Морковный сок

      В том, что твой парень бармен есть много плюсов: интересные трешовые истории со смен, потрясающий глинтвейн в домашних условиях и охуительный секс в общественном туалете этого бара.       — Закажи морковный сок, и я выебу тебя прямо там, — говорит однажды Уильям и показывает пальцем в сторону уборной. — Если, конечно, не слабо.       Ох блять. Этот ублюдок знает, куда надавить. Знает все слабые и чувствительные места. Знает, что Генри Эмили терпеть не может морковь. Особенно сок из этой оранжевой затычки для задницы, которую так и хочется засунуть этому Афтону глубоко и надолго, чтоб неповадно было.       — Закажу, — уверенно отвечает Генри, складывая локти на барную стойку. Бармен недобро ухмыляется, до дыр протирая протирая стакан.       — И выпьешь.       — Такого условия не было, — хмурится Генри.       — Малыш, — Уилл опирается острым локтём о барную стойку и наклоняется к Генри, встречаясь с ним взглядом. Тот видит в стеклянных серебряных глазах нотки задорства и похабного веселья. Вот же сукин сын, — условия здесь ставлю я, — продолжает он, облизывая сухие губы. — Поэтому, будь добр, играй по моим правилам. Запомни: в этот раз ебут того, кто пьёт морковный сок и не выёбывается.       — Чёрта с два, — выплёвывает Эмили и резво отстраняется от бармена, так резко, что голова на мгновенье идёт кругом. Будет он ещё плясать под дудку этой высокомерной выскочки…       Уилл на это лишь усмехаясь жмёт плечами и отвлекается на другого клиента, делая вид, что тот ему теперь намного интереснее Генри Эмили. Вот же сукин сын. Генри ему это обязательно припомнит. Да так, что этот Уильям Афтон будет прощения у него просить. Молить о том, чтобы Генри был жёстче и быстрее, а Генри будет продолжать его дразнить и сводить с ума томительным ожиданием. И всё же, доминировать Генри любит, какой бы невинной овечкой он не прикидывался. Роль стабильного универсала, по очереди скакавшего туда-сюда, то под, то над, Генри не устраивает. Желание брать инициативу на роль ведущего порой становится таким сильным, что Генри порой забывается. Но Уиллу иногда уступать всё же приходится, а то обидится ещё. Генри знает, как легко ранить его тонкую чувствительную натуру.       Ебут того, кто пьёт морковный сок, значит? Что ж, Генри ловит его на слове. Ещё посмотрим, кто под кем будет и кто чьё имя будет сладко выстанывать. Генри усмехается и уходит.       И возвращается на следующий день. Сегодня пятница, а пятница — развратница, поэтому сегодня можно как следует оторваться. Да и Уилл наверняка устал под конец рабочей недели и ему не помешало бы чуть расслабиться. Ну, или не совсем, потому что сегодня Генри сделает так, что до конца выходных этот гадёныш ни на минуту присесть не сможет. Будет он играть по правилам Афтона, ага, разбежался…       — Морковный сок, будьте добры, — вежливо произносит Генри, усаживаясь за барную стойку. Уилл отвлекается от разговора с каким-то завсегдатаем и бросает на Генри незаинтересованный взгляд, не стягивая с лица ухмылки.       — Что, простите? — почти мурлычит бармен.       — Морковный сок, пожалуйста.       Уилл отталкивается от барной стойки и разгульной походкой направляется к Эмили. Наклоняется над ним и смотрит прямо в глаза, играя с ним в замысловатую игру на раздевание, в нечто большее, чем гляделки, но не настолько, чтобы повалить наглеца прямо здесь и сейчас. Уилл, всё-таки, на работе.       — А двадцать один Вам есть?       — А что, морковный сок теперь считается алкогольным напитком? — ехидничает в ответ Генри, ладонью подпирая подбородок. Бармен лишь хмыкает, выгибая бровь, и разворачивается к полкам сзади. Пока тот наливает сок, Генри невольно засматривается на слишком охуительную задницу бармена. Чёрт возьми, как же сильно он его хочет. — Знаете, бармен, я тут подумал, — вдруг произносит Генри, когда перед ним появляется стакан с оранжевой мерзостью, и бросает на стойку несколько смятых купюр, — давайте я Вас угощу, налейте и себе что-нибудь. За мой счёт.       Какой-то мужик заинтриговано присвистывает, когда видит эту картину. Генри кажется, что глаз Уилла на мгновенье дёргается. Но тот продолжает держать самообладание, борясь с желанием трахнуть этого зазнайку прямо здесь и сейчас. И плевать, что он на работе.       — Соглашайся, Уилл, — локтём его пихает один из коллег Уилла, какой-то очкарик с противным ирландским акцентом. — Давай-ка я тебя подменю, а то ты, бедолага, весь день на ногах. Возьми перерыв.       Уилл хочет возразить, но очкарик уже берёт следующий заказ, вытесняя Афтона из колеи работы. Он фыркает и отходит в сторону. И, наконец, присаживается, впервые за несколько часов. Ноги отдаются ноющей болью, и Уилл протяжно охает, ладоням растирая уставшие мышцы. Как бы не хотелось спорить, но Уилл понимает, что действительно очень устал, и такая передышка ему явно не помешает.       — Хочешь угостить меня, говоришь? — вымученно усмехается он, выгибая бровь.       — Ты обещал, что выебешь меня, если закажу морковный сок, — невзначай напоминает Генри, мешая трубочкой морковный сок. Пить напиток он что-то не торопится. — Ебут того, кто пьёт морковный сок, — почти пропевает он. — А ты тут как пчёлка-трудяга носишься туда-сюда. Устал, наверное, и в горле, наверняка, пересохло.       — Подлиза, — роняет Уилл и медленно встаёт, роняя приглушённый стон, когда ноги снова стягивает боль. — Налью себе Голубую лагуну, — безалкогольную, конечно, он же на работе.       Пока бармен делает себе напиток, Генри незаинтересованно рассматривает интерьер бара, выполненный в стиле стимпанка. Такая тематика всегда была Генри по душе, да и Уиллу тоже. Знакомые лица завсегдатаев сливаются в одно мутное пятно, запах коктейлей и алкоголя смешиваются во что-то единое и несуразное, а возгласы, крики и песни пьяных мужиков и девиц «на-веселе» какофонией бьют Генри по ушам. Как, наверное, здорово будет ебаться где-нибудь здесь, в уборной, вдали и одновременно так близко от лишних глаз. А все эти люди и подозревать не будут, что бармен, сделавший для них напиток и выслушавший их жалобы и нытьё, ебётся с каким-то парнем в туалете. Мысли об этом так будоражат.       Уилл, наконец, возвращается и садится перед Генри. Отделяет их только барная стойка, Голубая лагуна и грёбанный морковный сок.       — Чего не пьёшь? — замечает Уильям, взглядом указывая на сок. — Так быстро сдался?       — Тебя ждал, — Генри вдруг берёт ладони Афтона в свои и кладёт на их стойку. Тот не надолго теряется, когда Генри смотрит на него так строго и выразительно. Вся наигранная похоть вдруг сыпется неуверенным песком, и черты лица Уилла приобретают обеспокоенную гримасу. — Что ты думаешь про неё? — спрашивает Генри и указывает на какую-то полную даму на другом конце барной стойки. И слышит как выдыхает Уилл.       — Ну, баба как баба. Жирная и размалёванная, — Уилл берёт в руки свой стакан и мешает напиток трубочкой, не сводя хмурый взгляд с заинтересовавшей его парня особы. — Мне такие не нравятся. И я не понимаю, к чему ты клонишь, — наконец, он суёт конец трубочки в рот и делает первый глоток. И с ужасом осознаёт, что это не его напиток, но уже слишком поздно. Вот же засранец! — Генри, ты… ублюдок!       Генри задорно смеётся, помешивая трубочкой лагуну, и закидывает ногу на ногу. Чёрт возьми, Уилл всем телом ощущает, как доволен своей пакостью этот придурок. И в этот раз снова поимеют его, вот же блядство.       — Я тебя ненавижу, — шипит Уилл, прожигая взглядом обнаглевшего Эмили. А затем и этот блядский морковный сок.       — Я тебя тоже люблю, Билли.       У Уилла дёргается глаз. Хватает наглеца за воротник зелёной клетчатой рубашки, почти отрывая его от стула, и смотрит на него хищным взглядом.       — Ещё раз назовёшь меня так — и этот сок окажется у тебя в жопе, дорогой, — шипит Уильям, сжимая ткань в тонких пальцах и желая прожечь в Эмили дыру своим злобным взглядом. Но продолжает задорно ухмыляться, не значит ли это, что эта игра ему всё же нравится? Хотя похуй, это уже не имеет значения — Генри победил. И он довольно улыбается от уха до уха — о, да, вкус победы чертовски сладок. Так же сладок, как и, вероятно, этот несчастный морковный сок, вокруг которого и крутится эта глупая игра в «кто кому вставит». Прекрасно.       И Генри Эмили в этот раз в выигрыше. Пора бы вести счётчик…       — Ты сам назначал правила игры. И сам же в них попался, — смеётся Генри и делает глоток лагуны, а перед этим раз двести проверяет, что это действительно лагуна. Не то, что бы Генри параноик, но повторять ошибок Афтона желания как-то нет. Зато теперь Уильям дважды будет проверять, что тянет в рот. — Поэтому можешь готовить задницу.       Уилл невнятно что-то бурчит, отпивает сок и уточняет у заменившего его коллеги, сколько времени у него ещё есть на перерыв.       — Ты сегодня вообще без перерывов был, так что пооткисай ещё минут двадцать, потом мне нужно будет вернуться в зал, — отвечает очкарик.       — Тридцать, — просит Уилл, и тот махает рукой.       — Хер с тобой, вали уже к своему морковному королю!       Лагуна вытекает из носа, когда Генри взрывается хохотом, а Уилл на это лишь презренно фыркает. Хватает с барной стойки свой стакан и разом допивает напиток с края стакана. Уилл любит морковный сок, да и морковь в целом (прямо как кролик — подметил однажды Генри), но сейчас на языке он горчит неприятным чувством проигрыша и унижения. Это так низко…       — Думаю, это тебе сейчас не нужно, — лукавит Генри и заводит руки за спину Уилла, наклоняясь к нему вперёд. Ловкими движениями пальцев развязывает фартук и бросает куда-то на столешницу. — Уединимся?       — Тебе повезло, что менеджера сегодня нет, — закатывает глаза Уилл.       И они покидают шумное помещение, уединяясь в туалете для посетителей, в котором, к счастью (пока), никого нет. Что ж, было бы славно, чтобы никто из персонала (кроме того ирландского очкарика) не застукал Уилла трахающимся с каким-то парнем в грязном общественном туалете, ещё и в рабочее время. А даже если и застукают, то уже как-то плевать — Уилл всё равно собирается в скором времени увольняться отсюда, но это сейчас не главное. Парни запираются в самой дальней кабинке, и Уилл первым делом осматривает слишком крохотное даже для одного человека пространство на наличие мочи, дерьма и прочей мерзости, от которой его тянет блевать.       — Ладно, теперь я жалею, что выбрал именно это место, — брезгливо морщится Уильям. — Может перейдём в туалет для персонала? — предлагает он и получает лёгкий щелбан.       — Поздняк метаться, Уилли, — смеётся Генри и толкает бармена, что тот падает задницей на крышку унитаза. — Или когда ты снизу, то правила игры резко меняются? Уж определись, дорогой мой.       — В мои планах не было того, чтобы ебали меня, — хмурится Уилл, скрещивая руки на груди. — И вообще… — очередное уильямское недовольство прерывается внезапным поцелуем. Уилл чувствует, как чужие руки сжимают воротник его рабочей рубашки и как на губах привкус Голубой лагуны смешивается со вкусом блядского морковного сока, которой Уилл с этого дня ненавидит всей душой. Генри остраняется от желанных губ и тяжело дышит, похабно смотря на бармена из-под полуприкрытых век.       — Ненавижу морковный сок, — шепчет он.       — Я теперь тоже. И тебя заодно, — снова дуется Уилл и ойкает, когда чужая ладонь вдруг вцепляется за волосы и прижимает того к холодной стене.       — За тридцать минут успеем?       — Вообще-то, уже двадцать семь, — поправляет его Уилл, бросая взгляд на наручные часы, и Генри смеясь закатывает глаза.       Чужие руки уже расстёгивают бляшку ремня. Уилл в это время, тяжело дыша, откидывается на бачок унитаза и смотрит наверх, на грязный, замызганный потолок в этом блядском туалете в этом блядском баре. Что-то в этой жизни определённо стоит менять. И дело не только в работе, от которой Уилла уже тошнит и с которой давно чешутся руки уволиться. Возможно стоит перейти на ананасовый сок. Ему, потому что в следующий раз он ни позволит Генри над ним доминировать. А доминировать над Уиллом Генри любит. О-очень любит.       — Ты там уснул? — шепчет Генри, стягивая брюки и бельё с парня и беря в руки ещё невставший член. Растирает его горячим ладонями, наклоняется и нежно целует головку, выбивая с чужих уст первый тяжёлый вздох, граничащим со стоном. — Так бедного зайчика замотали на работе, что совсем нет сил даже на секс?       — Заткнись…       Генри коротко смеётся.       — Не напрягайся, Уилли, я помогу тебе расслабиться.       — Только сделай это так, чтобы я был в состоянии отстоять до конца смены. Мне прошлого раза хватило…       — М-м, ничего обещать не могу, — лукавит Генри и расстёгивает собственный ремень. — Посмотрим, куда заведёт нас наша с тобой игра.       — Теперь она наша?       — Да, Уилли, — Генри снова хватает Уилла за воротник и снова целует, в этот раз грубо, резко и с зубами. Уилл стонет в поцелуй, дрожащими пальцами хватаясь за чужую ладонь, крепкой хваткой вцепившуюся в него, как хищник. — И лидер здесь теперь я.       — Хуидер, блять. Я тебе это ещё обязательно припомню, Эмили, ты у меня потом неделю сесть не сможешь.       — Это твой новый способ мериться хуями? — интересуется Генри, доставая из трусов уже набухший член и растирая его ладонями. — Если да, то я принимаю условия.       А как же? Иначе и быть не может. Генри любит это делать. Доминировать над Уиллом, выпуская наружу все свои извращённые фантазии, похабные идеи и грязный диалект. А со стороны он выглядит приятным и приличным парнем… Ох-х, как хорошо, что о всех его непотребствах и тараканах в голове знает только Уилл.       Уилл чувствует, как его член начинают медленно надрачивать. Осторожными движениями сухие горячие ладони скользят вверх и вниз, заставляя внизу живота приятно скручиваться комок нервов. Уилл хватается дрожащими пальцами за чужие плечи и изо все сил старается держать себя в руках и не показывать уже нарастающий градус возбуждения, но дыхание становится чертовски тяжёлым. В кабинке становится слишком душно, а канализационный запах и запах дерьма подбивают только сильнее, и у Уилла кружится голова. Генри садится перед ним, расставляя ноги в стороны, и они едва помещаются вдвоём на тесном унитазе. Чёрт, как же это неловко…       Генри целует его в шею. Опаливая её горячим дыханием. Спускается ниже, оставляя мокрым языком дорожки слюны. И чувствует, как юноша несдержанно стонет, когда чересчур похабный язык проходится по чувствительным местам, от которых член твердеет камнем. Прекрасно.       — Ой-ой-й… — шипит Уилл, когда чувствует, как приятно скручивает где-то внизу живота, заставляя того поднять ноги и согнуть их в коленях, хотя места и без них совершенно не хватает. — Ты с-специально это делаешь? — шёпотом спрашивает Уилл.       — Что именно? — так же тихо спрашивает Генри.       — Издеваешься надо мной.       — Я ещё над тобой не издеваюсь, — Генри вдруг подвигается ещё теснее, членом соприкасаясь с членом Уилла. Теперь надрачивает оба органа такими же медленными, неторопливыми движениями. — Были бы мы в более спокойной и непринуждённой обстановке, ты бы тут как уж на сковородке извивался.       — Двадцать три минуты, — сообщает Уилл, смотря на наручные часы.       Настырного бармена затыкают грубым поцелуем. Тот пытается возразить что-то прямо в поцелуй, но тело вдруг вздрагивает, а на губах пестрит металлический привкус. Вот же ублюдок. Иногда Генри прям крышу сносит, и тот перестаёт себя контролировать. Он становится жёстче, а Уилл просит его перестать, но оба они знают, что он этого не хочет. Уиллу это нравится. Генри первый и, вероятно, единственный, кому Уилл позволяет делать с ним то, что делает с ним Генри в разгар таких вот игр. Генри единственный, под которого Уилл готов ложиться. Единственный, чей член готов сосать днями и ночами напролёт. Единственный, кто вообще вдохнул в него жизнь, разрешая жить, как он хочет, а не так, как надо.       Уилл за это его пиздецки обожает.       — Мы ещё не начали, а я уже придумал тысячу и один способ как наказать тебя, когда окажемся дома, — шепчет Генри, слизывая с губ чужую кровь. Затем расстёгивает две верхние пуговицы рубашки, а из грудного кармана достаёт маленький, почти пустой и сложенный несколько раз тюбик лубриканта. Он всегда носит его с собой: мало ли где, когда и в какой момент им приспичит потрахаться. — Или может воплотить всё уже здесь и сейчас?       — Только попробуй: я на работе.       — А разве это тебя когда-то останавливало?       Ладно, он прав. Потому что такие мелочи, как рабочее время и место, несколько десятков пьяных людей, что вот-вот могут застать их за актом похабного совокупления, и вонючий общественный туалет, никогда его не останавливали. Потому что Генри он готов отдаться хоть посреди людной улицы. И Генри знает это и чертовски заводится от мысли, что в подобные игры, порой почти граничащие с ролевыми, Уилл готов играть только с ним.       — Никогда, — наконец отвечает Уилл.       Генри, удовлетворённый ответом, выдавливает остатки смазки на пальцы, выбрасывает пустой тюбик и уже рисует в голове картины предстоящего бурного и весьма экзотического секса. Им и раньше приходилось ебаться в необычных местах (будь то за последней партой в колледже, будь то на колесе обозрения в Лас-Вегасе, даже в доме родителей Генри умудрились потрахаться — два абсолютно безрассудных придурка!), но в столь мерзком и неприятном месте — впервые. Ну, как говорится, в жизни нужно попробовать всё! Но даже живя с таким девизом, Уилл, была бы у него такая возможность, от секса в общественном туалете отказался бы, но уже как-то поздно — Генри вставляет первый палец. За ним сразу идут второй и третий, а Уилл очень старается не дёргаться и не тратить силы раньше времени, а стон с трудом подавляет собственной ладонью. Генри такая сдержанность заводит только сильнее, а желание сорвать сладкие стоны и крики Уильяма с его уст стремительно растёт. Чёртов садист.       Генри заканчивает с небольшой растяжкой. Уиллу она уже давно не нужна, но Генри никогда ею не пренебрегает. Игры играми, похоть похотью, но а если он ненароком всё-таки навредит Уиллу? Навредит, порвёт, сделает больно и неприятно. И того такая осторожность всегда забавит. Забавит, когда представляет, как содрогнутся черты лица Генри, когда Уилл вдруг застонет не от удовольствия, а от боли. Как его взгляд наполнится страхом и неуверенностью, а дерзкий и похабный Генри Эмили испарится без следа. Представляя эти картины, Уилл почти ощущает, как заботливо его касаются тёплые руки, и слышит, как дрожащий голос нервно тараторит слова извинения и сожаления. Забавит и одновременно умиляет.       Тем временем Уилл рвёт упаковку презерватива и натягивает резинку на чужой член, специально касаясь холодными пальцами выпирающих чувствительных вен, заставляя Генри невольно вздрагивать и закатывать глаза.       — Знаешь, так мне тебя трахать чертовски неудобно. А ну вставай.       Генри заставляет Уилла перевернуться, и теперь он стоит коленями на крышке унитаза спиной к Эмили, а сам он кряхтя встаёт. Хватает рукой тёмные волосы и заставляет Уилла прижаться к холодной стене. Опираясь о бачок вспотевшими ладонями, Уилл чувствует на своей шее горячее дыхание. От него по телу бегут мурашки. Чужие пальцы лезут под рубашку и медленно ползут вверх: по животу, вокруг пупка, по выпирающим рёбрам, задевая чувствительные соски и вырисовывая замысловатые узоры. Уилл тяжело дышит, когда от этих действий его волной накрывает наслаждение, а внизу живота что-то приятно скручивается. И каждый раз он чувствует себя грёбанным девственником, потому что чувства эти снова и снова кажутся ему в новинку. И эти чувства каждый раз заставляют его ёрзать задницей на месте, выгибаться чуть ли не до хруста позвонков, а органы внутри сжиматься, вероятно, до размера атомов. Так чертовски приятно. Именно поэтому секс с Генри — самое охуительное, что испытывал когда-либо Уилл (даже находясь под ним).       (особенно под ним)       Уилл не сдерживает стон, когда в него входят. Нахально, но так осторожно. Генри всегда разрешает себе чуть больше положенного, но пренебрегать осторожностью никогда себе не позволяет, даже если очень хочется понаглеть. Уилла всегда забавит вся эта доброта и обеспокоенность за маской дерзкого и самоуверенного Генри Эмили. Но Уилл не хочет, чтобы всё было по-иному: его и такой Генри устраивает. Он любит Генри и таким, потому что в нём идеально всё.       — Тебе не больно? — спрашивает Генри, нагло расстёгивая чужую рубашку, чтобы лапать тощее бледное тело было удобнее. От такого нахальства Уилл широко улыбается и оборачивается к Генри.       — Нет, — и тянется за поцелуем, едва не ломая себе шею в такой-то неудобной позе. Генри одновременно целует бармена в губы, расстёгивает последние пуговицы и постепенно начинает двигаться. Многозадачный Юлий Цезарь, блять. Уилл чувствует, как дрожат колени, на которых он стоит, как бешено бьётся сердце и как дышать становится тяжело. Генри снимает с него рубашку, но лучше Уиллу от этого не становится. Но становится лучше Генри, которому теперь удобнее оставлять на шее и плечах мокрые засосы и дорожки слюны, заставляя Уилла вздрагивать и тяжело дышать сквозь сжатые зубы. Нахальная рука тем временем тянется к чужому, постепенно встающему члену и продолжает надрачивать, при этом не останавливая собственный темп. Боже, как же, блять, прекрасно.       — Кто кончит первым, тот ебёт и в следующий раз.       — Ты не охуел, Эмили? — шипит Уилл и охает слишком громко, когда его член вдруг сжимает чужая ладонь. Бармен со стоном выгибается и чувствует как горячее дыхание щекочет ему шею.       — А тебе я кончить первым не позволю, зайчик, — похабно шепчет Генри прямо ему в ухо.       Уилл не придумывает ничего ругательного, чем можно было бы ответить на такое заявление. Да и сил уже как-то нет. Как и желания прерывать столь потрясающий момент. Он чувствует, как толчки становятся чаще, переходя даже в какой-то момет немного грубоватые, но всё же в меру замедленные — отточенные до идеала. Некий фирменный генриэмиливский способ довести Афтона до безумного оргазма, от которого тот едва слюнями не будет давиться. Как же Уиллу это нравится.       Чужая рука тем временем продолжает дрочить Уильяму. А вот дрочка у Генри каждый раз разнообразная, почти на каждый день недели, цвет носков и настроение. Сегодня у нас в меню стимуляция снизу: Генри дрочит только у основания, почти не касаясь головки. Иногда проводит пальцами вверх — так чертовски медленно и приятно, задевая чувствительные вены — и снова опускается вниз, дразня Афтона всё сильнее. Как же Уильям её ненавидит, потому что кончать от такой дрочки чертовски долго и мучительно. У грёбанного Генри Эмили какой-то ебанутый фетиш на контроль оргазма и желание кончать первым, чтоб его… Но Уильям солжёт, если скажет, что ему это не нравится. То ли у него семь пятниц на неделе, то ли просто гордыня не позволяет признать тот факт, что быть под Генри Эмили ему нравится даже больше, чем над ним. Но ему это и не надо, потому что Генри и без того это знает. Знает, что Уильям Афтон чертовски любит, когда Генри над ним доминирует. Генри это, впрочем, тоже нравится.       Чувство времени быстро теряется, становится слишком жарко и душно, а стенки кабинки порой начинают сужаться, сводя обоих с ума. Оба чувствуют, как подступает разрядка, а Уилл громко стонет, когда понимает, что не может кончить. Не может кончить без разрешения Генри Эмили, блять. Уилл пытается ёрзать бёдрами, но его лишь сильнее прижимают к стене. Генри кончать пока тоже что-то не спешит, хотя сам уже на на пределе. Интересно, на сколько они уже привысили лимит дозволенных им тридцати минут на трахач? Генри кажется, что ебутся они целую вечность.       Громкий стон Уилла вдруг обрывает чужая ладонь, а толчки и мастурбация останавливаются, когда в туалет заходит поссать какой-то мужик. Он закрывается в соседней кабинке, и Уилл едва сдерживает внезапный приступ смеха, пока Генри всеми силами заставляет его не издавать ни звука. Чёрт возьми, какая же абсурдная ситуация. Их едва не палят за сексом в общественном туалете, ну как это может не вызывать смеха?       — Заткнись, — шепчет Генри, и Уилл прыскает от смеха ему в ладонь. Эмили очень надеется, что раздающаяся с зала музыка, голоса людей и прочие звуки плотно заглушают их похабные непотребства и смех этого безрассудного придурка-Уильяма Афтона.       Мужик, закончив свои дела и даже не помыв руки, выходит из уборной, и Уилл громко смеётся. Генри убирает руку с его лица и кусает того за шею; Уилл тихонько ойкает.       — А если бы он нас услышал? — шикает на него Генри, на что Уильям лишь нагло смеётся.       — Разве сейчас это имеет значение?       И вправду… Сейчас уже так похуй на то, что их, вообще-то, могут и застукать с поличным. Даже если это окажется кто-то из коллег Афтона или уж тем более его менеджер или начальник. А впрочем, это уже не важно.       — Если бы нас застали, — Генри вновь начинает толкаться и берёт в руку член Уильяма, продолжая наращивать так внезапно прерванный приступ оргазма, — было бы как минимум неловко.       — Если бы я услышал, как кто-то трахается в соседней кабинки туалета, — говорит Уилл и охает, когда чужой член под нужным углом касается его простаты, — то мне было бы… так… п-похуй, гх-х, — и стонет от вновь накативших приятных чувств, дурманящих рассудок и заставляющих закатывать глаза от удовольствия. Как прекрасно снова продолжать секс после такой внезапной и весьма неловкой паузы. Надо бы почаще практиковать что-то подобное. Оргазм от этого, наверняка, намного слаще.       — Как жаль, что все не ты. Тебе сегодня очень повезло, Уилли, — Генри проводит ладонь вниз, вдруг сводит большой и указательный пальцы вместе над яйцами, и Уилл блаженно стонет, крупно трясясь от подступающего оргазма. Перед глазами всё мутнеет, а тело противно тяжелеет. Генри медленно ведёт пальцами по члену, наклоняется вниз и тихо шепчет Уильяму в ухо. — Кончишь первым — и я сделаю так, что кончать ты больше вообще не сможешь.       Уилл едва не кончает только от одной этой фразы. Господи, как же Генри любит над ним доминировать. И как же Уилл любит, когда над ним доминирует Генри. Два безрассудных придурка, конченные фетишисты. Оба друг друга стоят…       Генри охает и вдруг останавливается, когда его всего сотрясает огромная волна, предшествуя мощный оргазм. Руки безумно дрожат, а тяжёлое дыхание в конец сбивается. Во рту пересыхает. Генри кладёт свою голову на чужое плечо, опираясь о него лбом. Даже очки вдруг запотевают от таких страстей, что чудат здесь эти два идиота. Уилл замучено стонет и ёрзает бёдрами, цепляясь потными пальцами за керамический бачок унитаза.       — Генри, блять, ты… закончи уже… я не… н-не могу уже, — тяжело дыша выстанывает Уильям, и Генри вдруг усмехается. Очень, блять, по-садистки.       — Проси, — выдыхает он.       — Прошу, блять…       — Что просишь? — ещё и издеваться смеет, гадёныш…       — Да кончи ты уже, блять! Я не могу уже! — выкрикивает, почти хнычет, Афтон, вероятно, слишком громко, и Генри думает, как бы снаружи их кто не услышал.       Генри продолжает движения уже с огромным-огромным трудом. Сил уже почти не остаётся, но дело до конца довести надо. Пульсирующими толчками касается чужой простаты под очень удачным углом, а пальцы продолжают стимулировать оргазм, такой охуенный, что Уилл едва не давится спёртым воздухом. Генри замирает от внезапно прострелившего его чувства оргазма и громко стонет, когда, наконец, кончает. По телу проходится крупная дрожь, а оргазм в итоге очень быстро сменяется жуткой слабостью. Дрожащие пальцы на члене Афтона также быстро завершают дело: Уилл выгибается и протяжно стонет, когда его сражает разрядка. Мощнейший оргазм сотрясает его тело, и Уилл с тяжёлым облегчённым вздохом кончает. Капли спермы попадают на руку Генри, и тот спешит их слизать. Затем медленно выходит, снимает наполненный презерватив и, обвязав конец, выбрасывает в мусорное ведро, прикрыв на всякий случай туалетной бумагой.       Уилл переворачивается и падает задницей на крышку унитаза, прикрывая глаза и стараясь отдышаться от такой мощной разрядки, чьи остатки Уилл всё ещё чувствует в области гениталий. Слабость тут же одолевает его с ног до головы, и сил теперь нет абсолютно ни на что, даже дышать получается с трудом. Перед глазами всё мутнеет, а в этой мути пляшут звёзды. Внизу живота всё ещё что-то приятно пульсирует, и Уилл вымученно усмехается.       — Чёрт возьми… как же это было… охуенно, — хрипит он, пытаясь опереться руками об унитаз, но сил нет совсем: дрожащие руки ни в какую не хотят слушаться хозяина, и тот остаётся полулежать-полусидеть, спиной оперевшись о бочок.       Генри, присевший на унитаз рядом с ним, тяжело дышит и машет воротником пропотевшей зелёной рубашки, которую снять он почему-то не потрудился. Довольная улыбка лужицей плывёт по раскрасневшемуся лицу, с которого градом стекает пот. Дрожащими пальцами хватается за острый подбородок Уилла и затягивает парня в поцелуй.       — Это было потрясающе, Уилли, просто охуительно, — восхищённо произносит Генри. Накидывает на худые плечи рабочую рубашку и прижимает Уильяма к себе. — А ты говорил, что не хочешь быть снизу.       — Заткнись.       Уилл из последних сил обнимает Генри и утыкается носом в чужую шею. От него пахнет родным приятным запахом, сладковатым ароматом дешёвого одеколона и по́том. Веки вдруг становятся слишком тяжёлыми, а слабость накрывает его толстым одеялом. В объятьях Генри так чертовски тепло и приятно, что хочется провалиться в них с головой и пролежать так до конца жизни. Но позволить такое он себе, к сожалению, не может — работа не ждёт. А ждёт она его уже как семнадцать минут — смотрит Генри часы.       — Ты в силах отстоять до конца смены? — обеспокоенно спрашивает Генри, ладонью проводя по тёмным спутанным волосам. Такие движения почти окончательно убаюкивают Уилла, но тот с трудом держит себя в сознании.       — А сколько там? — едва шевеля языком интересуется Уилл, очень надеясь услышать, что его смена кончается не более чем через пять минут, потому что даже на столько его, вероятно, уже не хватит.       — Чуть меньше двух часов.       — В пизду, поехали домой, а? Уволюсь прямо завтра.       — Если сможешь встать с постели хотя бы к полудню, — смеётся Генри и целует любимого в макушку.       — Если завтра вообще смогу встать с постели.       — Конечно.       Генри встаёт, одевается и помогает одеться в конец обессиленному Уиллу. Негнущимися пальцами застёгивает пуговицы на его рабочей рубашке, застёгивает ремень и целует в щёку. Быстренько вытирают сперму бумагой и выходят из кабинки, оставляя ту после себя более менее чистой. На трясущийся ногах Уилл подходит к раковине и умывается холодной водой.       — Куда устроишься? Вероятно, туда, где нет морковного сока, из-за которого ты был жёстко трахнут? — смеясь интересуется Генри и моет руки. В него летят капли воды, и тот смеётся под натиском сурового взгляда Уилла.       — Я ещё не решил. Может, замутим бизнес?       — Какой ещё бизнес?       — Не знаю, забегаловку может какую откроем, — Уилл выключает кран и непринуждённо стряхивает капли воды прямо в лицо Генри. — В качестве привлечения внимания мы могли бы использовать тех роботов, которых мы с тобой делали в колледже.       — СпрингБонни и Фредбера? В их работе столько косяков, ты же знаешь. Да и замки те на соплях держатся…       — Не страшно, пофиксим. Ну так что, согласен, партнёр?       — Уверен, что решать такие спонтанные вопросы нужно в вонючем общественном толчке в баре после бурного секса?       — Зато если — точнее когда — мы всё это замутим и станем владельцами собственного заведения, сможем трахаться где и когда угодно, — его слова звучат по-детски глупо и наивно, но Генри на это лишь смеётся.       — Чтоб тебя, ладно, я подумаю над твоим предложением, но сперва лучше как следует выспаться и отдохнуть. Пошли уже, ты едва на ногах стоишь.       И правда. Сил уже совсем нет. Генри проводит Уилла до служебного помещения, ждёт, пока тот переоденется, и они уходят из бара, в котором они только что охуенно потрахались и в котором зародилась идея о совместном бизнесе. Но это уже, вероятно, совсем другая история.