Любовники смерти

Сердце бьется в груди часто-часто, как лихорадочный стук пулемета. От этого стука то кидает в холод, то ошпаривает жаром. Шею справа, там, куда он вколол себе стимулятор, печет до сих пор, хотя Саша даже примерно не может определить, сколько прошло времени. Будь голова ясной, он бы сообразил, что луна проделала уже долгий путь по черному, как смола, небу. Или нет. Небо вовсе не черное. Оно серебристое от мелкой крошки звезд – больших и маленьких, как разбитое вдребезги стекло. Бежать под стимулятором удивительно легко. Словно тихо шепчущая что-то свое ночная степь сама ложится прямо под ноги. Ветерок обдувает лицо и грудь, перебирает короткие своевольно пушащиеся волосы. И нет в целом мире больше ничего, кроме этого ветра, пахнущего горечью полыни, волнующегося серебряного моря ковыля, усыпанного звездами неба и желтого кошачьего глаза луны. Покосившиеся ворота Саша замечает еще издалека и улыбается уголками растрескавшихся губ. Он потерялся во времени, но карта в голове горит отчетливо. Недавно был поворот на Малиновку. Значит, это и есть АЛЖИР. Или то, что от него осталось. В смутном свете луны плохо видно, насколько далеко в обе стороны тянется забор. Значит, идти придется напрямик. Сашина поступь меняется. Становится мягче, плавнее. Ноги, обутые в тяжелые ботинки, отзываются смутным гудением. Под стимом это пока еще не боль. Даже не неудобство. Так, едва заметное напоминание, как сильно его будет ломать потом, когда организм переработает этот химический компот. В старом лагере ждет засада, в этом Саша уверен точно. Ромка не станет упускать такой шанс и обязательно разделается с севшим на хвост противником. В этой гонке важно не просто победить, но еще и убрать с дороги как можно больше конкурентов. У Саши до сих пор ноет скула от крепкого удара Ростика. Впрочем, это было последнее, что Ростик успел сделать в своей жизни. Шею бывшему товарищу Саша свернул быстро и без колебаний. Перед воротами Саша замедляется, прекрасно зная, что в свете луны его отлично видно, а степная тишина далеко разносит его шаги. Один… Второй… Третий… Он чувствует щиколоткой упругое сопротивление незаметной в жесткой траве лески. Присаживается на корточки, на ощупь прослеживает растяжку пальцами. Теоретически, можно отыскать подарочек, но нет желания с ним возиться. Тем более, если он хоть немного знает Ромку, тому будет не в кайф, если Саша подорвется на связке гранат или провалится на колья в какую-нибудь замаскированную яму. Он видел такую по дороге, правда в душе не знал, кто решил так заморочиться, и кому хватило упрямства вгрызаться саперной лопаткой в твердую, как камень, сухую землю. Словом, других таких подарочков, скорее всего, не будет. Это так, что-то вроде приглашения. Створки ворот так же приглашающе открыты. Саша осторожно проходит внутрь, старательно выравнивая дыхание и сердцебиение. Сейчас ему нужен слух. В этом месте только слух не подведет. Когда-то это был крупный лагерь для членов семей изменников родины. Сейчас от него мало что осталось. Разве что забор, плац и какие-то остатки построек. И черная, совершенно мертвая земля. Саша с трудом может представить, что здесь горело, но такое ощущение, что гидразин. Мелькает мимоходом мысль – на воротах не хватает таблички. Что-то вроде «Здесь закалялась сталь». Или нет. «Здесь ковались стальные яйца всея Советского Союза». Да, вот так определенно точнее. Саша делает мысленную заметку – спросить у Ассы Иосифовны, что именно она тут подожгла. Перед глазами само собой встает худое резко очерченное лицо, обрамленное короткими легкими совершенно белыми волосами. Саша знает лицо наставницы до последней черточки. Слишком внимательно разглядывает ее на занятиях, пытаясь угадать, в чем ее секрет. Как она так ловко умудряется притворяться человеком. Едва слышный лязг спускового крючка Саша почти чувствует загривком и резко отшатывается в сторону, падая на черную сухую землю. Тишину ночи разрывает выстрел. Следом второй, третий. Саша откатывается, ударяясь локтями, и в лицо ему летит песок от взрывших землю пуль. На ногах он оказывается в мгновение ока, прогибается в спине, пропуская над собой еще две пули. Стим обостряет все органы чувств, и Саша как будто видит даже не то, что происходит, а то, что вот-вот произойдет. По крайней мере, кошкой метнувшийся из тени Ромка неожиданностью не становится. От удара под дых Саша благополучно уклоняется. Блокирует почти без промежутка последовавший второй – уже в шею. Резко отталкивает Ромкину руку, пытается пнуть того в колено, но Рома ловко уворачивается, делает попытку зайти за спину. Огребает локтем по горлу, но не очень сильно – на излете. Проклятье, что ж он такой верткий. Не иначе, тоже ширнулся стимулятором. Саше все-таки удается наподдать ему ногой в солнечное сплетение, и последовавший за этим судорожный хрип – самое прекрасное, что он слышал за последние несколько часов. Кроме хруста шеи Колпакова, разумеется. Но Ромка – не Ростик. Он не из тех, кто так послушно умирает. Даже задыхаясь, эта зараза успевает перехватить Сашу за щиколотку и подсечь ему опорную ногу, роняя на землю. Удар затылком и спиной отзывается звоном в ушах и резкой, прошибающей даже мутный кокон стима, болью. Саша не успевает сгруппироваться и тут же получает сперва дезориентирующий по ушам, а потом еще один – в лицо. Теперь болью взрывается нос. Рот заливает теплым и липким. Ромка хрипло дышит сверху и одним движением умудряется перевернуть Сашу на живот, до боли заламывая ему руку. Перехватывает вторую, машинально потянувшуюся к ножу на поясе. Ерзает, придавливая заломленную руку уже коленом. Вытаскивает Сашин нож. Левую кисть прошибает такой болью, с которой стим больше не справляется. Саша, не выдержав, кричит, и лицо тут же встречается с землей. Снова достается и без того, кажется, сломанному носу. Неприятным бонусом лоб встречается с каким-то острым камнем. Теперь кровь заливает еще и глаза, из которых и без того летят искры. Саша, тяжело дыша, поворачивает голову и разглядывает свою левую руку, прибитую ножом к земле на уровне его лица. −Симпатично. – комментирует над головой Ромка. – Давно мечтал укоротить твои слишком ловкие руки. Саша шипит, дергается всем телом, но сам себе делает больнее и затихает, торопливо обдумывая положение. Положение, если честно, аховое. Ромка его еще не прикончил явно только по одной причине. И эта причина как раз вполне себе настойчиво упирается Саше в зад. −Не боишься, что тебя обгонят? – отплевываясь от крови, гнусавит Саша. −Не-а. – Ромкину улыбку он, разумеется, не видит, но отлично слышит в его довольном голосе. – Некому обгонять. Из всей пятерки остались только мы с тобой. Значит, можно и не спешить. Саша ругается подслушанными от наставницы выражениями, когда эта улыбчивая глазастая тварь снова давит коленом ему на руку, звенит тяжелой пряжкой, расстегивая ремень, а потом вдруг накидывает широкую кожаную петлю Саше на горло. Сводит концы на запястье правой руки, фиксируя в таком положении. И с довольным хмыком убирает колено. Саша снова дергается и хрипит. Левая рука намертво прибита ножом, земля под ладонью превратилась в мерзкую теплую кашицу перемешавшейся пыли и крови. А любая попытка двинуть правой рукой намертво затягивает петлю на горле. −Теперь совсем хорошо. – горячо шепчет на ухо Ромка. – Видел бы ты себя со стороны. −Больной ублюдок. – Саше даже не ругается, а просто констатирует факт. Ромка смеется так весело и открыто, что мертвый лагерь будто становится еще темнее и страшнее, недовольный, что в царстве смерти кто-то отваживается веселиться. −Утешайся мыслью, что это происходит именно здесь. – советует Ромка, тычком в бок заставляя Сашу чуть приподняться. – Ты же на Леденеву даже не дрочишь, а молишься. Или совмещаешь? Можешь, кстати, о ней тоже подумать. Вдруг поможет. Саша, давясь вновь хлынувшей из носа кровью, хрипло объясняет Ромке, куда ему стоит пойти со своими советами. Хотя совет-то неплох. Леденева и правда кого угодно может, фигурально выражаясь, нагнуть и выебать. А может, и не фигурально. Черт знает, как именно ее модифицировали. У ученых гавриков уже не спросишь. Саша вжимается щекой в черную землю и булькающе смеется от мысли, что возможно как раз сейчас утыкается лицом в прах этих самых бедолаг. В АЛЖИРе создали Ассу. А Асса в ответ стерла его с лица земли. Саша шипит сквозь зубы, когда Ромка бесцеремонно стаскивает с него штаны, и думает, что однажды и у него хватит сил, чтобы стереть напрочь то, что его сломало. Да вот хотя бы эту наглую заразу, которая даже делает вид, что пытается быть нежной. Во всяком случае, смазкой Ромка предусмотрительно запасся. Где только добыл, сука. Саша взрыкивает сквозь зубы, выгибается всем телом и только туже пережимает себе горло. В принципе, тоже вариант. Если резко дернуть рукой, может получиться сломать себе шею. Так просто. И так сложно. Пальцы Ромки вплетаются Саше в волосы, тянут несильно и даже насколько это возможно приятно. Саша различает насмешливый Ромкин голос, выпевающий смутно знакомые слова: −Дыши-дыши, пока я не слышу, кайся-кайся, Но не надейся, я приду, золотая. I Love You. Английские слова Ромка выговаривает нарочито карикатурно, хотя, как и все здесь, отлично знает буржуинский язык. И продолжает напевать, небрежно растягивая неподатливые мышцы и прихотливо меняя местами строфы: −Знамена нашей армии еще дрожат за горизонтом. Но те, кто видит впереди, на кожу ловит алый отблеск. Знамена серые любви пока над нами вместо неба, Но те, кто видит впереди, смеются над ее победой. Саша с трудом запрокидывает голову, задыхаясь в натянувшейся петле. Сквозь выступившие слезы звезды кажутся одной сплошной серебристой пеленой. Ромка добавляет ледяной смазки, жадно оглаживает обеими ладонями задницу и резко входит почти наполовину, выбивая у Саши сиплый выдох. Задница отзывается болью и жжением. Саша закусывает губу. Он почти уверен, что Ромка молчит, но в ушах все еще звучат слова этой дурацкой песни. −Ты не заметишь этот миг, лишь только завтра поутру, Открой глаза и посмотри: знамена реют на ветру. Он смаргивает слезы и замечает, что толчки становятся мягче и ритмичнее. Ромка как-то очень удачно смещается, и сквозь боль короткой вспышкой проступает искорка удовольствия. Сердце в груди бьется медленно и тяжело, словно там раскачивается огромный маятник. Саша крепче закусывает соленую от крови губу. Кажется, действие стима подходит к концу. Очень вовремя, ничего не скажешь. Ромка выскальзывает, нетерпеливо дергает за бедра, заставляя неудобно приподняться. Отзывается болью левая рука. Петля снова давит на горло. Ромка говорит что-то, но Саша не слышит его за шумом в ушах. Только сдавленно шипит, когда эта зараза засаживает снова. Да еще и обхватывает ладонью никак не заинтересованный в происходящем Сашин член. Дрочит резко, почти грубо, но от этого внутри неожиданно ошпаривает теплом, почти жаром. Саша стонет сквозь зубы не то от боли, не то… Удары сердца отзываются гулом в ушах, странным образом резонирующим с движениями Ромкиной ладони и его же члена. Где-то в животе сжимается плотным узлом болезненно-острый и вместе с тем сладкий комок. Мир взрывается перед глазами, кажется, вместе с сердцем. Саша с криком дергает левую руку. Пробитая кисть упирается в рукоять и выдергивает ножик из земли. Правое запястье с хрустом выгибается и выскальзывает из петли ремня, оставляя его болтаться на шее. Спихнуть с себя Ромку удается неожиданно легко. По бедрам течет их перемешавшаяся сперма, но Саша этого не замечает. Теперь он оказывается сверху, и, не тратя времени, замахивается торчащим прямо из ладони ножом, упираясь правым запястьем в рукоять. И застывает, не в силах его опустить. Медленно поворачивает голову вправо. Ромка тоже перекатывает голову по земле, прослеживая его взгляд. Яркая, как фонарь, луна серебрит короткие белые волосы. Леденева опускает руку, и ощущение обвившей Сашино запястье веревки пропадает. −Неплохо, мальчики. Голос у Ассы Иосифовны негромкий, но не услышать ее просто невозможно. Саша не сводит с наставницы глаз, пытаясь угадать, о чем она думает. Бесполезно. Лицо у Леденевой, когда она не дает себе труда быть человеком, пустое и невыразительное, как у манекена. Карие глаза холодные и тусклые, как окна нежилого дома. Саша вдруг с пронзительной ясностью осознает, кого она ему напоминает. Нет, не кого. Что. Леденева ужасно похожа на Сталинград. Город-призрак на берегу Волги, темный пустой и страшный. Немое напоминание о не такой уж далекой войне, оставленное вроде как в назидание. Застывшая в грудах камней смерть. Белая Смерть движением головы отбрасывает с лица волосы. −Обоим заправиться и живо за мной. Саша послушно скатывается с Ромки и, пошатываясь, поднимается на ноги. Вырвать из ладони нож еще худо-бедно удается, но натянуть штаны, когда одна рука пробита, а вторая вывихнута – уже нет. Ромка насмешливо щурит темные глаза и одним движением поправляет на Саше одежду. Заботливо застегивает ремень. И быстро грубо целует в губы. Саша, однако, успевает поцеловать его в ответ и тихо шепчет: −Однажды я тебя убью. Ромка фыркает и идет за удаляющейся в сторону ворот Леденевой. Оборачивается через плечо, улыбаясь своей самой хитрой улыбкой. −Жду с нетерпением.