***
В дверь кабинета стучатся, но Хэин не сразу поднимает голову, чтобы впустить посетителя, который ни в коем случае не решился бы войти, пока ему не дадут разрешения. Всем хорошо известен устрашающий характер начальника Чон, поэтому приходится прождать больше десяти минут перед дверью, пока парень коротко не приказывает входить. — Босс, я принёс отчёт о доставке, — оповещает его мужчина, который намного старше самого начальника, однако рука, держащая папку с документами, трусливо дрожит. Буквально вчера он стал свидетелем того, как Хэин беспощадно ударил его коллегу, который по чистой случайности не досчитался одного фургона с кокаином. — Говорил же, не называть меня так, — недовольно бурчит Хэин, не поднимая головы, и тяжело вздыхает, вновь вспомнив о том, что его временная задача заменить Сынджо, пока тот ведёт переговоры с китайскими поставщиками в Гонконге, слишком сильно затянулась. И самое проблематичное в его двухмесячном отсутствии было не то, что есть вероятность того, что босса или убили, или разобрали на органы, а в молодой женщине, словно огненная фурия, врывающейся в кабинет. — Только не ты опять, — бормочет он, устало откидываясь на спинку своего кресла, и показывает взглядом мужчине оставить отчёт и выйти. — Опять я, всегда буду я. И я не успокоюсь, пока моего жениха не найдут, — сердито отвечает Юджин, вставая перед столом, и требовательно ударяет ладонями по деревянной поверхности. Лицо Хэина ни на сантиметр не вздрагивает. Он слишком быстро привык к взрывному характеру этой женщины. У него просто не было выбора, так как Сынджо, спустя месяц после их первой встречи с Юджин, представил её как свою возлюбленную и даже нанял её в качестве личного секретаря. Ситуация усугубилась, когда босс сделал ей предложение год назад, за который она успела ему так надоесть своими требованиями устроить уже наконец свадьбу, что Хэин иногда подозревал, что Сынджо тупо сбежал от своей горе-невесты. — Слушай, у тебя же такие способности в расследованиях были. Что пошло не так? — усмехается Хэин, без стеснения издеваясь над разъярённой женщиной, которая само собой все эти месяцы не сидела сложа руки, но до сих пор не смогла найти хоть какую-нибудь маленькую зацепку о том, где искать жениха. — Тогда я работала на влиятельного дипломата, а не в… — … успешной компании, поставляющей рыбу и морепродукты по всей Южной Корее и другим странам Восточной Азии, — заканчивает за неё Хэин, всегда гордясь тем, как они с Сынджо и его командой смогли так далеко продвинуться в своём деле, расширив границы не просто в наркоторговле, но и их подставной фирмы, через которую отмывают полученные от продаж деньги. — Да, — устало соглашается Юджин и плюхается на мягкое кресло перед столом. — Хэин, я не знаю, что делать. Я… я очень его люблю, чтобы так просто отпускать, — произносит она, пряча лицо под ладонями, и глубоко вздыхает. — Ты когда-либо любил так сильно? Хэин молчит. Его саркастичная улыбка быстро исчезает с лица, и он поворачивает голову в сторону, чтобы не показывать женщине, что да, он любил. Никто в их компании, кроме Гёхвана, не знает об этом, и он даже не планирует делиться с кем-либо самым сокровенным, что у него осталось. А именно воспоминаниями о Джису, которые он всегда старательно заглушает работой, случайным сексом, алкоголем и дорожкой кокаина. — Я просто хочу узнать, что с ним, и успокоиться. Будь то известие о его смерти или самоличное признание в том, что он больше меня не любит, — продолжает Юджин, не дождавшись от Хэина ответа, и думает о том, что он просто, наверное, ещё молод для того, чтобы её понять. — Хорошо, нуна. Я… я постараюсь усилить поиски, — кивает он, прекрасно её понимая. Он осознаёт то, что Чон Юджин была той, кто разрушил его отношения три с половиной года назад. Уничтожил самое лучшее, что было в его жизни. Но время и вправду лечит. Да и его психотерапевт посоветовал ему научиться прощать людей, а не бросаться на них кулаками. Хэин думал, что иногда нужно прислушиваться к нему.***
Джису удивлённо раскрывает глаза, когда, подойдя к ниши в колумбарии, видит то, какой аккуратной и ухоженной она была. В последний раз она посещала прах матери во время выпускных экзаменов три года назад. В тот единственный день, когда они с Джехёном приехали из Санкт-Петербурга лишь ради экзамена, она остаток дня провела с матерью, разговаривая с её прахом и в слезах прося у неё прощения за всё. За то, что не оправдала её надежд, забеременев в шестнадцать лет. За то, что выгнали из академии. За то, что сбежала как последняя трусиха из страны и оставила её одну. За то, что вообще связалась с Чон Хэином. Джису всем сердцем ненавидит парня, и ей становится невыносимо тошно каждый раз, когда она вспоминает о матери. Ведь она не может не предаваться воспоминаниям о родительнице, не подумав о её убийце. — Мамон, а кто эта красивая тётя? — спрашивает у неё Дальби, ощущавшая то, как мать крепко сжимает её маленькую ладошку и тихо плачет, смотря на фотографию незнакомой женщины. Джису опускает голову к дочери, заботливо улыбнувшись, и чуть опускается, чтобы взять её на руки. — Смотри, Дальби, — говорит она, встав перед нишей, и показывает на фотографию матери, — это твоя бабушка. Ким Джию, — проговаривает Джису, еле сдержавшись от того, чтобы не разрыдаться при дочери. Она часто рассказывала Дальби о том, что, кроме бабушки со стороны отца, у неё есть ещё одна. А на вопросы дочери, почему тогда та её не навещает, как это делает другая бабушка, Джису отвечала лишь то, что она в таком месте, откуда пока не отпускают навещать внучек. Сейчас она впервые говорит Дальби о том, что её бабушка Джию погибла. — Она сейчас на небесах, но она тебя сильно любит, помни об этом, — говорит Джису, улыбаясь от мыслей о том, что мать была бы безумно счастливой, увидев то, какой хорошей и способной девочкой растёт её внучка. — Она была красивой, да? — спрашивает Дальби, протягивая пальчики к стеклу ниши, чтобы потрогать её. — Очень, — слышится мужской голос за их спиной, на что Джису резко оборачивается. За ними стоит Чонсок, державший в руке маленький букетик с разноцветными ромашками, и кривит губы в неуверенной улыбке. Джису удивлённо раскрывает глаза, аккуратно опуская дочь на пол, и смотрит на парня с сильным удивлением, ведь совсем не ожидала когда-либо увидеть его здесь. — Оппа, — бормочет она, сделав к нему шаг, пока Дальби, подойдя чуть ближе к ячейкам с прахом, пытается дотянуться до высокой ниши своей бабушки. — Что ты здесь делаешь? — шепчет девушка, понемногу понимая, кто именно оставлял свежие цветы возле урны с прахом её матери. — Я… я… Прости меня, Джису. Я не хотел тебя злить, но ноги всё равно каждый месяц тащат меня сюда, — произносит он, опуская виноватый взгляд на кроссовки, и топчется на месте, не решаясь сделать шаг в сторону девушки. Чонсок даже спустя годы продолжает себя винить во всём. В смерти Джию и в том, что проболтался её дочери об этой горькой правде. И в качестве наказания за это он потерял близкого друга, который с тех пор ни разу с ним не разговаривал. — Я рада, что ты здесь, — отвечает Джису после минуты молчания и грустно улыбается, понимая, что не злится на парня. Подойдя ближе, она осторожно обнимает его, чтобы ощутить хоть какую-то связь с матерью. Чонсок был последним, с кем мать контактировала перед смертью. И хоть первый год после того, как она узнала правду, Джису ненавидела Чонсока не меньше, чем Хэина, постепенно её ядовитые чувства к этому парню стали угасать и заменяться благодарностью за то, что он был рядом с матерью. Сейчас Джису понимала, что не зря. — Спасибо, — шепчет она после объятий, и Чонсок лишь коротко кивает. — Maman, qui est ce mec? — слышится тихий голосок девочки, которая смущённо прячется за недлинную юбку матери, сжимая пальчиками атласную ткань. — На корейском, моя креветочка, — отвечает Джису, с улыбкой опустив взгляд к дочери. — Кто этот симпатичный аджощи? — запинаясь, повторяет она и хихикает, когда Чонсок опускается перед ней на корточки. — Зови меня Чонсок-оппа, — ярко улыбается он ей, подмигнув, и Дальби, покраснев, прячет лицо под ладошками. Джису усмехается себе под нос, впервые замечая, чтобы её дочь так сильно стеснялась незнакомцев, и подмечает про себя, что, кажется, у Дальби уже появилась первая влюблённость. Что не удивительно, ведь Чонсок слишком кокетливо улыбается девочке. — Я Люнэ, — произносит она и, чуть потянувшись вперёд, целует парня в обе щёки. Чонсок сильно смущается. Об этом говорят его порозовевшие щёки и тихий смех. Он смотрит снизу вверх на пожимающую плечи Джису и качает головой, погладив девочку по голове. — Я думал, тебя зовут Дальби, — отвечает он. — Ты помнишь, — произносит Джису, не сумев скрыть радостной улыбки. Она лишь раз упоминала при Чонсоке имя дочери, и воспоминания о том дне заставили её как можно сильно прикусить нижнюю губу. Она ни в коем случае не должна вспоминать человека, благодаря которому они в тот день познакомились. — Ты можешь звать меня своей невестой, — говорит Дальби, заставив старших громко рассмеяться. Джису вновь подмечает про себя, что смущение дочери не длится больше трёх минут, и надо будет в будущем проследить за тем, с кем она будет общаться. Ей не хотелось бы, что Дальби из-за её открытости и общительности разбили сердце. — Боже, я, кажется, вновь влюбился, — шепчет Чонсок, широко раскрывая глаза в гротескном удивлении, и, прижав ладони к сердцу, демонстрирует то, как забилось сердце. — И когда мы поженимся, моя будущая жена Люнэ? — Через… ээ… — Девочка начинает считать на пальцах, так как совсем недавно одна из нянь научила её цифрам до ста, — через quarante лет, — отвечает она и радостно хлопает в ладошки. Джису усмехается, укоризненно покачав головой, и в мыслях планирует дополнительно позаниматься с дочерью в свободное время. — Это сколько? На каком это она языке? — интересуется Чонсок, подняв голову на Джису в поиске перевода. — На французском. Только она сказала через сорок лет, ты готов столько ждать? — насмешливо ухмыляется она и строго смотрит на дочь. — Ты хотела сказать, quatorze, да? — Да, через четырнадцать лет, — довольно кивает она, удивляя мать тем, что на корейском дочь считает намного лучше. — В восемнадцать, как мамон и папá. Её слова заставляют Чонсока медленно встать на ноги и серьёзно посмотреть на Джису. — Я, конечно, не полиглот, но я так понимаю «мамон и папá», это мать и отец? — тихо спрашивает он, задумчиво смотря на её виноватые глаза. Джису не хочет стыдиться того, что вышла замуж за Джехёна, как только ей исполнилось восемнадцать, но разочарованный взгляд Чонсок заставляет её прятать взгляд. — Её отец тот парень, да? — интересуется он, когда девушка еле заметно кивает. Чонсок не знал Джехёна и видел лишь раз. В тот самый день, когда они виделись в последний раз. Но он хорошо осведомлён о том, что он сделал по отношению к Джису и к Хэину, который в пьяном состоянии всегда на него жаловался и не скрывал того, как сильно ненавидит. — Чонсок, прошу тебя, не при ней, — бормочет Джису, стараясь звучать так, чтобы Дальби, любопытно меняющая взгляд снизу вверх с матери на парня, их не услышала. За три с половиной года совместного проживания Джису ни разу не показывала дочери того, что между её родителями есть какой-либо разлад в отношениях. В сознании девочки у неё самая счастливая семья и любящие друг друга родители. — Да, прости… я просто… просто не ожидал, — отвечает Чонсок, с пониманием кивнув, так как знает, что он не имеет права её осуждать. С того вечера он больше не видел Хэина. Бывший друг перестал отвечать на его звонки и даже сменил адрес. И какая-то толика надежды на то, что Джису всё же смогла бы простить Хэина и продолжить с ним отношения, всё ещё жила с ним, хоть он и не мог понять того, почему она перестала навещать прах матери. Чонсоку стало стыдно от осмысления того, что он самолично толкнул девушку к побегу. — А с ним ты виделась? — почти неслышно спрашивает парень, не признаваясь вслух, что очень скучает по другу и волнуется за него. — Я думаю, нам пора. Дальби устала, — торопливо отвечает Джису, голос и взгляд которой веет холодом. Чонсок, поняв, что вновь перешёл черту, одобрительно кивает. — Но, мамон, я не устала! — хнычет девочка, чуть потянув мать за ткань юбки, ведь хочет ещё немного побыть в обществе красивого незнакомца. — У тебя с утра первое занятие по плавание, Дальби, надо отдохнуть, — произносит Джису, категорично покачав головой. Она понимает, что неправильно с первых дней загружать дочь, но сама девочка никогда не любила сидеть без дела, и мать её прекрасно в этом понимает. — Мне было очень приятно увидеть тебя здесь, оппа, — вновь обращается она к Чонсоку, дружелюбно улыбаясь. Упоминание о Хэине хоть и претило ей, Джису не хочет прекращать общение с Чонсоком. — В этом месяце каждую неделю наша балетная труппа будет выступать в оперном театре в Центре Искусств. Буду рада, если ты придёшь. — Да, оппа, приходи, — поддакивает Дальби и теперь обеими руками держится за его ладони, припрыгивая на месте. — Мамон будет танцевать в роли синь мурон, — восторженно говорит она, смотря на Чонсока с ожиданием. — Умирающего лебедя, — переводит за неё мать, всегда улыбаясь, когда Дальби так восхищённо говорит о её выступлениях. — Я постараюсь, — улыбается он ей, погладив девочку по голове, и не признаётся в том, что его несколько недель не будет в городе.