Мартовские коты

— Выплюнь. — Рычков безошибочно определяет шорох пачки, даже не оборачиваясь. Федя закатывает глаз, но сигарету обратно убирает. Они сидят в этой машине под палящим солнцем уже некоторое время, и гиперактивность Немцева начинает давать о себе знать. У него маловато терпения, и ещё меньше опыта, но все это вполне компенсируется неплохо соображающей головой и феноменальной везучестью. — Он вообще придет? — Федя сдвигает ковбойскую шляпу, прикрывая лицо. — Должен. Книжку почитай, думать мешаешь. — Я уже дочитал. — Тогда просто замолчи. — Как скажете, сэр… Федя дёргает ручку, откидывает сидение в почти горизонтальное положение и с наслаждением потягивается. Кожаная куртка от движения съезжает, обнажая голую загорелую грудь. Они похожи на несчастливую семью с окраин. Отец, владелец заправки ныне, а в прошлом крутой парень с крутым байком, трахнул на выпускном красавицу школы, ее пришлось взять замуж, потому что через девять месяцев она произвела на свет здорового мальчика. Потом его мать сторчалась, а пацан, оболдуй и бездельник, остался висеть на отцовской шее, напоминая, каким отец был в молодости. У Феди куча каких-то цацек, он как-то улизнул к хиппи на берег моря. Когда Саша его отыскал, девчонка с белыми, как у альбиносов, волосами вешала ему на шею бусы, с которыми Федя не расстается теперь. Они и сейчас на нем: с крашенными какой-то ядрёной краской деревянными бусинами, внизу — метелка из толстых охряных ниток, каждая — с узелком на конце. Это что-то значит. Саша не помнит, что. Бусы настолько длинные, что некоторые из ниток метелки сейчас лежат во впадине пупка. От дыхания узелки перекатываются, это наверняка щекотно, но Федя не обращает на это внимания. Делает вид, что спит. Но Сашу, которого с самого детства готовили в разведку, таким не проведешь. Федя весь на взводе, тронь — зазвенит. Психопаты в таком состоянии опасны. Так что Саша чуть сдвигает в сторону мешающие украшения и накрывает пальцами левый сосок. Перекатывает его между указательным и безымянным. Федя едва чувственнее, чем обычно, выдыхает. Он вообще тихий, Саша заметил. Почти не орал в душегубке, и когда ему под ногти загоняли иглы. Громким он был только в камере, когда его трахал брат. Когда притворялся. Сашу это вполне устраивает. Он надавливает ногтем среднего пальца на потвердевшую горошину, удовлетворённо замечая, как Федя едва заметно сдвигается, чтобы молния куртки касалась другого соска. Парень все также молчит, но язык в приоткрытом рту упирается в верхние зубы. Саша намеренно игнорирует второй его сосок, в то время как растирает этот, заставляя его неестественно краснеть. Потом зажимает пальцами, оттягивает, отпускает. Убирает руку. Федя некоторое время лежит всё также спокойно, но когда пальцы на его левой руке вздрагивают, и он явно собирается потянуться, чтобы закончить начатое самостоятельно, Саша сжаливается и возвращается к прерванному занятию. — Я куплю цепочку. — обещает Федя, закидывая руки за голову. — Проколю оба, чтобы ты мог за нее т-тянуть… — Только попробуй. Никакого пирсинга и татуировок. — С-скука… Федя ещё в том возрасте, когда член встаёт от каждого дуновения ветра. Этот раз не исключение, блядские узкие джинсы красиво обрисовывают очертания, бедра то напрягаются, то расслабляются. Вряд ли он способен кончить вот так, в штаны, без прикосновения, но на бордовых трусах, в которых он сегодня с утра щеголял перед Сашей, наверняка уже пятно от предэякулянта. Мимо машины проносится громыхающая фура. Когда пыль от нее оседает, на той стороне стоит мопед. Саша готов поклясться, что там его только что не было. Он медленно возвращает руку на колено, напоследок проведя пальцами по напряжённому животу. Рома любит эффектные появления. Он, посмотрев сначала налево, потом направо, поворачивает свой мопед и лениво пересекает трассу. Федя, услышав приближающееся к ним тарахтение, торопливо садится. — Здорово, старина. — Рома заглядывает внутрь через опущенное стекло и, наткнувшись на Федю взглядом, одобрительно хмыкает. — Гляжу, времени даром не теряешь. — Тео. — Саша указывает на Федю. — Он знает русский. — Какая прелесть. Тебе теперь мало трахаться, нужно ещё и чтобы понимали? — хмыкает Рома, недвусмысленно скользя взглядом по Немцеву. — У них в университетах, я слышал, теперь его изучают… Давно говоришь, парень? — С рождения. — Похвально… Саша, поправляя волосы, касается мочки уха. — Чего сразу не сказал, что он перевербованный? — возмущённо интересуется Рома. — Забавно было смотреть, как ты перед ним не палишься. — сознается Саша. Рома скалится, показывая белые зубы. Под здешним солнцем он загорел так, что его в пору принимать за мулата. Хорошая природная маскировка, таких в Калифорнии много. На подготовке оказались правы: он очень подходит для работы именно здесь. — Где пацана подобрал? — Это один из тех двоих, за которыми я гонялся. — Не планировалось же… — Этот мальчик очень умный. — веско произносит Саша. — И с фантазией. — И что об этом думают? — Что я тоже очень сообразительный мальчик. — Саша барабанит по рулю. — И у меня полная свобода действий. — Важный, как хуй бумажный. — недовольно ворчит Рома. — Смотри, чтобы эта свобода тебе ничего важного не откусила. А то вернут. — Или тебя за несоблюдение субординации… — без интонации произносит Саша. — Но… — Рома хмыкает. — Я ценный сотрудник, меня хрен выведешь без потерь. — Вот и не подавай мне повода. — дружелюбно советует Саша. — Привез? — Да куда я денусь… Рома лезет в вышитую сумку, которая свешивается у него с плеча и выуживает оттуда несколько ампул. В ответ Саша передает ему бумажку с зашифрованным рецептом. Они кивают друг другу. Федя преувеличенно широко зевает. — Сейчас поедем домой. — обещает ему Саша. Они оба знают, что это ложь. Рома ещё раз напоследок оглядывает Федин видок и выходит из машины. Саша бесшумно перемещает руку к коробке передач. Рома умеет не только эффектно появляться, но и не менее эффектно смываться в неизвестном направлении. Сказываются годы подготовки — на умениях, а вот на характере… Вот он заводит мотор, вот перекидывает ногу через мопед, вот трогается с места. Саша пускает машину за ним. Федя пристёгивается. Его лицо безмятежное, как у Саши. Да, так просто совпало, да, им с Ромой просто по дороге. Трасс здесь немного. Они едут некоторое время. Саша иногда ускоряет машину, обгоняя Рому, иногда тот прибавляет газу. Движок у его мопеда, на самом деле, что надо. Не то от мотоцикла, не то от ракеты. — И кой черт было его ждать… — недовольно замечает Федя. — Почему не в городе? — В городе много свидетелей. Сейчас он повернет в одну сторону, а ты — в другую. На горизонте маячит силуэт той самой фуры. — Встретимся дома. — понимающе кивает Федя. — Не засыпай. Поужинаем. — Не буду… Саш. — Что тебе? — Рычков высовывается из окна. — Возьми, на всякий пожарный. — Федя прокатывает к нему по сидению небольшой тенистый мячик. — Федь… — Возьми. Не пригодится — вернёшь. — он настойчиво подталкивает мячик к Саше. — Ещё ширинку мне вышитую на дорогу сунь. — Чего? — Полотенце такое. — Саша барабанит пальцами по стеклу. — А название почему такое идиотское? — Да это из сказок. Рома у нас увлекался. — Ну если тебе неприменно из сказок, то это волшебный клубочек… Бери. — Или обидишься. — Или обижусь. Как Сёма. Он произносит имя брата обыденно, будто тот ещё жив. Будто бы не сам Федя муторно и кропотливо вырезал у него из груди сердце, пока он был ещё жив. Его брат был удивительно живучим, и даже когда нож вошёл в его грудную клетку, когда переламывал одно за другим ребра, оставался в сознании. Плевался кровью и пеной изо рта, и смотрел на Федю большими глазами, исполненными тупого щенячьего обожания. У Феди нож был тупой, Саша так приказал. Он до последнего рассчитывал, что упрямых близнецов это переломит. Что нож, с первого удара не пробивший грудную клетку, выпадет из рук у Феди. Что Семён скажет формулу, и тогда со всем этим будет покончено… Но он слишком любил брата. А брат оказался слишком умён, и слишком понятлив. Его упрямство, стойкость на допросах и почти полное отсутствие моральных ориентиров… Он каким-то шестым чувством понял, кто будет им полезен. И стал. Именно тем, что нужно. Они немного отпускают Рому вперёд, и Федя быстро подменяет Сашу на водительском сидении, хорошенько проезжаясь задницей по его коленям. Федя жмёт на газ, его лицо становится внимательным и сосредоточенным. Они догоняют фуру. Прыжок из двери машины на подножку грузовика, в слепую зону водителя, удается без потерь. Ромы на дороге уже не видно, это значит, Рома вместе со своим адским изобретением уже внутри. Машина Саши скрывается из поля зрения. Федя сначала пропускает фуру вперёд, а затем сворачивает на развилке в другую сторону. Рома встречает старого приятеля не слишком дружелюбно, но и не слишком метко. Если бы на месте Саши был обычный человек, он бы, конечно, лег бы с первого выстрела. Но Рычков только пригибается, позволяя пулям просвистеть над головой. — Мы же оба все понимаем? — интересуется Рычков, когда Рома отбрасывает бесполезный магазин. — Тебе не жалко пацана оставлять? — Рома небрежно закатывает один из рукавов своей гавайской рубашки. — Голова дурная, без твоего патроната пропадёт. — Без моего над ним патроната пропадёт Америка, а потом, возможно, и СССР… — Саша расслабленно прислоняется к одной из опор, на которых держится брезент в фуре. — Настолько отбитый? — Рома тянется к сумке другой рукой и вытаскивает оттуда небольшой шприц. — Гораздо сильнее, поверь. — Рычков терпеливо ждёт. — Мне такие нравятся. Я возьму его. — Рома вгоняет шприц себе в вену. — Не дастся. — Саша внимательно смотрит на то, как вены Ромы чернеют от этой инъекции. В эти несколько секунд между инъекцией и ее действием Рома беспомощен. Его легко убить, но Саша стоит, чуть покачиваясь, чтобы устоять на ногах в трясущемся кузове. Пармонова выгибает под неестественным углом, белки глаз сначала наливаются кровью, а потом вспыхивают рыжим светом, как фары у машины. — Свет мой зеркальце… — зовет Саша. Свет его зеркальце неразборчиво рычит и бросается на Рычкова. Саша пропускает его мимо себя, и тут же обнаруживает, что сделал это зря. Рома, или, вернее, уже не совсем он, подшибает его ногой, ставшей вдруг твёрже металла. Рома топает, стараясь попасть в висок, Саша откатывается, уворачиваясь, и обнаруживает четко перед своим лицом нечто вроде костыля. Одной ноги у Ромы, в привычном понимании, нет, вместо нее белеет субстанция, больше напоминающая кость. Проверять, что именно это такое, у Саши времени категорически не хватает. Он вскакивает, бьёт Рому в пах и сразу же в солнечное сплетение. Свет из глаз-фар ослепляет, и в плечо Саше вцепляются точно клещами, с явным намерением вырвать кусок мяса. От боли Рычков не сразу соображает, что Рома его укусил. Догадавшись, Саша выхватывает из ножен на бедре кинжал и втыкает Роме в подмышку. До сердца не достает, но тиски на плече разжимаются. Пармонов, зажимая подмышку, ковыляет в сторону. Саша выдыхает. А он-то шел сюда, ожидая моральных терзаний. Вроде, вот только на подготовке встретились. Сашка — милиционер с большим будущим, Ромка — полу-узбек с хитрой мордой, книжкой по химии и амбициями… Огонь и воду прошли, и медные американские трубы с переменным успехом тоже. Почти не оглохли от голосов запада в самое ухо. Спали. Когда пришел приказ о ликвидации, Саша думал, что ему будет тяжело. Но теперь то, во что Рома превратил сам себя, доигравшись в гениального двойного агента на побегушках у Минатрикс, убивать сложно, но не в моральном смысле. Саша выпускает в него несколько пуль. Те всаживаются в позвоночник рядком, Рома сгибается, но, видимо, эта его сыворотка — тот ещё стимулятор. Потому как свет фар снова бьёт ему в глаза, а в живот врезается какая-то палка с шипами на конце. Куртку они не пробивают. Как никак, советский союз, особый, мать его, заказ. Рычков наощупь всаживает нож ему в грудь, на удивление, тот натыкается на что-то мягкое. От шока он позволяет себя протащить несколько метров, и едва не вышвырнуть из фуры на полном ходу. Спиной он пробивает брезент, и внутрь просачивается свет. В этом свете отчётливо видны обвисшие старческие женские груди, которых до сыворотки точно не было. — Еб твою… — Рычков хватается за палку, чтобы удержаться, и вдруг осознает, что это ни что иное, как метла, просто железная. — Баба Яга… А ведь Пармонов увлекался фольклором… Сашу передёргивает. Нет, с этим пора заканчивать. Перун, или кто там у них, славян, главный, с настоятельной рекомендацией поймать Пармонова живым… Ситуация явно не в его пользу, но Саша вдруг соображает, что надо делать. Он, уцепившись за опору, разворачивается, и потерявшая равновесие хрень вылетает из кузова, кувыркаясь по асфальту. Следом за ним тут же выпрыгивает мопед, на ходу пересобирающийся во что-то совершенно другое. Ступу. С автопилотом. Да, фантазии Пармонову не занимать. Саша лихорадочно шарит по карманам, но там ничего полезного нет. Только теннисный мячик… Вернее, не он, конечно. Знаменитая немцевская бомбочка. Саша присаживается на край кузова и аккуратно тянет за ниточку. — Ну что, русского духа отведаешь? — почти дружелюбно интересуется Саша, прицеливается, и как в баскетбольную корзину закидывает мячик прямо в ступу. От взрыва ступа разлетается на клочки вместе с пассажиром. Скорости фуре не занимать. Саше только слегка опаляет лицо. Дождавшись, пока ошмётки скроются из виду, Саша лезет в кабину водителя. Там рок орет так сильно, что Саша едва не глохнет. Вскоре, выясняется, почему именно. Водитель, вот удача, почти глухой. При помощи жестов, такой-то матери и Роминого пистолета удается объяснить ему маршрут. Фура разворачивается. *** — Пригодился клубочек? — первое, что слышит Саша дома. — Выронил, пока прыгал. — врет он. Полиграф бы не засёк его ложь. Но Федя на то и не полиграф. Он ничего не говорит, но многозначительно приподнимает бровь над отсутствующим глазом, закрытым железным кругляшом. — Ты его убил? — Думаю, это очевидно. — И как тебе? — Федя пропускает его внутрь, под очевидно Сашиной футболкой что-то звякает от движения. — Мне показалось, вы ладили… — Тебе ли не знать, как мало это значит. — С Семёном совсем другая ситуация. — Тогда так скажу, Федь. — Саша садится на кровать и принимается сдирать с себя кожанку, а затем и футболку. — Я задолбался его убивать. Он вколол себе какое-то дерьмо, и это, знаешь ли, была та ещё проблема. — М… — тянет Федя. — Жалко, меня не было. Я бы… Наткнувшись на тяжёлый взгляд Саши он замолкает. Чуть склоняет голову в бок, и вдруг, кажется, понимает. Ещё когда они были в заполненном орудиями пыток по последнему слову советской карательной медицины подвале этого самого дома, Саша заметил в нем свои собственные черты. Они похожи. Они хищники. И Феде вполне знакомо понятие «чужая добыча». Он кивает, давая понять, что инцидент исчерпан. Правая рука ноет, сухожилия Рома ему не перекусил и костей не сломал — не успел, но синяк, даже через куртку, вышел знатный. Да и на животе красуются следы недавней борьбы. — Тебе «чего-нибудь» принести? — спрашивает Федя, с интересом юната разглядывая кровоподтёки. — Само пройдет. — Ты обещал мне ужин. — напоминает Федя. — Я не спал. — Разогрей лазанью. И вино достань. — Как в лучших домах Лондо́на и Пари́жу… — ворчит Немцев, удаляясь в сторону кухни. Гретая лазанья из ближайшего супермаркета за несколько десятков миль, вино оттуда же, вот и весь поминальный ужин по Роме Пармонову. Он проходит молча. Затем Федя ставит тарелки в башню, которая возвышается в раковине, без лишних слов сбрасывает с себя футболку, под которой снова что-то звякает, расстёгивает пуговицу и ширинку на джинсах, отправляет их ногой куда-то в сторону. Саша тупо смотрит на его узкую спину, пока Федя облокачивается на рабочий стол и прогибается в пояснице. Проходит секунда, две… — После убийств хочется пить и трахаться. — со знанием дела напоминает Федя. — Мы уже выпили. Ну да, как же он мог забыть… Саша как в полутрансе проводит по его ягодице, обтянутой всё теми же винно-бордовыми боксерами. — Красавец. — одобрительно сообщает ему Саша. Федя ловит его за запястье и требовательно тянет к себе на грудь. Саша сразу не понимает, что именно там такое, но вспоминается сегодняшний разговор. Цепочка на зажимах — от соска к соску. Когда Саша на пробу тянет за неё, Федя инстинктивно наклоняется, пытаясь избежать боли, но не издает ни звука. Конечно, только из-за этого он упирается своей великолепной задницей в бедра Саше. Какая тяга к мазохизму… — Скучал… — констатирует Саша, отпуская цепочку и напоследок щелкая по ней пальцем, чтобы раскачивалась и не переставала тревожить пережатые соски. Конечно, он скучал. Всю жизнь почти не расставаясь с влюбленным братом, которым мог крутить, как хотел, Федя не привык долго оставаться без внимания. Не привык спать в одиночестве. У него болезненно огромное самолюбие, которое почти невозможно не задеть. Ему нужно внимание, и его он готов добиваться даже у почти незнакомого мужика, который его пытал. Скорее всего, именно в этом причина, но мартовский кот под боком Сашу на данный момент вполне устраивает. Тем более, не слишком тупой мартовский кот, который прекрасно осознает, что именно нужно после убийств. Уже полгода понимает, и никак не может запить и вытрахнуть из головы то самое убийство. Саша сжимает его напряжённый член сквозь ткань, оглаживает очертания. Трусы у Феди действительно приятно влажные. Член сквозь них ощущается теплее остального тела… — Какой ты горячий. — замечает Саша, поворачивая его к себе. Если бы Саша мог выкинуть из головы все те картинки с трупами, которые оставляли после себя Немцевы, он бы сказал, что Федя с так и не снятыми украшениями, с этой цепочкой между потемневшими сосками, тонкий и хрупкий, выглядит почти трогательно. Сынок-оболдуй с комплексом Эдипа… Но нет, Саша прекрасно помнит, кто перед ним. Внешность обманчива, но от этого лишь более соблазнительна. — Сядь на стол. — требует Саша. — А ты дотянешься? — с сомнением интересуется Федя, залезает на стол и усаживаясь там с разведёнными ногами. — Мне не обязательно. Саша заглядывает в морозилку и вытаскивает оттуда формочку, заполненную льдом. Феде это, конечно, видно. — Даже не думай. — Ты сам все время жалуешься на скуку… Сначала он подносит один из кубиков Феде ко рту. Тот сначала пытается отвернуться, но под строгим взглядом Саши всё-таки касается его сначала губами, а потом самым кончиком языка. — Рот открой. Федя чуть отстраняется, но Саша прекрасно знает, как разжимать зубы. Он зажимает Феде нос, не обращая внимания на попытки себя оттолкнуть, удерживает до тех пор, пока ему не приходится судорожно вдохнуть. Воспользовавшись этим, Саша разжимает ему челюсть и проталкивает кубик внутрь. — Выплюнешь, и мы закончим. — доверительно сообщает ему Саша, дотягиваясь до формочки за следующим. Этот Саша перекатывает в пальцах, раздумывая, до тех пор, пока несколько капель воды не бегут по его руке, а затем возвращается к изначальному плану. Он тянет за цепочку на Фединой груди и прижимает кубик ребром к соску. От холода юноша вздрагивает, пытаясь уйти от прикосновения дёргается так сильно, что едва не срывает с себя цепочку. Саша его удерживает и, дождавшись, пока тот немного привыкнет, повторяет ту же процедуру со вторым соском. Федя шипит сквозь сжатые зубы, по его подбородку стекает вода. Холод Федя, как бы ни храбрился, не любит. Его, по правде сказать, никто не любит. Морозилка, в которую его заснули сразу по прибытии в подвал, одно из лучших орудий в Сашиной коллекции, хоть и не самое эффектное. Ощущение, как холод постепенно подбирается к сердцу, ломало многих. И Федю бы наверняка тоже сломало, если бы он был один. А он, судя по дальнейшим действиям, догадался сразу, в чем дело. Смотреть на него, сжавшегося на полу, медленно замерзающего, было особым удовольствием. — Ты готов? — интересуется Саша, аккуратно избавляя его от белья. Федя энергично мотает головой, и это волнует кого угодно, но не Сашу. То, что осталось от кубика, Саша прижимает к, поразительно, всё ещё возбуждённому члену. Он такой же влажный и горячий, даже когда головки касается холодная льдинка. Саша оставляет льдинку там, сверху, где чувствительнее всего, лишь немного ее поворачивая, пока лед не истаевает полностью. По щеке Феди тянется мокрая дорожка. Саша дует на головку, и тут же проводит несколько раз — так, как ему нравится. Федя давится всхлипом, его бедра мелко дрожат. — А теперь открой рот, пожалуйста. — Саша продолжает сжимать его член, заставляя ёрзать на рабочем столе. — Хочу посмотреть, не блефовал ли ты. Федин единственный глаз ничего не выражает. Так всегда бывает в моменты, когда внутри Немцева бушуют эмоции. Защитная реакция. По капле сквозь выстроенную плотину они просачиваются без особых усилий, но стоит напору стать побольше, как внутри Феди вырастает непроницаемая стена. Он раскрывает рот, и там, разумеется, никакого льда нет и в помине. Саша тянет его за волосы к себе, и прижимается губами к губам. Да, он держал лёд все это время, пока тот не растаял. — Тебе невозможно доверить даже лёд… — замечает Саша, похлопывая его по щеке. Федя хватает его за руки, спрыгивает со стола и тут же оказывается уложенным на него грудью, с разведёнными в стороны ногами, заломленной назад рукой и вжатой в столешницу головой. У Саши рефлексы. Саша тренировался. — Но для секса нам с тобой ведь доверия не нужно… — Понятия не имею, почему ты не трахал меня в камере. — Твоего брата нужно было провоцировать ровно так, чтобы он нас всех не перебил. — охотно сообщает Саша. — А теперь, благодаря тебе, меня уже ничего не сдерживает. — Так не сдерживайся, блять… Для острастки Саша хорошенько прикладывает его лбом об стол. Федя матерится. Опустив руку к его заднице, Саша обнаруживает там небольшую затычку. Вот и секрет такой поразительной устойчивости к льду. Мальчик готовился. Скучал и ждал, какая прелесть… — Я смотрю, ты оценил западные ценности… — А я смотрю… Но что там Федя смотрит, Саша так и не узнает. Он дёргает за основание пробки и почти вырывает ее. Смазка внутри от этого пошло хлюпает. Федя шипит, действительно, мартовский кот. Саша берет его, так и удерживая прижатым к столу. Анус у Феди достаточно расслабленный, чтобы не было больно, но он все равно обхватывает член так, как нужно. Заломленных рук Саша не отпускает, и потому Федя, лишенный возможности прикоснуться к себе, сжимается, стараясь получить максимум удовольствия от проникновения. Цепочка елозит по столу, звенит, путаясь с бусами на его шее и задевая край стола. Саша с протяжным стоном кончает внутрь, и когда отстраняется, видит, как сперма вытекает наружу. — Развернись. — командует Саша, отпуская его. — Сядь на стол. — Опять? — лицо у Феди красное. — Сядь. — повторяет Саша, так, чтобы Федя понял: дважды он повторять не станет. Федя уже не так ловко и быстро забирается на стол, пачкая его вытекающей изнутри Сашиной спермой. Это зрелище почему-то вызывает невероятное удовлетворение. Саша ногой подтягивает к себе стул и усаживается перед ним. Он смотрит на Федю, а потом накрывает ртом его член. Юноша запрокидывает голову, по его рукам и ногам проходит судорога удовольствия. Саша оглаживает поджавшуюся мошонку, скользит в анус и нащупывает уплотнившийся бугорок. Федя выгибается, от трения и аккуратных постукиваний он теряет связь с реальностью, не понимая, чего именно хочет больше: насадиться на пальцы или заполнить собой рот. Их этому тоже учили на подготовке. Строгие дядьки и не менее строгие тетьки рассказывали о сексуальных практиках в сфере пыток. Саше на этих уроках было чрезвычайно любопытно. Особенно, что все они без исключения заверяли, что сексуальные практики применяются только в самых крайних случаях. — Ах-х… — Федя кончает, его стон тихий и очень высокий. Пока Федя приходит в себя, Саша снимает с его сосков зажимы, чуть разминает, разгоняя кровь. Федя не реагирует. Когда он, наконец, возвращается в реальность, взгляд его донельзя сонный. Увидев цепочку в руке у Саши, он благодарно кивает. — Все хотел спросить. — Саша прищипывает себе кожу на руке зажимом цепочки, обнаруживая, что пружина там весьма и весьма. — Что эти твои чётки означают? — Чётки? — Бусы. — Саша берет в руку метелку. — Да все то же, что у хиппи. — Федя неловко сползает со стола. — Мир там, дружба… — Любовь. — припоминает Рычков. — Это у них вроде напоминания. О дружбе, мире и жвачке… — И ты думаешь, что если будешь таскать эти бусы, все будет именно так? — Тогда мы лишимся работы. — подмечает Федя. — Я же говорю, это просто напоминание… О том, что его кто-то любит. Какое интересное заблуждение.