Научить любви

— Мне предстоит многому научить тебя в любви! — кричит поломанным, но все еще уверенным голосом Йорозу, — Я должна быть той, кто научит тебя ей! Сукуна усмехается. Разумеется, он не знает, что такое «настоящая любовь». Сукуна — король проклятий, он дышит силой и коварством, он сам — всеобъемлющая мощь и зло. «Любовь» же — понятие слабаков. Сукуна никогда не причислял себя к этим жалким мясным куклам. Безусловно, он не может познать «любовь». Но вот его предыдущий сосуд — Итадори Юджи… Итадори Юджи был соткан из любви. Его любовь была невероятной, огромной и громкой — Сукуне приходилось прикрывать глаза и затыкать уши, чтобы не слышать-не видеть-не чувствовать даже на своей территории необъятную энергию чистой любви. Итадори Юджи любил весь мир — такой желанный, такой светлый и во всем новый для него. Сукуна всегда считал это огромной слабостью. «Да так, в конце концов, и вышло», — хмыкает он про себя. И все равно продолжает усмехаться — весьма наивно со стороны этой женщины думать, что он не успел узнать. — Нет, это не так! Ты ошибаешься! Я покажу тебе, как выглядит истинная любовь! — Йорозу явно рассержена и в гневе, что ему, королю проклятий, только на руку: он всегда идет бок о бок с ненавистью и злобой. И, безусловно, с одиночеством. Сукуне хорошо, комфортно и удобно быть одному — быть сильнейшим его устраивает. Ему не нужно ничего, кроме силы — уважение можно достать и страхом этой самой силы, а разрушения и подавно. «Любовь» не может идти рядом с разрушением. Так считает Итадори Юджи. «И сам себе противоречит», — проносится в голове двуликого демона. Итадори Юджи — человек, слабак, постоянно жертвующий собой во благо других, кого он так безмерно любит. Любит настолько, что готов умереть ради них, разрушая себя по кусочкам. Сукуна не понимает, да и вряд ли поймет. Он мог только наблюдать. И он наблюдал. Познавал. Запоминал. Итадори Юджи дышал любовью. Его любовь была похожа на весеннее цветение сакуры и сливы — покрывающая все пространство вокруг мальца. Он сверкающе улыбался всем, даря счастливые взгляды и надежду на лучшее окружающим. Но был человек, которому Итадори Юджи улыбался чаще, улыбался ярче всех. Сукуна цыкает — и вспомнился же этот белобрысый так некстати. Шестиглазый маг, пользователь Бесконечности. Гребаный Сатору Годжо. О, в этом веке очередной Годжо был для него самой настоящей занозой в заднице. Мало того, что клоун, что кличет себя сильнейшим, что Сукуна не может взять под контроль это чертово тело и надрать магу зад. Так он еще и объект воздыхания его засранца-сосуда. Каждый раз, когда сердце Итадори Юджи замирало от прикосновений Шестиглазого, Двуликого передергивало отвращением. Как же хотелось выколоть эти гребаные голубые глазки. Хлопает он ими, видите ли, а мальцу и палец в рот не клади (как иронично) — дай только лишний раз заглянуть под повязку. Сукуна, безусловно, быстро смекнул, что там и к чему — Бесконечностью рядом с его мальцом и не пахло, а Повязка всегда был слишком обходителен с засранцем Итадори. Он всегда считал себя изворотливее и умнее остальных, так что решил не вмешиваться — глупости, такой козырь против мальца терять. Только вот расчет был не в пользу проклятия. Любовь Итадори Юджи была непоколебима, сильна. Она опутывала Годжо Сатору в крепкий, но мягкий солнечный кокон. Ремён в очередной раз усмехается воспоминаниям, — уверен, Шастиглазый чувствовал его как наяву. И Годжо Сатору не разрезал этот кокон, позволяя мальцу все больше укутывать себя, связывая их невидимыми узами. Годжо Сатору откликался на чувства сосуда Двуликого, вибрируя как натянутая струна. И Сукуна наблюдал. Наблюдал, как эти двое сближаются день ото дня. Наблюдал за колебаниями стуков сердца Итадори Юджи. Наблюдал за постоянным взором всех шести глаз, направленных на сосуд — без цели следить за проклятием внутри. Наблюдал за короткими и не очень взглядами сосуда на сильнейшего, видел Годжо будто его глазами — будто с ореолом света, но будто такого настоящего, всего и сразу. Наблюдал за уменьшающимся с каждым днем расстоянием между магами. Наблюдал, как Шестиглазый умело вплетает язык тела в их с мальцом общение: невесомые прикосновения к волосам, рука на плече будто невзначай, объятие легкое, крепчающее с каждым днем, прикосновение мизинцев, переплетение пальцев, скрещение лодыжек под обеденным общим столом, подбородок «сильнейшего» на вихрастой макушке, руки на талии, неровный стук чужого сердца за спиной. Первое прикосновение губ — блестящие розовые, пахнущие печеньем, на сухих покусанных; тепло и влажность чужого рта. Крепкое тело, закрывающее собой от всех опасностей мира. Прижимающее, стискивающее любовно, до скрежета в ребрах, до звезд в глазах. Бесконечно любящий взгляд голубых глаз. Ответный яркий — ореховых, отдающих свое сердце. Свою душу. Душу, забранную с собой, запертую под тысячами замками в Тюремном царстве. Сердце, болящее по сей день. Сукуна, безусловно, никогда не познает «любовь». Да ему и не нужно — он уже знает о ней все. И отрекается от нее.