версией, с первым наброском, который нарисовал Кирк, что это вызывает почти боль. Рука Ларса движется на юг, как и его рот, и Кирк останавливает его прежде, чем он успевает что-либо начать. — Я занят. — Хорошо, — он почти чувствует, как Ларс закатывает глаза. Он отодвигает с дороги зомби и открывает набросок, который Кирк сделал карандашом. Еще он любопытный. — Это я? — Тебе нравится? — Кирк не уверен, что ему стоит спрашивать — Ларс жестоко и болезненно честен, но теперь уже поздно брать свои слова обратно. Он поворачивается, чтобы оценить его реакцию, и по краям его рта расплывается мягкая улыбка, словно лепесток розы. Ларс кивает. — Не понимаю, почему ты всегда рисуешь меня с сигаретой? — Кирк изучает страницу, вспоминает другие рисунки, наброски и портреты. Сигарета всегда там, — Я не курю. — Оу, — Кирк тупо моргает. — Клянусь, детка, — Ларс смеется, не так звонко, как Кирк, и сжимает их рты в сплетении пальцев и зубов. Поцелуй, или что-то похожее на него, — Иногда кажется, что ты меня совсем не знаешь.