Гори, гори, гори

Горело Небо, казалось, сам Мир горел, вокруг не стихали крики ангелов, мятежных или нет, возможно, это имело значение, но Гавриил уже прошёл черту за которой остались боль, ужас, гнев, хоть какие-то эмоции. Он прокладывал себе путь, сжимая в руке пылающий меч, и весь охваченный божественным Сиянием. Его Суть больше не разрывалась от осознания, что он убивал и калечил собственных братьев. Гавриил превратился из живого существа в орудие Божественного Возмездия, способное уничтожить любого на своём пути и движимое только одной целью — добраться до Люцифера, зачинщика бунта и главаря мятежников. Он был совсем близко. Архангел чувствовал своего светоносного брата, как стрелка компаса север, и мчался вперёд, распластав белые крылья почти параллельно обожённой земле. Ему наперерез метнулся мятежный ангел, и Гавриил нанёс тяжёлый удар, практически не целясь. Судьба несчастного решилась за секунду, он не успел даже вскрикнуть. Гавриил не знал, что Люцифер прорывался к отрезанной от основного восстания группе своих союзников, но увидев брата на поле боя, отлично знал, что ему надо делать. Помогая себе крыльями, архангел нёсся к цели с нечеловеческой скоростью, уже перехватив меч для одного смертельно точного удара, но не учёл того, что рядом с Люцифером в тот момент находилось существо, откликнувшееся на личный призыв Светоносного, существо, имевшее достаточно сил, чтобы переломить ход восстания, и это существо заметило Гавриила задолго до того, как Гавриил заметил его. Когда же архангел понял, что что-то не так, было уже поздно. Его буквально смело огненной волной, отбросив с обозначенной траектории, и Гавриил успел только мельком увидеть перекошенное лицо Люцифера, исчезающего в неразберихе битвы, потому что в следующую секунду он не мог смотреть ни на что, кроме приближающегося к нему создания. Крылья внезапного защитника Люцифера тоже были расправлены, и Гавриил с тенью эмоции похожей на содрогание понял, что их шесть. Серафим, мелькнуло в голове как вспышка. Архангел невольно отпрянул, ещё не придя в себя после атаки, пытаясь оттянуть время на восстановление перед неизбежным столкновением. А серафим приближался к нему без спешки, но с неумолимостью Рока. Даже высшие ангелы почти никогда не видели этих могущественных существ, более всех приближённых к Богине, и теперь Гавриил вполне понимал — почему. На серафима было больно смотреть. Его крылья полыхали ослепительно белым пламенем, кажется, не причинявшим ангелу никакой боли. В огне были волосы, но что самое жуткое — глаза, их не было, глазницы казались наполнеными сияющим пламенем без намёка на зрачки. В каждой руке существо держало рукоятку слишком большого для его роста боевого топора, два обуха волочились за ним оставляя на земле глубокие борозды. Эмоции стали возвращаться к Гавриилу, словно пробиваясь через толщу воды, и первое, что он почувствовал, был страх. Страх на секунду превратил его из орудия обратно в живое существо, и серафим, словно почувствовав это, поднял один топор. Удар был такой силы, что если бы Гавриил не успел отклониться, то распрощался бы с существованием мгновенно. Сам серафим по инерции согнулся, на миг укрывшись своими огненными крыльями, а потом распрямился, уже держа оба топора в боевом хвате, и не издав ни единого звука, бросился на архангела. Страшные удары сыпались на Гавриила один за другим, так что он едва успевал отражать их, не находя возможности для ответной атаки. Лезвие топора рассекло воздух, по чистой случайности попав по наручу, но Гавриил всё равно вскрикнул от боли и в этот миг вместе с болью почувствовал что-то ещё. Божественная Сила, данная архангелу, стремилась защитить его, разрасталась внутри, вытесняя все эмоции, снова превращая его в орудие. Свет полился из распахнутых глаз, запульсировал в загустевшем воздухе, Свет обернулся кривыми лезвиями лиловых молний и метнулся к Верховному Ангелу, питая его мощью и выжигая всё прочее на несколько метров вокруг. Молния полоснула по лицу серафима, а Гавриил, воспользовавшись его секундным замешательством, расправил огромные крылья и оттолкнул ими противника. За мгновение до того, как самому броситься на мятежного ангела, Гавриил сфокусировался на нём. Косая рана стремительно затягивалась, однако не это было главным. На лице серафима проступала какая-то эмоция, но Гавриил не мог её прочитать, потому что само лицо, — архангел только сейчас заметил это, — всё время менялось. Черты расплывались и складывались в новые, так же как плавно перетекают из одной в другую на стенах пещеры тени от костра. Только помощь Богини помогла Гавриилу не потерять самообладание при виде этого зрелища — лица метаморфа, в каждой новой форме продолжавшего оставаться ослепительно, нечеловечески красивым. Больше Гавриил не смотрел. Он налетел на серафима с холодной яростью северного урагана, выбил один из топоров, атаковал и атаковал. Великий Архистратиг, Ангел Смерти, Ангел Возмездия — все эти беспощадные ипостаси заслонили собой того открытого милосердного Гавриила, полного любви и стремления созидать. Сейчас остался только воин, и этот воин повалил мятежного серафима на землю. Ангел метался и неистово бился под ним, изо всех сил пытаясь защитить свою жизнь, и что-то в этом упрямом стремлении не умирать заставило Гавриила помедлить, как раз перед тем как он собрался вонзить огненный клинок в горло серафима. Это-то промедление и стало решающим. Тяжёлые облака расступились, а рука архангела, сжимавшая меч, так и застыла в воздухе. Казалось, застыли все вокруг, охваченные благоговейным ужасом. Из разрыва в тучах на поле боя лился Свет, а потом голос самой Богини провозгласил одно единственное слово: — Довольно. В голове загудело, и Гавриил закрыл глаза, а когда открыл их, то увидел вокруг себя мятежников всех до одного распластавшихся по земле, словно придавленых какой-то невероятной тяжестью. Архангел опустил взгляд на притихшего под ним серафима. Тот задыхался, сияние пылающих белых глаз тускнело, из открытого рта текла кровь, а лицо застыло, прекратив изменяться. На долю секунды Гавриил увидел перед собой странно-угловатые черты женщины. А потом внезапно огонь, из которого частично состоял серафим, вспыхнул ярче, не белым, а оранжево-алым, и ангел закричал от боли. Гавриил отшатнулся, чувствуя, как это новое, злое пламя опаляет его одежды, и выпустил серафима. Архангел не успел понять, что произошло, но только там, где секунду назад билось охваченное огнём существо, его больше не было. Мятежный серафим провалился сквозь Небесную твердь, а Гавриил остался. Он выронил огненный меч и весь сжался, стоя на коленях. Пугающе чёткое видение возникло перед его внутренним взором, на обратной стороне зажмуренных век: огненный шар летящий к тверди земной, чтобы удариться о неё со страшной силой, низвергнутый мятежный серафим. А потом Архангел Гавриил заплакал. Гавриил проснулся, чувствуя слёзы на глазах. Образы вернувшегося во сне прошлого продолжали стоять в сознании, но так недолго, что уже через минуту архангел не помнил ни очертаний, ни цветов, а ещё через минуту и воспоминания о пережитых эмоциях отступили. У Гавриила наконец получилось сделать глубокий вдох, и он наугад потянулся в темноту к спящей рядом Вельзевул. Архангел обнял свою драгоценную возлюбленную, и от облегчения ему снова захотелось плакать. Мысленно он коснулся их Связи, не желая разбудить демонессу, но та, кажется, всё равно проснулась. Гавриил почувствовал маленькие сильные руки, обнявшие его за плечи, и прикосновение тёплых сухих губ к своему лбу. Вельзевул ничего не сказала, но внезапно в темноте раздался шорох, и архангел ощутил, как что-то бережно укрыло его, что-то, оказавшееся тремя большими широкими крыльями. Крылья падшего серафима, подумал Гавриил, но теперь эта мысль была спокойнее, без агонии, боли и ужаса. На востоке забрезжил рассвет, молча о том, что ночь пройдёт, а Гавриил никогда не узнает, что того мятежного серафима звали Иофиэль, и что, проделав огромный путь, архангел вновь столкнулся с тем существом, возродившим себя из собственного пепла, не сломавшимся и полюбившим Гавриила так же сильно, как Гавриил полюбил его... её. Гавриил никогда не узнает имени Иофиэль, но он знал имя Вельзевул, и этого было достаточно.