Солнечный удар

Му Цин ударяет еще раз и еще, вынуждая Фэн Синя отступить на несколько шагов. На гранях клинков вспыхивают и пляшут солнечные блики – можно подумать, что это искры сыплются с перекрестья мечей. Искры, думает Му Цин, пожалуй, вполне писались бы в фэншуй: воздух над желтыми камнями тренировочной площадки монастыря Хуанцзи тоже трепещет и плавится, как над костром. Если, конечно, у Му Цина не мутится перед глазами, в последнее время такое стало периодически случаться. На площадку их загнал советник. Хотя церемония поклонения Небесам должна была состояться еще только через пять месяцев, и они едва приступили к тренировкам, советник, побывав на одной несколько недель назад, остался крайне недоволен. Настолько, что – ситуация совершенно невообразимая, Му Цин чуть челюсть не потерял – побранил даже Его Высочество, и повелел наследному принцу и его слугам заниматься на этом самом месте 88 дней подряд, от зари до зари и каждые 8 дней ожидать самых тщательных проверок. Какой-то сердобольный послушник подбегает к Его Высочеству, чуть поодаль отрабатывающему движения в наряде Воина, угодившего богам, вручает корзинку с чем-то съестным и тут же мчится прочь. Его Высочество склоняется ему вслед в почтительном поклоне и садится передохнуть в тени деревьев у края площадки. Есть во время тренировки категорически запрещено, но нужно быть полным глупцом, чтобы напоминать Его Высочеству об этом. Даже явись вдруг советник и застукай его за неурочной трапезой, что он, отстранит наследного принца от участия в праздничном шествии за миску каши и пару булок? Помыслить смешно. Се Лянь может хоть банкет здесь закатить, все равно ничем не рискует. Ни он, ни Фэн Синь. Му Цин бросается в новую атаку. Да, советник стыдил Его Высочество за небрежность, а тот слушал, почтительно опустив голову, но, если вдуматься, выглядела сцена скорее как отеческие наставления. Пф, разумеется, она так выглядела! Му Цин успевает закатить глаза, прежде чем сделать очередной выпад. Разве можно всерьез ругать Его Высочество наследного принца Сяньлэ? Разве можно всерьез заявлять, что он не достоин изображать Воина, угодившего богам? А кто тогда, скажите на милость, достоин? Если только сам владыка Шэньу? То же касается Фэн Синя; критиковать первого приближенного Его Высочества, любимого ставленника государыни – неблагодарное дело. Это Му Цину козырять нечем. Его заменить проще простого, демона в маске может играть кто угодно, – о чем советник не преминул ему сообщить. Му Цин злится, злится так сильно, что вроде бы нематериальное чувство совершенно реально жжет грудь и глотку, будто он наглотался раскаленного свинца. Он понимает, что ведет себя нелепо – ну где он и где Его Высочество с Фэн Синем? Сумасшедший он, что ли, требовать к себе такого же отношения…да нет, даже не требовать, хотя бы мысленно о нем заикаться? За одно то, что Его Высочество оказал ему такую великую честь, приблизил к себе, дал шанс добиться лучшей доли, Му Цин до конца дней должен ему ноги целовать! Кто он такой, чтобы желать чего-то большего? Му Цин прекрасно все понимает, но все равно злится и ничего не может с этим поделать. В последнее время почему-то любая мелочь выводит его из себя. Он злится на солнце, которое бьет в глаза, куда ни повернись, и затапливает раскаленным светом всю тренировочную площадку. Злится на набившиеся в сапоги мелкие камушки. Злится на тяжелую маску, прилипшую к лицу. Злится, что демона правда легко заменить и никто этого даже не заметит, хотя Му Цин знает, что со связанными руками одолеет в бою как минимум половину послушников, на глазах которых советник проходился по каждому его движению и стойке, хотя сейчас он теснит и загоняет в угол это золотое дитя, царского телохранителя Фэн Синя, хотя, если бы по сценарию монстр не должен был обязательно проиграть наследному принцу, еще неизвестно, кто из них взял бы верх! Злится что Его Высочеству и Фэн Синю подобные мысли в голову не могут прийти, что они неприкосновенны и даже не осознают этого, что они не представляют, каково это: дрожать за каждый шаг, слово или жест! Злится, что они могут есть, когда захотят, и ничего им за это не будет, что они могут спать все положенные восемь часов, и им не нужно в тайне от всех тренироваться по три часа в ночных сумерках и еще час перед рассветом – и не для того, чтобы не отстать, а чтобы только удержаться на месте! Злится, что для них Церемония поклонения Небесам – просто веселая игра, поэтому они могут, как неделю назад, поменяться одеянием Воина, угодившего богам, и церемониальным нарядом телохранителя, а потом весь день притворяться друг другом и пугать монахов, или, как вчера, потратить целый час на выдумывание пароля для духовной сети Его Высочеству, «если бы он правда был небожителем»! (Его Высочество в итоге разродился фразой «Просто прочитай тысячу раз «Дао дэ цзин». Фэн Синь, конечно, с первого раза шутку не понял, но зато, когда ему объяснили, чуть ни по земле катался от хохота, Му Цин думал, его в конце концов вырвет) Злится, что его меняться одеждой никто не позвал, а здравое замечание, что разыгрывать возможных могущественных союзников – не лучшая идея, Фэн Синь не услышал вовсе, а Его Высочество что-то вежливо промычал в ответ, наверняка даже не поняв, кто к нему обращался! И больше всего он злится, что по какой-то дурацкой причине для него это так важно!!! Му Цин замахивается и наносит решающий удар. Меч Фэн Синя отлетает на несколько чи и со звоном скачет по камням. Странно вытянув руки, Фэн Синь делает в сторону Му Цина нетвердый шаг, будто собирается не то схватить за грудки, не то заключить в объятия, и вдруг валится на него мешком. Му Цин закатывает глаза. Братание демона с соперником в сценарии абсолютно точно не прописано, а участвовать в каком-то розыгрыше настроения нет. Му Цин проворно отскакивает назад. Пальцы Фэн Синя слабо скользят по его одежде, словно в жалкой попытке зацепиться… И в следующий миг Фэн Синь обрушивается на брусчатку вниз лицом, взбивая вверх клубы горячей жёлтой пыли. И так и остаётся лежать неподвижно. Как назло, именно теперь Му Цина накрывает прицепившийся в последнее время приступ: предметы теряют чёткие очертания, гудит в ушах, голова тяжелеет, и соображать становится совсем трудно. Му Цин зачем-то слегка толкает Фэн Синя носком сапога, как неодушевленный предмет. Что произошло? Неужели он промахнулся, ударил не между рукой и телом соперника, как положено по сценарию, а прямо в грудь? Но тогда под Фэн Синем сразу натекла бы лужа крови, да и рана была бы заметна – чжаньмадао не зря зовётся «мечом, перерубающим лошадь», лёгкой царапиной при встрече с ним не отделаешься. И с чего вдруг Му Цину, с его-то опытом, допустить такую нелепую ошибку? Он злился, конечно, но он же не безумец – заколоть телохранителя наследного принца прямо на глазах у последнего. Боги, что он такое несёт?! Да будь он в сто, в тысячу раз злее, он бы ни за что... он бы никогда... Му Цину кажется, что он таращится на распростертое у его ног тело не меньше четверти часа, но, видимо, на самом деле времени прошло совсем немного. Его Высочество только-только отрывается от маньтоу и хлопает в ладоши. - Отличный бой! Здорово умер, Фэн Синь, очень натурально! Может быть, это правда такая затянувшаяся незамысловатая шутка? А что, очень в духе Фэн Синя с его-то чувством юмора, как у бревна. Сейчас он поднимется, давясь своим глупым хохотом, и… На этот раз Му Цин думает, что прошло секунды три, но, видимо, все же несколько больше, потому что Его Высочество беспокойно вопрошает: - Фэн Синь? Фэн Синь, эй? – отбрасывает корзинку с едой и бежит к ним. Он падает рядом с Фэн Синем на колени, совершенно не заботясь о белоснежном наряде, вцепляется тому в одежду, но тут же отдергивает руки, точно боится, что от прикосновения телохранитель развалится на куски. - Му Цин, что произошло? Что с ним, Му Цин, что делать? – чуть ли ни ломая руки, восклицает Се Лянь. Жар солнца становится совершенно невыносимым. Голова уже не просто гудит – она раскалывается от боли. Небеса, нет, только не сейчас, когда Его Высочество так потерянно и жалобно на него смотрит, когда с Фэн Синем непонятно что! Уверенным движением Му Цин возвращает чжаньмадао в ножны и сдвигает маску демона на затылок. - Не переживайте, Ваше Высочество, все в порядке, - Му Цин тоже опускается на колени и берет Фэн Синя за плечи, - Просто помогите мне его перевернуть. - А можно? – наследный принц испуганно распахивает большие карие глаза, - Я слышал, нельзя трогать людей, которые упали, потому что если у них есть переломы, тогда сдвинутся кости и…и… Его Высочество напряженно морщит лоб, видимо, пытаясь вспомнить, к чему же приводит смещение костей. Му Цин спешит прервать это погружение в медицинские дебри: - Фэн Синь же не с башни спрыгнул! От такого падения он не мог ничего сломать. Разве что нос, думает Му Цин, но Его Высочеству решает об этом не говорить – он без того весь дрожит, суетливо дергается и скорее мешает, нежели помогает. Му Цин никогда его в такой панике не видел. Он, собственно, никогда его в панике не видел, и даже не мог представить, что Его Высочество наследный принц, любимец богов, баловень судьбы, способен на подобные эмоции. Как выясняется, способен, только не про его, Му Цина, честь… В любом случае, беспокойство оказывается излишним – когда они наконец переворачивают Фэн Синя на спину, нос обнаруживается на положенном ему месте и даже не разбитым. Лицо и шею Фэн Синя заливает испарина – она струится так обильно, что моментально смывает пыль, запачкавшую при падении висок и щеку. Чуть ли не всхлипывая, Его Высочество нежно промокает телохранителю лоб рукавом и испуганно сообщает Му Цину то, о чем тот и так догадался: - Он такой горячий!.. - Не переживайте, Ваше Высочество, - повторяет Му Цин. Он расстегивает Фэн Синю тугой воротник, ослабляет завязки на груди и обмахивает образовавшуюся треугольную прореху ладонью, чтобы создать хоть какое-то движение воздуха над распаренной кожей. - Что с ним, Му Цин? – снова спрашивает Его Высочество. Чуть помедлив (очень сильно болит левый висок), Му Цин отзывается: - Похоже на солнечный удар. - Удар?! – вскрикивает Се Лянь, прикрывая рот ладонями, - У Фэн Синя что, будет паралич? До Му Цина не сразу доходит, что Его Высочество говорит про разрыв тока крови и каналов ци в голове, то состояние, которое западные лекари еще называют апоплексией. - Да нет же, Ваше Высочество, это не тот удар! – восклицает Му Цин. Он отстегивает от пояса Фэн Синя флягу для воды, но, встряхнув, понимает, что та пуста. - …Фэн Синь просто перегрелся на солнце. Неужели с вами такого никогда не случалось? Се Лянь растерянно качает головой: нет, - а Му Цин уже раздраженно прикусывает язык. Ну что он такое ляпнул? Конечно, не случалось! Откуда Его Высочеству знать про подобные вещи? Ему-то, поди, не приходилось, согнувшись, вкалывать от зари до зари, чтобы наскрести на пару овощей к ужину, и не придется никогда! Не то что тому, кого по внезапному капризу приблизили и по такому же внезапному капризу могут в любой момент прогнать!.. - Так это не опасно? – прерывает Его Высочество внутренний монолог о нем же, - Фэн Синь скоро очнется? - Думаю, скоро, - Му Цин возвращает бесполезную флягу на место, - Нужно перенести его в тень, напоить и охладить по возможности – и будет, как новый. Я сейчас кого-нибудь… Но, не успевает Му Цин договорить, как Фэн Синь неразборчиво стонет и приоткрывает глаза. - Фэн Синь! – губы Его Высочества расползаются в сияющей улыбке, он хватает телохранителя за руку и прижимает ее к груди, - Ты как? Как ты себя чувствуешь? - Голова кружится… - бормочет Фэн Синь, слабо поводя зрачками из-под подрагивающих век, - …больно…тошнит… И жарко ужасно… Что…что со мной произошло? - Му Цин говорит, у тебя солнечный удар, - с какой-то детской серьезностью, с которой малыши произносят «взрослые» слова, значение которых не вполне понимают, отвечает Его Высочество. Озвучивание диагноза действует на Фэн Синя прямо-таки магическим образом: только что лежал кулем и еле языком шевелил, а тут подскакивает чуть ли не на чи (правда, тут же валится обратно) и с неподдельным ужасом вопит на полмонастыря: - Удар?! У меня что, отнимется половина тела и меня будут возить в коляске?! Му Цин закатывает глаза. Небеса и небожители, и этот туда же! Каких страшилок про апоплексию они наслушались вдвоем с Его Высочеством и от кого? Не иначе кто-то из братии постарше присел на уши с сетованиями на здоровье. - Да не тот это удар! – фыркает Му Цин уже во второй раз, - Ты просто упал в обморок от жары! Ничего с тобой не будет. Подожди, сейчас я позову кого-нибудь… - Нет! Фэн Синь вдруг вытягивает свободную руку, как будто пытаясь ухватить Му Цина за полу, и Му Цин машинально отшатывается. Он тут же жалеет об этом; рука Фэн Синя безвольно падает на брусчатку, и Му Цин вспоминает, как Фэн Синь, видимо, понимая, что теряет сознание, попытался удержаться за него, а он так же отступил назад. Внутри что-то сжимается от противного чувства вины. Ни Фэн Синь, ни прикосновения ему никогда не нравились, но уж не настолько, чтобы бросить человека разбивать о камни лицо. Потерпел бы, не переломился… Фэн Синь, не сумев дотянуться до Му Цина, выворачивает в его сторону шею так, что под переливающейся от влаги кожей явственно пульсируют жилы: - Не зови никого, пожалуйста! – хрипло просит он, - Если монахи и советник узнают, что я на тренировках падаю в обмороки, меня отстранят от участия в праздничном шествии! - Вот, значит, как ты заговорил? – Му Цин вскидывает бровь, - Ты же у нас, кажется, всегда горой стоишь за честность и справедливость? А если ты и правда упадешь в обморок на шествии и сорвешь церемонию поклонения Небесам, честно и справедливо получится? Фэн Синь прикусывает губу и как-то застывает, словно от резкого приступа боли. - Да. Ты прав, - вдруг тихо говорит он, - Мне…- Фэн Синь судорожно сглатывает, - …мне нельзя участвовать. У него трагически сдвигаются брови, а в уголках глаз набухают подозрительные капли. Подкол удался выше всяких похвал, но Му Цин чувствует себя совсем уж отвратительно – как будто добил раненого или ударил ребенка, доверчиво предложившего поиграть. Ну зачем он так? Может, он правда несносный человек?.. - Нет, нет! Нет! – запальчиво восклицает Его Высочество, Му Цин даже вздрагивает от неожиданности. Принц еще крепче сжимает ладонь Фэн Синя в пальцах и горячо частит: - Я никому не позволю тебя отстранить, ни за что, даже если ты будешь терять сознание каждый час! И вообще, ты не упадешь на церемонии в обморок! Му Цин же сказал, тебе стало плохо от жары, а праздник фонарей зимой! Правда же, Му Цин, скажи ему! - Великие Небеса, да не отстранит тебя никто! – закатывает Му Цин глаза, - Его Высочество прав! Ты молодой и здоровый. Если только на шествии тебе не свалится на голову кирпич, я уверен, обморок тебе не грозит. Ладно, - добавляет он, - Не буду я никого звать, если тебе так хочется. - Ну вот, я же говорю! – радостно кивает Се Лянь. Раскрасневшееся лицо Фэн Синя освещает такая широкая благодарная улыбка, что у Му Цина нет никаких сил на это смотреть. - Ты подняться сможешь? – раздраженно бросает он, пытаясь надвинуть маску так, чтобы солнце не палило в глаза, - Если продолжим тут торчать, все вместе с тобой спечемся! - Конечно, смогу, - отвечает Фэн Синь и действительно вполне бодро садится. Но в ту же секунду заваливается набок. Его Высочество вскрикивает и подхватывает Фэн Синя за руки спереди, Му Цин без вскриков – под лопатки сзади. - Я сейчас…сейчас…- еле слышно повторяет Фэн Синь, хотя, судя по тому, как он безвольно висит на Му Цине и Его Высочестве, «сейчас» он способен разве что снова потерять сознание. Му Цин закатывает глаза, и вдруг задумывается о том, что ему, пожалуй, полагается испытывать злорадство. Тренировка сорвана, и представить страшно, по чьей вине! Не его, презренного простолюдина, которого можно заменить кем угодно, которого вышвырнули бы пинком, если бы не заступничество Его Высочества, и что там еще шипит ему вслед монастырская братия, а Фэн Синя, предмета всеобщего восхищения, чудесного дитяти Запретного города! Да еще сорвана не по какой-нибудь возвышенной причине, а по самой что ни на есть убогой и прозаичной: драгоценный наперсник Его Высочества не выдержал жары! Опять же, не Му Цин в плотном черном костюме и тяжелой маске, с двуручной саблей почти в треть его веса, не спавший нормально уже Небо весть сколько недель, а Фэн Синь, свежий и отдохнувший, в сплошной алой с золотом парче да шелках! Впрочем, сейчас, несмотря на полнокровие и наряды, Фэн Синь выглядит куда как плачевно. Неудивительно, что он упрашивал не поднимать шума – вряд ли им бы еще кто-то восхищался после такого зрелища. Му Цин смотрит на часто и тяжело вздымающиеся в такт дыханию плечи, на расплывшееся на спине по линии позвоночника темное мокрое пятно, на ручейки испарины, без остановки ползущие по шее за воротник, на все приметы слабости и провала, но, как ни прислушивается к себе, почему-то вместо справедливого мрачного удовлетворения находит лишь щемящую жалость. Он внезапно осознает, что ему совсем не хочется сзывать монахов и скидывать выскочку-телохранителя с его великолепного пьедестала (а ведь какой подвернулся удобный случай!), а хочется убрать Фэн Синю влажные пряди от лица, дать воды, провести ладонью по лбу, чтобы хоть немного охладить. Хочется, чтобы ему просто стало лучше. Му Цин встряхивает Фэн Синя за расхристанный церемониальный наряд и раздраженно бросает: - Эй, тебя, может, донести? А то такими темпами мы будем тут загорать до вечера! - Ой, правда, - соглашается Его Высочество, - Фэн Синь, давай мы действительно… - Вот еще, - бурчит Фэн Синь слабо, но недовольно, - Сам пойду! С третьей попытки и с Му Цина с Се Лянем помощью ему наконец удается подняться на ноги. Тут долго сдерживаемый приступ наконец накрывает Му Цина с головой, предметы расплываются, время исчезает. Му Цин не помнит, как они добираются до густой кленовой рощи, обрамляющей тренировочную площадку. Приходит в себя он уже там и невольно с наслаждением выдыхает от дуновения прохладного ветерка. В тени кленов тоже не Западный рай, но все-таки намного свежее, чем на открытом поле. Му Цин и Его Высочество осторожно опускают Фэн Синя на траву. Он дышит совсем уж жутко: натужно, с хрипами и свистом, как будто бежал без остановки часов пять. Му Цин не в том состоянии, чтобы быть уверенным в часах, и все же не должны они были путешествовать так долго: желтая брусчатка хорошо видна меж стволов, под ногами лежит корзинка со снедью, доставленной Его Высочеству послушником, то есть, они отошли совсем недалеко, шагов на семьдесят… Се Лянь снова садится возле Фэн Синя на колени и рукавом осторожно промокает ему влагу под подбородком. - Ну, ты как? – ласково спрашивает Его Высочество. Фэн Синь сипло шепчет: - По-моему, я дышать не могу... Его Высочество охает, а Му Цин брезгливо дергает углом рта. - Ты знаешь, сколько воздуха надо, чтобы разговаривать? – закатывает он глаза, - Все ты можешь! Не истери! Му Цин несколько раз стучит себе пальцами по лбу, чтобы окончательно очухаться, и тоже присаживается рядом, расстегивает Фэн Синю пуговицы формы. - Надо его раздеть, чтобы температура быстрее упала, - объясняет Му Цин Его Высочеству. Вместе с Се Лянем (хотя без него было бы быстрее), они освобождают Фэн Синя от одежды, оставив одно нательное белье. Сложенную кучку вещей Му Цин подсовывает Фэн Синю под ноги – где-то слышал, что так надо. Фэн Синь не сопротивляется, только бессмысленно смотрит в небо из-под полуопущенных век, и это пугает Му Цина гораздо сильнее, чем жалобы на удушье. Почему-то думается, что лучше бы Фэн Синь вырывался, обозвал его обрезанным рукавом и послал по матери… Напоследок Му Цин нашаривает в корзине с едой глиняную бутыль для воды – к счастью, внутри еще булькает – и вливает часть содержимого Фэн Синю в рот, а остатки выплескивает ему же на голову. - Зачем? – удивляется Его Высочество, - Разве Фэн Синю не надо больше пить? - Сразу так много нельзя, - возражает Му Цин, вспоминая неприятный опыт выхлебывания доброй половины колодезного ведра после не менее неприятных подработок на стройке, еще до Хуанцзи, - Начнутся рези в желудке и может даже вырвать. Нужно часто, но маленькими порциями. Я схожу, принесу еще воды и что-нибудь для компрессов. До покоев Фэн Синь сейчас точно не дотащится. Фэн Синь никак не реагирует на это вопиющее сомнение в его силе и стойкости, и у Му Цина что-то противно сжимается в груди. Он встает, и вдруг его резко ведет в сторону. - Эй!.. Му Цин не успевает понять, когда в его поле зрения появляется наследный принц, просто вдруг обнаруживает того перед собой и чувствует его ладони на предплечьях. - Ты сам-то как? – спрашивает Се Лянь, вглядываясь в Му Цина теплыми карими глазами. Му Цин вдруг замечает, что лицо Его Высочества почти такое же мокрое, как у Фэн Синя, и, кажется, значительно худее, чем в начале их восьмидесяти восьмидневного тура тренировок. Одна из ладоней тянется отбросить ему в сторону волосы, и Му Цин видит на ней несколько кровоточащих мозолей, таких же, как у него самого. Он поспешно отступает на несколько шагов, вынуждая принца его отпустить. - Я в порядке, - быстро отвечает Му Цин, - Правда. Все хорошо. Просто голова закружилась. - Точно? – обеспокоенно спрашивает Его Высочество. - Да, разумеется, - кивает Му Цин, добавляет зачем-то: - Не уходите никуда! – и удаляется в сторону основных построек монастыря. Рано он начал хвастать выносливостью – явно тоже перегрелся, думает Му Цин, пересекая осточертевшую тренировочную площадку. Ну конечно, вся недавняя сцена – один большой горячечный бред. Чтобы Его Высочество обеспокоенно выспрашивал что-то у Му Цина? Чтобы богоподобный наследный принц Сяньлэ, живущий в роскоши и неге, выглядел измученным и уставшим? Ладно, Фэн Синь с его ничем не подкрепленным самомнением, но Его Высочество? Нет, это совершенно невозможно. Наверное, именно под действием бреда Му Цин, собирая по покоям Его Высочества полотенца, тазы, чайник и пиалы и вытягивая из колодца ведро, размышляет о языках любви. Про них ему как-то рассказала матушка, когда они сидели за скудным ужином, а матушке из желтого газетного листка прочитала соседка. Мама уже едва различала палочки для еды, и давно не могла читать самостоятельно; возможно, поэтому выдумка какого-то второсортного писаки, наверняка получившего за свою работу миску риса да пару монет, произвела на нее такое сильное впечатление. Матушка со всей серьезностью пересказывала Му Цину, что у каждого человека свой язык любви, способ, которым он выражает дорогим людям свою привязанность – и романтическую, и дружескую, и родственную. Всего языков любви существует пять: слова, прикосновения, подарки, совместно проведенное время и какой-то пятый. Тогда Му Цин слушал матушку вполуха – ужасно хотелось есть и спать, было не до лирических глупостей. Но теперь (точно перегрелся) Му Цин вдруг задумывается – а какой у него язык любви? У матушки-то – абсолютно точно слова. Она всегда называет Му Цина солнышком и без конца повторяет, что он ее гордость и молодчина – на взгляд Му Цина, не вполне заслуженно. Уж настоящие гордость и молодчина сумели бы сделать так, чтобы мать не прозябала в нищете… У Его Высочества, наверное, тоже слова: он то и дело изрекает всякие высокопарные сентенции про верность, долг, благородство и прочее, как кажется Му Цину (хотя за такие мысли его молния должна на месте поразить) ужасно сопливые. Вот хоть сегодня, когда уверял Фэн Синя, что не позволит отстранить того от участия в шествии – Му Цин чуть со стыда не сгорел, хотя сам в этих сантиментах не участвовал. Вроде бы, в статейке было что-то про то, что языки любви наследуются от родителей или перенимаются у ближайшего окружения, но Му Цин пошел не в матушку и у Его Высочества ничему не научился. Даже выслушивать матушкины похвалы ему обычно было неприятно, и он просил: «Мам, ну хватит», – а о том, чтобы самому выражать привязанность через слова, не могло (забавный каламбур) идти и речи. Как там пенял ему Фэн Синь? «Твой рот может извергать что-то кроме бесконечного ворчания и нытья?». Можно подумать, у принцева товарища у самого уста медом намазаны, а матерится через каждое слово за него кто-то другой! Но в чем-то он прав: не умеет Му Цин говорить хорошее, просто язык не поворачивается. Он скорее задохнется, чем назовет кого-то «солнышком». Прикосновения? Пожалуй, Фэн Синь как раз выражает свое расположение через них – на взгляд Му Цина, довольно грубо. Хлопает Его Высочество по плечу, вечно затевает с ним глупые тактильные забавы: потасовки, швыряние подушками, валяние в листве – и все это порой прямо в покоях, включая листву. Не стесняется даже обниматься с Его Высочеством на глазах у всего монастыря! Му Цина передергивает. Его Высочество, впрочем, принимает эти медвежьи знаки внимания с удовольствием и охотно отвечает на них, да и сам сегодня от Фэн Синя буквально не отклеивается. Видимо, в прикосновениях он чувствует себя так же свободно, как в словах. Хотя, это же совершенный Его Высочество – неудивительно, что он и всеми языками любви владеет в совершенстве. Му Цину же прикосновения неприятны, он даже матушку обнимает редко, а Фэн Сино-принцевские нежности вовсе вызывают у него рвотные позывы. Нет, однозначно нет. Подарки? Он никогда не замечал в себе желания кому-то что-то подарить. Да и откуда взять средства на подарки? Время? Тоже вряд ли. Му Цин очень любит матушку, но время с ней почти не проводит, иногда они неделями не видятся. Зато с послушниками Хуанцзи, он, наоборот, постоянно рядом, но никакой привязанности между ними нет – и это еще мягко выражаясь. Пятый язык любви Му Цин вспомнить не может, но уверен, что там что-то такое же неподходящее. Может, и не дано ему никакого языка любви, совсем? Бывают же от рождения немые. Может, он тоже своего рода немой? Поэтому он неспособен нормально общаться, неспособен дружить, поэтому его все ненавидят? Кроме матушки – да и то, наверное, потому что ей от него деваться некуда. Немые люди все равно живые, они мыслят и чувствуют, как все, просто физически не способны никому ничего рассказать. И дурацкое бессчастное немое сердце Му Цина тоже живое. Ему неприятно, когда про него шепчутся: «У меня от него мурашки по коже, он как оборотень из куска льда!». Ему хочется быть нужным кому-то кроме матери. Хочется, чтобы его звали другом. Хочется самому, черт подери, наговорить выспренной трогательной чуши, как Се Лянь, или по-дикарски броситься с объятиями, как Фэн Синь, или хоть каким-то из этих идиотских языков любви наконец суметь взять и сказать…! - Ну давай, зареви еще, - бурчит Му Цин своему отражению в ведре с водой. Он опускается на корточки и приваливается боком к теплой стенке колодца. Несмотря на пекло, Му Цина бьет мелкая дрожь, а перед глазами как будто пляшут снежинки. Нет, нет, только этого сейчас не хватало! Его Высочество ждет, а он, наверное, ужасно напуган там один, ведь он совсем не знает, что делать, и Фэн Синь практически обезвожен, ему может стать хуже… Великие Небеса, ну что он порет? Му Цин сердито встряхивает головой. Не за Его Высочество с Фэн Синем переживать надо, уж им и без Му Цина пропасть не дадут, а за себя! Выйдет какой-нибудь послушник во двор размять ноги и наверняка поинтересуется, куда это Му Цин в одиночестве направляется из покоев Его Высочества наследного принца с кучей вещей. И даже если правда выяснится быстро, валить на Му Цина каждую кражу в монастыре и ближайших окрестностях все равно будут еще года два. До сих пор он ни с кем не столкнулся только благодаря тому, что обитатели Хуанцзи, спасаясь от жары (хоть какой-то от нее толк), попрятались по кельям. Не стоит дальше искушать судьбу. Му Цин пьет маленькими глотками, брызгает водой на лицо и шею – становится чуть легче, – переливает содержимое ведра в принесенные чайник и таз, и, хватаясь за щели в кладке колодца, поднимается на ноги. Приближаясь к роще, он видит, что Его Высочество все так же сидит рядом с Фэн Синем, гладит того по спутанным волосам и что-то ласково говорит. Что и требовалось доказать – все языки любви на высший балл... Му Цина принц встречает широкой улыбкой: - Ты вернулся, я так рад! Тебя так долго не было, я подумал… Его прерывает, и довольно громко, Фэн Синь: - Се Лянь собирался тебя искать! Ты заблудился, что ли, или прилег там поспать? Почему-то сначала Му Цин отмечает, что у Фэн Синя появились силы на пикировки, и только потом чувствует привычные раздражение и брезгливость. - Прилег только ты, - огрызается он и впихивает Фэн Синю в ладонь наполненную пиалу, - Между прочим, во время репетиции церемонии поклонения Небесам. Пей! - А чего столько?.. – спрашивает Фэн Синь совсем без гонора и даже как-то растерянно, напоминание о том, чье рыльце в пуху, определенно возымело эффект. - Сразу много нельзя, может вырвать. Нужно по чуть-чуть, маленькими глоточками, - объясняет Его Высочество, вновь по-ученически повторяя за Му Цином, и даже оборачивается к нему, уточняет, - Правильно? - Правильно, Ваше Высочество, - подтверждает Му Цин. Некоторое время они сидят молча и почти без движения, только Му Цин подает наследному принцу и Фэн Синю чашки. Последний впивается в пиалы так жадно, что чуть не откусывает полированный белый нефрит; Му Цин не знает, за чью сохранность стоит беспокоиться сильнее: драгоценной посуды или телохранительских зубов. Его Высочество же явно не страдает от жажды – пьет спокойно, медленно, а вскоре вовсе жестом отвергает протянутую чашу и спрашивает: - Му Цин, что еще нужно делать? Я помню, ты говорил про компрессы… - Да, - Му Цин кивает. Тыльной стороной кисти он щупает Фэн Синю лоб: уже не такой горячий. Фэн Синь бормочет что-то нецензурное и пытается отстраниться. Можно подумать, Му Цину это занятие прям нравится! - …Надо положить их на голову, грудь…да и вообще, чем больше сейчас на него вылить, тем лучше. Его Высочество с большим энтузиазмом подходит к задаче: топит в тазу все принесенные полотенца, гоняет их внутри, создавая миниатюрный водоворот, и, вылавливая из вихря то одно, то другое, полосами раскладывает своему пациенту поперек туловища. Му Цин, за неимением полотенец, набирает воду в ладони и несколько раз плещет Фэн Синю в лицо. - Ты это специально делаешь? – яростно вопрошает тот. Раньше, чем Му Цин успевает закатить глаза, Фэн Синь приподнимается, зачерпывает рукой из таза и швыряет куда-то вперед. Наверняка, целью предполагался Му Цин, но не то Фэн Синя подводит координация, не то Му Цин слишком энергично парирует замах, – и широкий плеск, как в плохой комедии положений, растекается по костюму Его Высочества. - Эй, вы чего? – восклицает принц, немного удивленно, но больше – радостно, и теперь горсть воды летит уже в них с Фэн Синем обоих. В следующие несколько минут на траве воцаряется абсолютно нецивилизованная куча-мала, которая завершается, опять как в глупой комедии, опрокидыванием таза. Се Лянь и Фэн Синь заливаются хохотом, бултыхаясь по локоть в чавкающей грязи. - Чего и следовало ожидать… – вздыхает Му Цин, выползая из свалки, - Ты дурак? Что ты устроил? Поздравляю, из-за тебя теперь мы все сидим в луже! Впрочем, его голос звучит совсем не так резко, как следовало бы. И когда Фэн Синь, давясь от смеха, исторгает совершенно нелепый ответ: - А какого черта вам можно играться с водой, а мне нельзя? – Му Цин думает не о том, что телохранитель наследного принца определенно дурак, и даже не о том, какая злая сила его самого-то заставила присоединиться к столь бестолковому и разрушительному для одежды увеселению, а о том, что, раз Фэн Синю захотелось «играться с водой», его жизнь и здоровье явно вне опасности. Какой-то противный комок, до последнего времени давящий на грудь изнутри, слабеет и истаивает совсем, и одновременно с ним внезапно – силы держаться в вертикальном положении. Му Цин кое-как перемещается на сухой участок травы и опускается на бок. Ему нужно передохнуть, всего пару секунд, не больше, и слабость уйдет, как уже много раз до этого. Его Высочеству и Фэн Синю все равно не до него. У Се Ляня новое занятие: он сгребает в кучку влажную почву недавнего изготовления и пальцами пытается придать ей форму. - Я знаю, что можно как-то строить замки из грязи, почти как из золотой фольги, - объясняет Его Высочество Фэн Синю, - Дети простолюдинов это умеют. Но, по-моему, я что-то делаю не так… - А ты попробуй набить землю в чашку и перевернуть, - после некоторых раздумий предлагает Фэн Синь. Выпадение из пиалы аккуратной пирамидки вызывает у обоих бурю восторга, и Му Цина шумное проявление эмоций почти не злит. Великие Небеса, да пусть смеются. Му Цин снисходительно закатывает глаза. И не понимает, почему мгновение спустя перед ними оказывается потолок его монастырской комнаты. Он садится, ошарашенно вертя головой. Со все большим изумлением Му Цин осознает, что действительно находится в своей келье, более того, на своей постели, более того, одетым в домашнее ханьфу, и, более того, его фигуру вовсю озаряет свет утреннего солнца! Это как??? Это почему??? Он же только что наблюдал, как Его Высочество с Фэн Синем открывают для себя куличи! Может, он спал и весь минувший день ему приснился? Однако, спустив ноги с кровати, Му Цин обнаруживает на полу не слишком опрятно сложенные одеяние демона, запачканное грязью, маску и чжаньмадао в ножнах. Он неуверенно ворошит вещи, словно сомневаясь, точно ли те принадлежат ему. Солнце бьет прямо в лицо, приходится даже прикрыться ладонью… Боги, нашел время любоваться! Ему давно пора будить Его Высочество, подавать завтрак и помогать одеваться! На сколько же он опаздывает? Му Цин выскакивает из комнаты. Он успевает пробежать босиком почти половину галереи, когда налетает на принца, идущего навстречу в ночной рубашке. Сонное лицо Его Высочества озаряет улыбка. - Доброе утро, Му Цин! – приветствует он. - Доброе утро, Ваше Высочество, - отзывается Му Цин немного заторможенно, спрашивает зачем-то: - А вы…вы где были? Его Высочество указывает куда-то себе за спину: - В туалет ходил. - А, - глупо произносит Му Цин и добавляет, еще глупее: - А…сейчас куда идете? - К себе, досыпать, - чуть удивленно отвечает Его Высочество. - Как досыпать? А тренировка?.. - Му Цин не понимает решительно ничего. - Мы же были там… Или нет?.. Как мы вообще… Его Высочество вдруг хлопает себя по лбу: - Ой, точно, ты же еще не знаешь! Прости, пожалуйста, что я сразу не объяснил! Ты как, совсем ничего не помнишь? - Я помню, что Фэн Синь перевернул таз, - осторожно говорит Му Цин, решив лепку куличей в силу явной бредовости сцены пока не упоминать. Хотя с Фэн Синя и не такой бред станется, пожалуй. - Да, да, все правильно! – кивает Его Высочество, - А после этого ты заснул – так крепко, что мы не смогли до тебя добудиться. Мы тебя и звали, и тормошили, а ты все время отворачивался и повторял: «Можно еще пять минуточек?». Поэтому Фэн Синь отнес тебя в комнату, и мы уложили тебя в постель. Му Цин борется с мучительным желанием спрятать пылающее лицо в ладонях. Позор какой! - Фэн Синь отнес? Он же пластом лежал. Му Цин говорит это скорее, чтобы избежать неловкой паузы в разговоре, ведь, когда он ушел в бессознательное, Фэн Синь был уже вполне себе бодр и весел. Хотя во внезапный приступ заботы со стороны надутого телохранителя действительно не очень верится. - Да, но в тени ему стало гораздо лучше, как ты и обещал! – отвечает Его Высочество. - А кто меня переодел? – спрашивает Му Цин, и тут же горько жалеет о содеянном, потому что… - Мы с Фэн Синем! – с готовностью сообщает Его Высочество, и, добивая Му Цина окончательно, восторженно делится: - Я и ко сну переоделся сам! Наконец-то разобрался, что делать с этими дурацкими завязками на носках! - Поздравляю, - изрекает Му Цин хрипловато: от острого чувства стыда перехватывает дыхание. Его Высочество, не замечая сарказма, расплывается в лучезарной улыбке: - Спасибо! Му Цину хочется не сходя с места повеситься. - Так вот, - продолжает Его Высочество, как ни в чем не бывало, - После того, как мы уложили тебя… (Очень хочется повеситься) -…Я пошел к советнику и нажаловался, что кошмарно себя чувствую, чуть не упал в обморок сегодня на тренировке и можно ли прекратить их на некоторое время. Ну, то есть, не к самому советнику – господин Мэй сейчас во дворце, у него с отцом какая-то серия заседаний, да и с ним так легко не вышло бы, – а одному из его заместителей, который остался за главного в монастыре. Он заохал, заахал и сказал, что, конечно, мы можем взять перерыв, пока господин Мэй не вернется. А это еще почти целая неделя! Так что можешь еще поспать, на тренировки нам пока не надо! – завершает Его Высочество. - Но почему?.. – Му Цин не понимает, - Почему вы сказали, что это вы чуть не упали в обморок? - Потому что Фэн Синь прав, - разводит руками Его Высочество, - Если выяснится, что у вас что-то не получается, скорее всего, вас захотят заменить, и поставить мне в напарники на шествие кого-то другого. А я никого, кроме вас, не хочу. От меня-то им не отделаться! Его Высочество снова улыбается, но раньше, чем Му Цин успевает возразить, заговаривает снова, уже без улыбки, с каким-то странным выражением лица: - Это во-первых. А во-вторых… Я правда чувствую себя не очень хорошо. Эти занятия от зари до зари каждый день… У меня уже в самых простых стойках ноги трясутся. Если честно, я даже рад тому, что с Фэн Синем случился этот солнечный удар, и появился такой удачный повод попросить об отсрочке. Иначе я не знаю, сколько бы я еще выдержал. Му Цин не верит своим ушам. Позабыв про этикет, он таращится на великого наследного принца Сяньлэ во все глаза, как будто впервые его видит. Нет, скорее, как будто впервые видит его отчетливо, а не только очерченный ослепительным сиянием силуэт. Он видит сиреневые тени под большими глазами, запавшие щеки, рубашку, сидящую чуть мешковато там, где раньше была впору (и, кстати, надетую наизнанку – видимо, несмотря на успех с носками, без работы Му Цин не останется), свежие лоскутки пластыря на ладонях. Получается, днем в роще ему не показалось? Его Высочество, Се Лянь, он тоже?.. Принц толкует бесцеремонное молчаливое разглядывание по-своему: - Ужасно так говорить, да? – спрашивает он, горестно сдвинув брови. - Нет… То есть, да… То есть, я не знаю! – бессвязно бормочет Му Цин и в который раз вопрошает, - Но почему? Почему вы никому не сказали раньше? Вы же наследник трона, вы ключевая фигура на церемонии поклонения Небесам, ваше благополучие превыше всего! Если бы вы только сказали, никто не посмел бы вас заставлять! - Да, конечно, - Се Лянь кивает, - Но ведь это было бы нечестно. - Чего? – вырывается у Му Цина, снова вразрез со всеми этикетными нормами. - В шествии же не я один участвую, - Се Лянь качает головой, - Церемония поклонения Небесам – очень значительное событие, очень важное для всего Сяньлэ. Мы требуем от каждого причастного к ней идеальной подготовки, приложения всех сил. Если я лежу и отдыхаю, как я могу требовать выкладываться на полную от подданных? Но… - тут принц сбивается и виновато, как оправдывающийся за неубранную комнату ребенок, добавляет: - Я правда очень устал. Му Цин не представляет, как на такое реагировать. - Кхм… - наконец неловко прокашливается он, - Тогда, наверное, вам стоит прилечь? Проводить вас? - Не надо, я сам, - отмахивается принц, - Ты тоже поспи! - Приятных снов, Ваше Высочество, - Му Цин сгибается в поклоне. - Приятных снов, Му Цин. Они уже почти расходятся в разные стороны по галерее, когда Му Цин слышит из-за спины звонкий оклик: - Му Цин, подожди! Он оборачивается. Его Высочество нагоняет, и, в молитвенном жесте сложив ладони у груди, пылко частит: - Что же я такой забывчивый! Прости, прости, я должен был еще давно это сказать! Спасибо тебе огромное за Фэн Синя, за то, что ты его вылечил! Когда ему стало плохо, я так испугался, я же ничего в медицине не понимаю, если бы не ты, я просто не знаю, что стал бы делать! И что не рассказал никому, тоже спасибо! Для Фэн Синя это очень важно! Он вдруг бросается вперед и крепко прижимает Му Цина к себе. - Ты нам очень помог, Му Цин, - слышит остолбеневший Му Цин прямо у правого уха, - Ты настоящий друг! Точно сквозь туман он наблюдает, как Се Лянь выпускает его из объятий, как вновь желает добрых снов, как он сам вроде бы говорит Его Высочеству послать за ним, когда тот соберется вставать, как Се Лянь исчезает в глубине галереи. Точно сквозь туман он добирается до своей комнаты и ложится на кровать. Среди бешеного пожара мыслей, полыхающего в голове, самой яркой вспышкой почему-то пульсирует одна: Точно. Пятый язык любви – помощь.