***
…пока не перестанет быть таковым.***
Однажды мальчик падает на Хуашань. Буквально падает. В самом деле, на рассвете на них упал прекрасный метеор, который поднял практически всю тревогу в секте, потому что врезался в их тренировочную площадку. Чхон Мён никогда в жизни не видел, чтобы секта двигалась так быстро. И это ещё не говоря о том, какое количество ци они почувствовали, когда это произошло, и какого качества. (Можно было подумать, что с неба упал бог). Представьте себе их удивление, когда виновник переполоха оказался мальчиком, едва достигшим совершеннолетия. На нём чёрные одежды, прочные и замысловатые настолько, что они не могут быть простым материалом; чёрные волосы, которые могут соперничать с самыми лучшими чернилами, перетянутые одной зелёной лентой, и бледная, как снег, кожа. Глаза красные, как рубины, о которых говорят в городах, как свежая кровь. Невозможно ошибиться в эмблеме, нашитой на его одежду. По прибытии в секту ребёнок истекает кровью, одежда порвана в нескольких местах, видны раны. Не удивительно, если он в любой момент упадет замертво. Но он не падает. И не умирает. Мальчик поднимает голову, и все — все до единого воины — присутствующие в этом месте, чувствуют в его облике вызов. Он всё ещё сражается. Чхон Мун решает дать ему шанс. — Вы позволите нам залечить ваши раны? — спрашивает он мягко, чтобы не усугубить положение молодого человека. Это похоже на подход к раненому животному, замечает Чхон Мён и старается не поднимать бровь от собственной аналогии. (Почему-то это кажется знакомым.) Юноша — и не юноша, не после того, как он показал им эти глаза — наклоняет голову в ответ на слова Чхон Муна. В этих глазах есть что-то хрупкое, к чему боязно прикоснуться; как будто если он протянет руку и схватит, Чхон Мун-сахёнг разобьётся и исчезнет. Это не надежда. Чхон Мён знает, как выглядит надежда, как светятся глаза, когда-то окрашенные безнадёжностью. Он думает, что это что-то ближе к отчаянию. Юноша медленно, мучительно протягивает руку и кладет ее на переднюю часть мантии главы секты. В следующую секунду он теряет сознание.***
Лекари говорят, что это просто чудо, что он остался жив. Чхон Мён без труда верит им. Даже сейчас его сознание продолжает повторять сцену, как молодой человек, этот воин, окровавленный и избитый, поднимается с того места, где он буквально упал с неба, и приземляется на их тренировочное поле. Чхон Мён помнит, как тот юноша шёл и стоял на ногах, непокоренный и неустрашимый, сражаясь до мозга костей. Да, думает он про себя, глядя на фигуру, лежащую на кровати в Зале медицины. Он действительно поддерживал там свою жизнь. Но ради чего? Чхон Мён считает, что догадывается, почему. Он вспоминает, как дым расступается, словно боясь осквернить эту маленькую фигуру, как мир, словно затихает, когда шаги молодого воина отдаются эхом — невысказанное требование остановиться и прислушаться, сосредоточиться и обратить на себя внимание. Именно таким должно быть присутствие монарха. За свою жизнь Чхон Мён повидал немало лидеров. Это само собой разумеющееся, благодаря его титулу Святой Меча, а также положению правой руки и неофициального подопечного лидера секты. Поэтому у него была практика распознавания лидера с первого взгляда, отчасти благодаря назойливости сахёнга. Этот молодой человек в чёрных одеждах с гербом их секты и с пронзительными красными глазами — лидер насквозь. А лидеров чертовски трудно убить. — Если вы не возражаете, мы хотели бы задать вам несколько вопросов. Чхон Мун-сахёнг с бесконечным терпением улыбается гостю, справа от него стоит Чхон Мён, слева — Чхон Чин. Они только что получили разрешение от медицинского зала на визит, прождав целых три дня вестей о состоянии молодого человека. Судя по всему, первые два дня он был в сознании, но глава лечебницы настоял на дополнительном дне на случай, если их маленький гость решит проявить неосторожность и откроет свои раны. Чхон Мён сомневается, что это произойдёт. Глава Лечебного зала Чхон Ин — очень вздорная личность, а его преданность пациентам может заставить повиноваться даже Святого Меча. Сейчас молодой человек сидит на своей кровати, его торс покрыт бинтами, но выглядит он не менее измождённым. В его глазах читается усталость, что резко контрастирует с тем яростным вызовом, который он продемонстрировал в тот день, но проблеск борьбы всё ещё присутствует. — …если это в моих силах, — отвечает юноша. Это внятный ответ, расчётливый и нейтральный, и Чхон Мён добавляет ещё один плюс к своей аналогии с лидером. Чхон Мун не видит в этом ничего страшного и приветливо кивает. — Прежде всего, позвольте представиться. Я — Чхон Мун, ученик Хуашань тринадцатого поколения и нынешний лидер секты. В настоящее время среди учеников существует теория, о которой Чхон Чин рассказал Чхон Муну взволнованным тоном и тихим шёпотом. Это абсурдная теория, почти до нелепости, но именно она больше всего подходит для объяснения. Мальчик, упавший с неба, весь в крови и побоях, но продолжающий сражаться и носить герб их секты? Либо мёртвый ожил, либо Небожитель был сброшен с Небес во время боя… либо время повернулось вспять. Именно поэтому, когда юноша приветствует лидера их секты глубоким поклоном и произносит: — Ученик двадцать третьего поколения Хуашань, Чхон Мён, приветствует лидера секты. Это неудивительно.***
То, что они слышат — это что-то из кошмара. Совсем скоро на центральных равнинах начнется война. Война настолько страшная, что реки станут красными от крови, детей отправят на фронт, а люди, как мастера боевых искусств, так и мирные жители, будут страдать от наступившего вскоре террора. Секта Хуашань, возглавляемая Чхон Муном, объединяет силы всей Фракции Справедливости, чтобы выполнить свои обязательства перед народом. И на каждом поле боя Святой Меч Цветущей Сливы оказывается в авангарде. Они идут к Стотысячным Горам, где их поджидает Небесный Демон со своими войсками. Святой Меч отрубает голову Небесному Демону. На континенте вновь воцаряется мир. Никто не возвращается живым. Сто лет спустя Хуашань дошла почти до нищеты, когда в её среде появился новый ребёнок. Ребёнка называют Чхон Мён, и вместе с ним приходят перемены. Слава, деньги, связи. Союзники простираются от севера до юга, даже дружба с семьёй Тан, потомками самого Тёмного Святого, продлилась всю жизнь. Он получает несколько прозвищ, некоторые из которых ему ненавистны, но дурная слава более чем полезна для возвращения Хуашань к её былой славе. Перед тем, как кошмар вновь нагрянет, начинаются войны, их несколько. Разделённые, невежественные и слабые, они могли бы быть такими же, но всё Канго вынуждены объединиться в отчаянной попытке выжить. Чхон Мён возглавляет авангард, рубя головы всем врагам, оказавшимся на его пути. Пока не добирается до самого демона и, подобно Святому Мечу, не отрубает ему голову с размаху, от которого распускаются цветы сливы. И, как и его безрассудный предок, он должен был умереть от полученных ран. Вместо этого он попадает в прошлое, задолго до начала войны.***
Чхон Мун принимает его в секту. Никто не оспаривает его решение. Тот, кто слышал историю этого человека, не посмел бы возражать против его принятия в секту, не увидев остатки его битвы с Небесным Демоном, не увидев в его глазах тьму усталости и возраста, которую может вывести только война. В Хуашань не найдётся никого, кто посмел бы отказать этому человеку в месте для отдыха. Святой Меч всё это время не раскрывал рта.***
Святой Меч не уделяет достаточно времени знакомству с новоприбывшим. Во-первых, у них слишком разное расписание, чтобы пересекаться. Если Святой Меч просыпается поздно утром, ближе к полудню, то молодой человек по имени Чхон Мён уже бодрствует с рассветом и обучает учеников технике владения мечом. Поначалу это вызывало протесты. Старейшины и старшие ученики говорили, что ребёнок ещё слишком мал, чтобы быть инструктором, что существует иерархия, которую нужно соблюдать, и что поручать такое тяжёлое дело ребёнку — значит нарушать эти самые принципы. Святой Меч вспоминает историю о кошмаре, о мрачном взгляде, который проходит через лицо ребёнка, и скрежещет зубами. Тогда Чхон Мун-сахёнг был невозмутим. Улыбка была искренней, приятной и в то же время угрожающей. — Ну что ж, не хотите ли вы испытать свои силы против меча этого ребёнка? Святой Меч ещё никогда не видел, чтобы люди так быстро замолкали. Он вспомнил, как этот юноша впервые зашёл на территорию их секты, полумёртвый, но всё ещё сражающийся, и подумал, что это к лучшему, что они не пытаются с ним сражаться. (Его пальцы дёргаются в ожидании возможности сделать это самому). Во-вторых, Чхон Мён много двигается. Нет, серьёзно. Как будто молодой человек находится везде и сразу. В один момент Святой Меч видел, как он разговаривает с медицинским залом о лекарственных пилюлях и пилюлях для культивирования, в другой момент он уже беседует с главой финансового управления. Не было ни одного дня, чтобы он не был занят одним или двумя, а иногда и тремя делами одновременно. То он тренирует учеников, то работает со старейшинами, то прогуливается с его сахёнгом и разговаривает на повышенных тонах всё то время, что Святой Меч может их видеть. Когда юноше наконец разрешили уйти во внешний мир, Святой Меч не стал больше разбираться в слухах. Поэтому он очень удивился, когда однажды увидел, что к порогу секты выстроились телеги с подарками и торговцами, и каждый из них кричал, что хочет увидеть Мечника Цветущей Сливы. — Кто это? — спрашивает Святого Меч у Чхон Чина, когда тот проходит мимо очередного кричащего торговца. Саджэ бросает на него странный взгляд, и медленно отвечает: — Чхон Мён. — А? — Нет, сахёнг, не ты, — вздыхает Чхон Чин, подергивая бровью. — Тот ребёнок по имени Чхон Мён. Ну, тот, который упал на нашу территорию, как метеор с небес? Святой Меч, действительно, прекрасно знает, кого имеет в виду его саджэ. Но чего он никак не ожидал, так это того, что для него так быстро уже придумали прозвище. — Что он сделал, чтобы заслужить такое прозвище? Глаза Чхон Чина потемнели, и Святой Меч инстинктивно понял, что его ждут серьёзные новости. — Демоническая секта, — низко и серьёзно произносит Чхон Чин. — Судя по всему, они сделали базу в Юньнани и скрывались там. Они чуть не сожгли все драгоценные травы и эликсиры, если бы Чхон Мён не вырезал их и не предотвратил дальнейший ущерб. Саджэ выдохнул и ущипнул себя за переносицу. — И не только в Юньнани. По всему континенту говорят одно и то же: человек, похожий на Святого Меча, одетый в чёрную униформу Хуашань с зёленой лентой, оставляет цветы сливы краснее крови. Чхон Чин опускает руку и ровно встречает сливовый взгляд Святого Меча. — Я не знаю, кем был этот мальчик в своё время, сахёнг. Но для людей в нашем мире? Он — то, что они называют героем.***
Святой Меч не обращает на это особого внимания. Герой, сказал Чхон Джин. Это слово звучит глубоко в его сознании, тяжёлое и мрачное, оно всё глубже и глубже проникает в его вены. Мальчик — герой. Святой Меч не знает, что с этим делать. О героях он слышал и раньше, все они существовали только в сказках и мифологиях прошлых династий. Некоторые из них передаются в песнях, другие — в прозах и картинах. Большинство из них никогда не имеют хорошего конца. Святой Меч вспоминает историю из уст этого юноши, историю о Хуашань, случившуюся через сто лет в будущем. Чхон Мён возглавляет авангард, рубя головы всем врагам, вставшим на его пути. И, как и его безрассудный предок, он должен был умереть от ран. В нём вспыхивает жгучее чувство, и он стискивает зубы, торопясь прогнать это странное ощущение. (Как и следовало ожидать, он ненавидит слово «герой»).***
Однажды к нему вваливается Тан чёртов Бо, и не здоровается. — Где он? — выкрикивает проклятый мальчишка. Его почерневшие пальцы вцепились в переднюю часть одеяния Святого Меча, а лицо покрылось испариной. — Хён-ним, где он?! — Успокойся, Тан Бо! — с силой опускается на глупую голову кулак с мечом. — Я не пойму, о чём ты говоришь, если ты мне не объяснишь — кого ты ищешь? Тан Бо застонал от удара, поднял руки, чтобы успокоить шишку, которая уже образовалась на его макушке, и воскликнул, — Чхон Мён, конечно же, этого ребёнка! Опять? — Что он сделал на этот раз? Тут Тан Бо одарил его самой большой ехидной ухмылкой, которую Святой Меч когда-либо видел в своей жизни. — Хён-ним, я не знаю, что сделал этот ребёнок, но он сумел изменить мнение семьи. — …А? Святой Меч не понял. Разве семья Тан не очень традиционная семья? Как мог один ребёнок изменить устои всей семьи? Он говорит об этом Тан Бо, который смеётся и горячо кивает. — Я тоже так думал, но потом глава семьи… он сказал, что мальчик разбил головы этим упрямым детям и накричал на них. — …И что же он теперь сделал? Это что, Тан Бо издевается над ним? — Избил их, хён-ним, — глаза Тан Бо заблестели. Святой Меч начинает думать, что это реальность, что это происходит, и это отродье действительно взволновано. — Этот ребёнок сказал им, что они ведут себя, как идиоты, и что если они не возьмут себя в руки, то семья потеряет то, что сделало нас семьёй Тан. — И что же? Но Тан Бо не отвечает. Вместо этого он улыбается маленькой, скрытной улыбкой. Она лёгкая, отчего он выглядит моложе своих лет, как настоящий ребёнок, получивший величайший в мире подарок. — Не знаю, как тот ребёнок научился этому в своё время, хён-ним, но он каким-то образом узнал то, о чем моя семья забыла… и напомнил им об этом, — говорит он тихо, как молитву, обращённую к богу. Зелёные глаза поднимаются и встречаются со сливовыми глазами Святого Меча. (Ему кажется, что он уже чувствовал это раньше.) — Хён-ним, он спас мою семью… и я ему очень благодарен.***
— Он что, клонировал себя? — спрашивает однажды Святой Меч у своего сахёнга. Сахёнг с весёлым видом отвечает на этот вопрос, наливая себе чашку чая и подталкивая корзинку с лунными лепёшками для своего саджэ. — Нет, просто он рационально использует своё время, — тут сахёнг бросает на него пристальный взгляд. — Ты мог бы поучиться у него этому, знаешь? Святой Меч вместо ответа предпочитает громко хрустеть своими угощениями. Чхон Мун-сахёнг вздыхает, с лёгким раздражением и слишком знакомо, чтобы Святой Меч беспокоился об этом. — Мён-а. — Хм? — Что ты о нём думаешь? Нет никаких сомнений в том, кого имеет в виду Чхон Мун. Святой Меч заглатывает оставшийся во рту лунную лепёшку, руки замирают над теми, что лежат в корзине. Что он думает о Чхон Мёне? Он вспоминает, как впервые увидел мальчика — израненного, окровавленного, избитого, но с огнём и непокорностью в глазах. В них была воля к жизни, смелость по отношению к миру, который может избить его, если захочет. Потом он вспоминает восторг Тан Бо, купцов, которые и сейчас наводняют ворота секты, песни с его именем по всему Канго, слова Чхон Чина. — Он стойкий, сахёнг, — шепчет Святой Меч. Чхон Мун поднимает бровь. — О? Святой Меч кивает. Отложив корзину, он задумчиво почесывает щёку. — Я его не понимаю. — …понятно, — выдохнул сахёнг и больше ничего не сказал. Святой Меч чувствует, что в нём что-то изменилось.***
Неделю спустя Чхон Мун-сахёнг объявляет о своём намерении отказаться от поста лидера секты. На его место назначается молодой человек по имени Чхон Мён.***
Святой Меч выхватывает свой клинок и направляет его на молодого выскочку, посмевшего занять законное место его сахёнга. — Борись со мной, — рычит он на мальчишку, сузив глаза и покраснев от гнева. — Я поставлю тебя на место, сопляк. Он слышит, как сахёнг кричит ему, чтобы тот остановился, одумался, но Святой Меч не отступает. Он категорически отказывается. Он не склонится. Этот сопляк не будет лидером его секты. Узурпатор не моргает, даже не вздрагивает, обнажая меч. Медленное и уверенное движение, подсознательно напоминающее Святому Меча хищника, надвигающегося на добычу. — Хорошо, — говорит узурпатор. Они двигаются, и их клинки сталкиваются. Святой Меч видит знакомое движение на другом клинке. Это совсем другое ощущение по сравнению с мечом сахёнга — мягкое, но сильное; могучее и неземное. О, думает он. Неудивительно, что сахёнг сделал его преемником. Чхон Мён знает божественные искусства. Он с самого начала мог претендовать на эту должность.***
— Кто-нибудь ещё желает поставить под сомнение мое решение о новом Лидере Секты? Слова Чхон Мун-сахёнга разнеслись по всей тренировочной площадке секты. Посмотреть на поединок собрались все ученики — от самых младших до старейшин. Святой Меч был поставлен на колени мечом Чхон Мёна. А ещё лучше, если это было движение, взятое из божественного искусства. Святой Меч не знает, о чём сейчас думают его боевые братья, но знает, что он ошеломлён. Это движение было слишком совершенным. Если бы можно было дать определение совершенству… если бы само совершенство можно было воплотить в физическую форму, он не сомневался, что это был бы меч этого человека. Увидев это, как можно сомневаться в решении Чхон Муна? Святой Меч поднимает голову. Чхон Мён без единого звука возвращает меч в ножны. Он даже не выглядит уставшим. — Святой Меч поднял свой клинок против лидера секты. Голос Чхон Мёна звучит легко. Не слишком мягкий, не нежный, как у Чхон Муна, когда он обращается к ученикам и боевым братьям. Его голос лёгкий, но весомый. От него хочется наклониться и слушать дальше, стоять прямо, не пропуская ни одного слова. Святой Меч вспоминает, как впервые увидел этого человека, как признал его монархом и считает, что это очень подходящее описание для него сейчас. Красные глаза цвета крови обратились к всё ещё стоящему на коленях Святому Меча. — В наказание он будет помогать мне в работе. Определенно монарх, подумал Святой Меч, прежде чем быстро потерять сознание.***
Церемония инаугурации столь же торжественна, сколь и празднична. Святой Меч явно недооценил популярность Чхон Мёна в Канго, так как не ожидал, что к нему стекается столько гостей с пожеланиями и подарками. — Что ты вообще с ними сделал? — спрашивает он, когда они оказываются за пределами слышимости публики. — Ты их уговорил прийти, или что? Чхон Мён усмехается. Его новая чёрно-красная мантия лидера секты дополняет новую причёску в виде полупучка, волосы удерживает новая зелёно-чёрная лента для волос. По правде говоря, это делает его довольно привлекательным для всеобщего обозрения. — Они пришли из-за слухов, — просто сказал мужчина. — Хотят посмотреть на молодого лидера Хуашань, проверить, насколько он податлив и доверчив, чтобы стать пешкой. Красные глаза блестят в тёмном обещании. — Они пришли не с добрыми намерениями. Не все. От увиденного по позвоночнику Святого Меча пробежала дрожь — красивый молодой человек, одетый в замысловатую мантию лидера секты, красные глаза тёмные и сверкающие, губы слегка кривятся в ухмылке. Он похож на императора из тех сказок, о которых так любят говорить обыватели. Но потом этот взгляд так же быстро исчезает, как и появляется, сменяясь безразличием. — Ну что ж, в конце концов, это все политика, — говорит Чхон Мён и безразлично пожимает плечами. — Будем разбираться с этим по мере их поступления. Он кладёт руку на плечо Святому Меча и дважды похлопывает его, после чего снова присоединяется к толпе людей, ведущих беседу. — … Пальцы Святой Меча прикоснулись к плечу Чхон Мёна, ощутив остатки тепла от его ладони. — …? Что…? Он качает головой и решает последовать за мужчиной.***
Святой Меч очень быстро обнаруживает, как нужна помощь в связи с восхождением Чхон Мёна на пост лидера секты. Под быстротой он подразумевает отсутствие времени. Почему, спросите вы? Потому что ему нечем заняться! И нет, он не шутит. Чхон Мун-сахёнг пинком заставил Святого Меча проснуться и крикнуть, что тот должен помогать Чхон Мёну с его новыми обязанностями, как и положено старейшине, и при этом ещё и бить его по голове. Вот только когда он пришёл на место, тот уже был по уши погружён в бумажную работу и не сдвинулся с места ни на дюйм. — …тебе нужна помощь? — Святой Меч бросает взгляд на эту кипу и отчаянно молится небесам, чтобы тот отказался. Чхон Мён поднимает голову и протягивает ему коробку, полную бумаг, книг и свитков. — Отнеси это старейшине Чхон Чину, — просто сказал он. — Возвращайся, когда он подтвердит их. И не забудь принести еды. Смущённый Святой Меч берёт коробку и бежит к Чхон Чину, передавая её с любопытным выражением лица. Он не ожидал, что в следующую секунду его саджэ разрыдается. — Бог! Он бог!!! — О великое Первозданное Небо, спасибо тебе за благословение! Чхон Мун-сахёнг, присутствовавший на чашке чая с Чон Чином, взглянул на содержимое коробки и тут же разрыдался следом. — Я не ошибся, — с блаженной улыбкой поднимает голову к небу его сахёнг. — Предки одарили нас благословением. —… Святой Меч на мгновение задумался, не превращается ли его секта в притон для сумасшедших. Оказалось, что в ящике находились бухгалтерские книги секты. Их были целые кипы, относящиеся к временам основания Хуашань. Судя по всему, этого количества было достаточно, чтобы решить проблемы с торговцами и отношениями с другими гражданскими организациями для налаживания связей на ближайшие несколько столетий. А тот даже не моргнул, будто ничего не читал. Чхон Мён решал в их секте такие проблемы, о существовании которых не знал даже Чхон Мун, бывший лидер секты. Чхон Чин выглядел таким эйфоричным, что можно было подумать, будто он пережил вознесение. Святой Меч не понимает, но похоже, что это была очень важная проблема, которую нужно было решить. — Он просил тебя сделать что-то ещё? — спрашивает Чхон Мун-сахёнг, когда они заканчивают читать бухгалтерские книги. Святой Меч пытается вспомнить. И не забудь принести еды. — …он попросил меня принести немного еды. — … — … Чхон Мун-сахёнг и Чхон Чин, а также все остальные саджэ в комнате. Все они смотрят на Святого Меча безучастным взглядом. Он старается не шелохнуться под их взглядами. — Чхон Мён-а. — Да, сахёнг? — Как давно ты здесь? — …с самого утра, сахёнг. — И который сейчас час? Святой Меч не решается выглянуть в окно. — Закат, — прохрипел Чхон Мун-сахёнг. — Уже почти закат, Чхон Мён-а. Вокруг сахёнга, словно пламя, вспыхивает кратковременная аура ци. Святой Меч интересуется, не горячая ли она и на ощупь, когда рука хватает его за ухо и выкручивает. — Ай! Ай, сахёнг!!! — Ах ты, проклятое отродье! Он просил тебя принести ему поесть, а ты забыл?! А если бы бедный ребёнок умирал от голода, а? А?! — Он теперь глава секты, сахёнг. Вряд ли они оставят лидера секты голодать. — О, просто заткнись и иди!!! Святой Меч действительно набирает полный поднос еды для нового лидера секты. Он не очень верит словам Чхон Мун-сахёнга о том, что Чхон Мён голодает, но в этом есть свой резон. Чхон Мён доверил Святому Меча выполнить задание, и тот не справился с ним. (Это не потому, что он чувствует себя виноватым. Конечно, нет.) Когда он вошёл в кабинет лидера секты, Чхон Мён всё ещё находился там, где он оставил его в прошлый раз — сидел у стола и был по уши погружён в работу. — Я принес еду, — вместо приветствия говорит Святой Меч и ставит поднос перед Чхон Мёном. Тот откладывает кисть и поворачивается к окну, которое окрасилось в красный цвет заката. — О, — говорит он в пустоту. — Я и не знал, что уже так поздно. Что-то тяжёлое опускается в желудок Святого Меча. Нет. — Скажи, ты обедал? Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, скажи, что ты обедал. Чхон Мён моргает на него и качает головой. — Нет? Я вообще не мог двигаться, потому что был очень занят работой. — … На этот раз Святой Меч не смог избавиться от чувства вины. — Ну что ж, вот твоя еда, как ты и просил, — он пододвигает поднос дальше. Чтобы подчеркнуть это, он даже решает сесть напротив лидера секты со скрещёнными руками и твёрдым взглядом. — Так будешь есть или нет? Чхон Мён на секунду приподнимает бровь, после чего берёт поднос и открывает крышку с едой. Святой Меч чувствует, как растёт его чувство вины, когда слышит слабое урчание в животе. — Не извиняйся, — говорит он мужчине, когда тот разжимает губы. — Я должен был догадаться, что ты не обедал, когда просил меня принести тебе еду. Но Чхон Мён качает головой. — Я тоже виноват, — настаивает он. — Я ведь не сказал тебе, чтобы ты сделал это немедленно, верно? — Но я мог бы догадаться по тому, как ты работал, — хмуро возражает Святой Меч. — Это моя вина, что я забыл о твоей работе. Он вспоминает слова Чхон Мун-сахёнга и старается не поморщиться. (Сахёнг, как всегда, прав.) Чхон Мён усмехается, губы его слегка подрагивают, и он качает головой. — Может, согласимся, что мы оба были неправы? — предлагает он, и Святой Меч словно видит перед собой более молодую версию своего сахёнга. — Согласие на несогласие и всё такое. Святой Меч смотрит на Чхон Мёна, этого человека из будущего, который сражался и проливал кровь за секту больше, чем кто-либо другой, и удивляется. Он не совсем Чхон Мун-сахёнг. Но он похож. — Ладно, — ворчит он и хватает корзину с лунными лепёшками, чудом оказавшуюся рядом с ним.***
После этого он всё больше и больше привыкает сопровождать Чхон Мёна в течение всего его рабочего дня. А график этот весьма напряжённый. Святой Меч думал, что Чхон Мун-сахёнг был достаточно занят во время своего пребывания на посту лидера секты, но Чхон Мён каким-то образом решает пойти наперекор даже этим ожиданиям. Ведь этот человек всегда занят, куда бы он ни отправился. Будь то внутренние дела или внешние, кажется, что Чхон Мёну всегда есть чем заняться, какую проблему решить или какой кризис сгладить. К нему с почтением стекаются и купцы, и горожане, всегда с восторгом рассказывая о том или ином событии, не переставая говорить о том, что происходит в том или ином городе. Большинство лидеров сект не осмеливались даже приблизиться к Чхон Муну, когда он был руководителем секты, а сейчас Чхон Мёна ищут, как пчёлы цветок. Святой Меч сопровождает его во всех этих делах, наблюдает за ним это время и удивляется. Должен же быть предел совершенству, ведь Небеса ни за что не позволили бы такому человеку, как Чхон Мён, продолжать жить среди смертных. Определённо нет. (В уникальности есть своё одиночество.)***
И он всегда оказывается прав, когда они попадают к нему в кабинет. Потому что Чхон Мён, при всей своей идеальности, не может, кажется, позаботиться о себе. Он забывает поесть в положенное время, если только Чхон Мёну не приносят еду напрямую; он просыпается рано и ложится поздно до такой степени, что это вредно для здоровья, и он слишком много двигается, чтобы это было полезно для здоровья. Святой Меч на исходе сил, и он решает обратиться за советом к профессионалу. — Ты тоже был таким, сахёнг? Чхон Мун-сахёнг, бывший лидер секты и консультант Святого Меча, приподнял бровь на слова своего саджэ. — И это, значит…? Святой Меч застонал и вскинул руки вверх. — Это! Передвижение, весь народ слетается к тебе, как птицы, нагрузка. — А, — на лице Чхон Муна появляется озарение, и он улыбается. — Нет. Это просто Чхон Мён. Что? Святой Меч недоверчиво смотрит на своего сахёнга. — Но ведь ты тоже был лидер секты, — тупо замечает он. Сахёнг кивает и неторопливо отпивает глоток чая. — Верно, но ведь я не делал и половины того, что делал Чхон Мён, не так ли? Определённо нет. Святой Меч был с Чхон Мун-сахёнгом с самого детства, и он никогда не видел, чтобы сахёнг выглядел таким занятым, когда он был лидером секты. — У людей разные способы руководства, — мягко, доброжелательно говорит сахёнг. — Как я вёл секту по тому пути, который считал правильным, так и сам Чхон Мён делает то же самое. Более того, я думаю, что у него это получается лучше, чем у меня, если уж на то пошло. Святой Меч хочет возразить. Хочет сказать, что нет, сахёнг всегда будет лучшим лидером секты, всегда будет величайшим, потому что Чхон Мун-сахёнг никогда не ошибается… Но тут он вспоминает, что лица простых людей светятся так, как никогда не светились в присутствии его сахёнга, что они переговариваются между собой, лишь бы иметь возможность говорить с Чхон Мёном с пылом и благоговением. Лидеры сект спотыкались, пытаясь догнать и переговорить с молодым лидером секты Хуашань, даже настоятель Шаолиня и руководитель секты Чжуннань замирали, слушая его слова, когда тот говорил. Он вспоминает бессонные ночи, проведённые в кабинете Чхон Мёна. О том, как приходилось напоминать ему, чтобы он хотя бы высыпался, о том, как приходилось вытаскивать его за пределы кабинета, чтобы он хоть немного позагорал, а не просто тренировался до рассвета. Тихие ужины и разговоры за обедом, а также промежуточные моменты, когда Святой Меч просто сидел у окна, а Чхон Мён работал, и никто из них не произносил ни слова, но при этом им было странно комфортно. Святой Меч вспоминает всё это и приходит к выводу, что не может опровергнуть своего сахёнга. — Ты ему подходишь, понимаешь? — Хм? Святой Меч смотрит вверх, туда, где напротив него сидит Чхон Мун-сахёнг, улыбаясь мягко и с гордостью родителя. От этого он чувствует себя теплым и мягким, как ребёнок. — Для Чхон Мёна, я имею в виду, — повторил сахёнг не без злобы, никогда не без злобы, не для своего саджэ. — Ты хорошо о нём заботишься. Это комплимент, в этом нет сомнений. Но почему-то Святой Меч вспоминает все подвиги Чхон Мёна — слова Чхон Чина, сбывшуюся мечту Тан Бо, улыбки людей и обожание — и слова вырываются сами собой, прежде чем он успевает их остановить: — Неужели? …Святой Меч чувствует, как у него сбивается дыхание. (Этого он не ожидал.) Но сахёнг… Чхон Мун-сахёнг ничуть не удивляется, как будто вопрос был таким же естественным, как дыхание. (Как будто он давно назревал). — Может быть, я и на пенсии, но я не забываю о том, что происходит, Чхон Мён-а, — просто говорит он и наполняет свою пустую чашку. — Я видел, как он работает, и слышал от Чхон Чина, как с ним обращаются за пределами секты… да и внутри тоже. Святой Меч сглотнул. Мир меняется, и Хуашань находится на переднем крае этого процесса. Даже он не может не замечать, как всё меняется, когда ежедневно находится рядом с Чхон Мёном и видит всё вблизи. Когда-то он сравнил Чхон Мёна с монархом, и он прав, потому что Чхон Мён — правитель, благожелательный правитель созданного им царства. Но люди, с которыми он сталкивается, те, кто приходит извне… — Они относятся к нему, как к богу. Сахёнг ничего не говорит в ответ на это, просто позволяя аромату цветущей сливы окутывать их, как одеялом. (В одиночестве есть своя уникальность.) — Продолжай в том же духе, Мён-а, — улыбается ему сахёнг. — Ты спрашивал, действительно ли ты ему подходишь, хорошо ли о нём заботишься? Святой Меч не отвечает. Ему это и не нужно. Его лицо говорит достаточно. — Спроси его. Он не откажет тебе.***
Сахёнг никогда не ошибается. Святой Меч желает, чтобы и на этот раз он не ошибся.***
Он входит в кабинет лидера секты, как делал это всегда — без предупреждения. Сколько раз он это делал, уже не сосчитать — с тех пор, как Чхон Мун-сахёнг стал лидером секты — но сегодня, когда он открывает дверь, она кажется ему странно тяжёлой. Свет всё ещё мерцает, указывая на присутствие хозяина, и Святой Меча с нескрываемой досадой вздыхает и с практической лёгкостью пропускает себя внутрь. Там, на своём обычном месте, сидит Чхон Мён. Он по-прежнему одет в свою обычную чёрно-красную мантию лидера секты, но волосы его сегодня собраны в хвост, чтобы легче было работать. Тени, отбрасываемые мерцающими лампами, пляшут по его лицу, рисуя его мягким и жутким. Как будто он — существо не от мира сего. Человек из будущего Хуашань, который сражался и проливал кровь до тех пор, пока не смог больше. Пожертвовавший многим из себя даже тогда, когда должен был заслужить передышку. Человек, потерявший свой дом, свою семью, своё место в мире. В нём чувствуется владычество, мудрость богов и опыт императора. Его называют героем. К нему относятся, как к богу. (Чхон Мён уникален, и поэтому он один). — Я действительно нужен тебе? Длинные и грубые пальцы, держащие кисть, замирают от неожиданного вопроса. Чхон Мён поднимает голову, красные глаза выглядят всё более жуткими в свете мерцающих ламп и бледности кожи. Он не спрашивает, но Святой Меч продолжает. (Спроси его, сказал сахёнг. Он тебе не откажет.) — Я не идиот, заткнись, — начинает он и старается не покраснеть от поднятой в ответ брови. — И я наблюдал за тобой всё это время, знаешь ли. Ты… ты знаешь, что делаешь; сахёнг говорит, что у тебя это отлично получается, ты ведь лидер секты и всё такое. Ты нравишься всем ученикам, даже самым скупым. Люди любят тебя; чёрт, даже Чжуннань любит тебя, а я никогда не видел, чтобы кто-то из этой сумасшедшей секты любил кого-то из Хуашань! Он бредит. Святой Меч понимает, что его слова, скорее всего, не имеют смысла, и это его вполне устраивает. Просто… Просто… (Спроси его. Он тебе не откажет.) — Я действительно нужен тебе? Он с ужасом осознаёт, что его голос сорвался, когда он это произносил. Треск, режущий глубже, чем лезвие, и громче, чем удар кнута. Чхон Мён смотрит на него. Один. Два. Он откладывает кисть. И тихо произносит: — Знаешь, я никогда не хотел быть лидером секты. Святой Меч пропускает эти слова через уши, затем через мозг. Что? Наверное, он сказал это вслух, потому что Чхон Мён кивает, улыбаясь под пляшущими тенями и мерцающим светом. Это безнадёжная улыбка. (Святой Меч решает, что ненавидит эту улыбку). — В моё время, — начинает он негромко, словно раскрывая секрет. — Существовал Союз сект и семей — Семья Тан, Северное море, Юньнаньский дворец зверей, Нокрим, Намгунг… и Хуашань. При упоминании каждого имени брови Святого Меча поднимались всё выше и выше. Это все очень известные имена. …и все они очень знакомы в наши дни. — Этот Союз… должен был объединить всех в одну группу, как общение между друзьями, — с улыбкой продолжает Чхон Мён, с нежностью вспоминая. Святой Меча уже не в первый раз осознаёт, как сильно, должно быть, ему не хватает этих людей, которых он оставил, и сердце его болит за него. — Но иерархия всё равно была нужна, и все они должны были отвечать перед одним человеком. — Потому что это была война, — произносит Святой Меч, чувствуя, как внутри него зарождается что-то тяжёлое. (Ему не нравится, к чему всё идёт.) — Потому что это была война, — кивает Чхон Мён. Он откинулся назад, и мягкий лунный свет окрасил его волосы в серебристый цвет. — Им нужен был кто-то, кто повёл бы их за собой, — пробормотал он в тишине. — Командир. И вдруг всё встает на свои места. — Ты был командиром, — выдыхает Святой Меч. Чхон Мён не отвечает. Да и не нужно. Только не сейчас, когда он так сгорбился, красные глаза стали тусклой ржавчиной, лицо бледное, как у трупа, изнеможение окутывает каждую его часть, как саван. — Я устал от этого, от руководства, — шепчет Чхон Мён. Как будто признается в тайне, в непростительном грехе. Как будто это то, что никогда не должно было быть произнесено вслух. — Но я был нужен им, нужен, чтобы выжить и победить в войне, и я не мог от них отказаться. (Спроси его. Он тебе не откажет.) — Потом я оказался здесь и подумал, что, может быть, всё будет по-другому. С губ Чхон Мёна срывается горькая усмешка. — И что же? Божественное искусство, осознал Святой Меч и чуть не ударил себя кулаком. Нет, не только это. — Демоническая секта приближалась… и ты не смог отвертеться и на этот раз. Это похоже на то, как марионетка теряет свои ниточки. Чхон Мён падает вперёд, и только благодаря тому, что Святой Меч успевает подхватить его, его голова не ударяется об угол стола. Он переводит их обоих в более удобное положение: себя — на колени, а Чхон Мёна — вперёд, положив его голову на своё плечо. — Ты хочешь знать, нужен ли ты мне? Большая рука ложится на его шею, как раз там, где находится пульс. Святой Меч ощущает каждый шероховатый край, каждый шрам и каждую мозоль на этой руке и старается не сглотнуть. Ему это не удаётся, когда Чхон Мён поднимает голову и их взгляды встречаются. Глаза, некогда тусклые от ржавчины, теперь превратились в тлеющий огонь, вновь обретший кровавый оттенок, но с мерцающим жаром. Он притягивает, манит, очаровывает. Святой Меч не может заставить себя отвести взгляд. — Ты мне нужен — очень нужен. Та же самая грубая рука, лежащая на его шее, переходит к поглаживанию его щеки. — Ты не даёшь мне сойти с ума. Большой палец проводит по его губам, мягко и нежно. — Ты сохраняешь меня человеком. Огрубевшие пальцы в танце хватаются за его подбородок, удерживая его на месте. Кроваво-красная встреча со сливовыми цветами. — Так что продолжай в том же духе. Оставайся собой и никогда не меняйся. Когда-то Святой Меч думал, что останется один. Он слишком силён, а мир слишком хрупок. Окружающие не могут надеяться понять то, что видит он, а он, в свою очередь, не может постичь их жизнь. Он думал, что ему придётся измениться, чтобы вписаться в общество. Он думал, что его уникальность приведёт к изоляции. Но вот Чхон Мён, человек из будущего, из другой Хуашань, говорит, что в этом нет необходимости. Он говорит, что Святой Меч прекрасен таким, какой он есть. И Святой Меч… Как он может отвергнуть его? И вот он берёт клинок, лежащий у бедра, и, не отрывая взгляда, вручает его стоящему перед ним человеку. — Я — меч лидера секты. Лезвие скользит по ножнам, являя блеск своему владельцу. Щелчок, звучащий громче взрыва бомбы. Далее следует клятва. (Глубже крови, сильнее веры.) — Да будет воля твоя. Улыбка, которую дарит ему Лидер, дороже всего на свете, будь то этот мир или другой.