Утренняя звезда, освети мой путь

После концерта вечеринки не было. Словно затаившись в ожидании, они всей компанией рано разошлись по номерам и легли спать в “детское время”. Рихард проснулся в полночь от того, что его телефон завибрировал. Он открыл глаза и тут же закрыл. “Черт возьми, опять забыл поставить на удержание” — подумал он, повернулся на спину и пообещал: — “Если не смогу снова уснуть, я прибью того, кто звонит”. В то же мгновение телефон загорелся еще раз. А потом еще раз. И еще раз. Рихард открыл глаза. — Нн… Кто там? — Пауль по-хозяйски закинул сверху руку и ногу. Рихард шумно вздохнул. Называется: “поспали”. Он потянулся к телефону, который тут же прожег сетчатку своим светом. Пауль нахмурился и ткнулся ему в шею. Рихард спрятался за ним в ответ. Посмотрев на экран, он сразу вспомнил, в чем дело, и вздохнул еще раз. Из всех пятидесяти двух раз, которые были у него в жизни, этот был, пожалуй, самым маловероятным. Рихард и подумать не мог, что встретит свой день рождения, обнимаясь в кровати с Паулем после секса. Он неверяще покачал головой и выключил телефон к чертям. — Чт-? — Пауль заворочался еще, устраиваясь удобнее, так чтобы одеяло не спадало с них. — Старею, — ответил Рихард сонно и откашлялся. — А, — Пауль поцеловал его в шею, — Пусть так и дальше будет. Рихард фыркнул и молча обнял его за плечи обеими руками. Они снова уснули. Утро встречали с будильником Пауля. Их утренняя рутина не была нарушена, несмотря на то, что день с натяжкой можно было назвать “обычным”. С другой стороны, когда чего-то (тем более, лет) в жизни становилось больше пятидесяти, хотелось перестать придавать этому значение, а не напоминать об этом каждому мимолетному знакомому в ожидании подарка. По традиции, весь день провели вшестером. За завтраком сидели за одним столом, и, хоть каждый из сотрудников их большой компании поздравлял Рихарда, разбивать семейное уединение никто не спешил. Почему каждый день не мог быть таким? Репетиция проходила в том же духе. Большую часть времени они просидели вокруг Шнайдера в попытке в очередной раз договориться о порядке вокала и синтов «Радио». Что Тилль, что Флаке никак не могли найти компромисс и то и дело вступали вместе или не вступали совсем. — Боже, да это все равно никто не заметит, — попытался в сотый раз сказать Оливер. Он каждый раз говорил это, но его в такие моменты, как обычно, никто не слушал. — Так. Давайте раз и навсегда решим, в каком порядке идем, — Рихард хлопнул в ладони, привлекая к себе внимание. — Первый раз — сперва Тилль, потом Флаке, второй раз — сперва Флаке, потом Тилль… — но ему было не суждено договорить, потому что Пауль и Шнайдер, как единственные из них, кто были сторонниками того, чтобы играть, как на записи, почти в один голос напомнили: — Мы записывали в другом порядке, — Пауль. — На записи по-другому, — Шнайдер. — Да какая разница… — снова протянул Оливер. Тилль и Флаке о чем-то шептались между собой, и, пока все остальные спорили, выдали свое решение: — Мы договорились. Они вшестером ритуально переглянулись, проверяя, не было ли у кого-либо возражений. Их не оказалось. Тогда все разошлись по своим местам на сцене и прогнали припев после второго куплета и один раз песню целиком, чтобы закрепить. Рихард довольно выдохнул. Им уже давно не приходилось разбирать песни так досконально, буквально до молекул. В сетлисте было восемь полусырых песен (по сравнению с тем же «Солнцем», которое они могли стройно сыграть с закрытыми глазами и закупоренными ушами). Так что они все еще периодически спорили о каких-то мелочах, вроде того, стоит ли играть так же, как на записи или есть какие-то места, где можно было импровизировать. Может, Оливер был прав, что никто в толпе и не заметит этих изменений, но главное, что замечали они. Пока все шестеро не утверждали исполнение от начала и до конца, работа над песнями продолжалась и после выпуска альбома. Им довольно редко удавалось сойтись на общем мнении с такой скоростью, с которой они утвердили «Радио», поэтому настроение у всех значительно улучшилось, и даже снова возникшая ошибка на беках «Германии» не смогла испортить их совместного воодушевления. Рихард уже и не помнил, когда в последний раз так веселился во время репетиции. Ему всегда больше нравилось сочинять и импровизировать, чем воспроизводить одно и то же, повтор за повтором, накапливая раздражение музыкой. Но, когда они, как в старые времена, сидели вокруг Шнайдера с гитарами наперевес, отключенные от верхнего звука, что-то ощутимо изменилось, и они стали единым целым. Рихард мог поклясться, что чувствовал дыхание каждого из группы. Шесть сердец, один организм. Позже они всей компанией собрались в общих помещениях и, по всей видимости, их шестерка все еще излучала особое защитное поле, поскольку никто не порывался разбить их круг. Суперсила Рихарда не покидала его, он по-прежнему был подключен ко всем ребятам и чувствовал каждого, как струны своей гитары, лады которой были навеки отпечатаны в его внутреннем ухе. Он мог сказать, что Флаке был усталым и хотел уйти пораньше, чтобы выспаться; что Олли был мыслями совсем в другом месте; что Шнайдер нуждался в том, чтобы сбросить из ниоткуда взявшуюся энергию… Небольшие каникулы в Берлине сказались на нем больше всего, и в те моменты, что он не держал в руках барабанные палочки, он пялился в телефон и всем показывал сына и беременную жену. Неужели со стороны любовь выглядела именно так? Рихард сторожко покосился в сторону Пауля. Подключиться к нему было проще всего. Пауль явно был готов не спать всю ночь, танцевать со всеми и кричать до хрипоты в караоке, а это означало, что ложиться им предстоит в разное время. Если заснут они по отдельности, хотел бы он, чтобы Рихард уснул в его кровати? Как он относился к совместному сну на постоянной основе? Из их шестерки загадкой остался только Тилль. Он всегда был тихим и слегка раздраженным: выражение счастья на его лице появлялось довольно редко. Чаще всего у него на лбу было написано крупными буквами: “Я не хочу здесь находиться, но я великодушно сделаю одолжение и почту мероприятие своим присутствием”. Он редко разговаривал, потому что берег голос, и поэтому Рихард не сразу заметил: Тилля рядом не наблюдалось. 
 Где же он был? Рихард завертел головой по сторонам. Словно в замедленной съемке, он увидел, как Олли и Флаке потянулись к нему, чтобы не дать обернуться, но было уже поздно. Рихард посмотрел себе за спину и уставился на огромный член, приблизительно с него самого ростом, выполненный в технике папье-маше. Рихард открыл рот и закрыл, не до конца уверенный в том, что происходило, пока из-за члена не показалось лицо Тилля. В их большой комнате все устремили свое внимание к огромному бумажному дилдо, потихоньку собираясь в один общий хоровод. Тилль похлопал фигуру по головке. Он не стал распыляться на долгие и нудные речи и просто сказал: — С днем рождения, братишка! — конец его предложения потонул в кряканьи разноцветных свистулек. Кто-то взорвал хлопушки, и с потолка посыпались конфетти. Рихард хохотнул. Что? Простите, что? Шнайдер энергично похлопал его по плечу. — Любителю членов – любимые члены! — он дунул дудкой в ухо, и Рихард отмахнулся от него, как от писклявого комара. Впрочем, на губах засияла яркая улыбка. Рихард повернулся к Паулю. Он также светился, и его губы хотелось зацеловать до потери сознания. По сравнению с этим, Рихарда не интересовал никакой член на свете — по крайней мере, точно не бумажный. С заговорщическим видом Пауль достал из-за спины тяжелый продолговатый предмет, перевязанный большим красным бантом. Рихард безошибочно распознал огромный фиолетовый член. — И где именно, позволь узнать, ты прятал его? — спросил он, заглядывая Паулю за спину. В комнате захихикали. Пауль поиграл бровями, а остальные парни деланно-раздраженно позакатывали глаза. — Пофлиртуете потом. Разбей уже пиньяту, и мы начнем эту чертову вечеринку, — устало попросил Тилль. Взгляд Рихарда упал на дилдо в руках Пауля. До него начало доходить. — Что, прям этим? — уточнил он на всякий случай, тыча в резиновый член. В комнате захлопали. Аплодисменты, поначалу жидкие, за несколько секунд превратились в оглушительный гвалт. Люди подбадривали его, кричали поздравления, и их крики только усилились, когда Рихард уверенно схватился за дилдо. Он несколько раз подкинул его, проверяя на вес, и удивился тому, каким тяжелым тот ощущался в руке по сравнению с тем, каким выглядел. — Ну, что ж, — Рихард вышагнул из их внутреннего круга и подошел к папье-маше. Он примерил удар головке, а потом обернулся ко всем своим друзьям: — Мне разбить его? — Да! Да! Да! — возвестил его нестройный хор голосов. Рихард усмехнулся. — Так мне разбить его? — ДА!!! Шнайдер фыркнул: 
 — Позер. Рихард подмигнул ему, замахнулся фиолетовым дилдо и как следует ударил бумажный член по головке. — Ууууу! — затянули в комнате. Папье-маше смялось, но не разбилось, и Рихарду пришлось ударить еще несколько раз, прежде чем вскрыть все то, что было внутри. Когда он увидел начинку, то голыми руками разорвал член по вертикали. Тысячи маленьких разноцветных конфеток тут же выпали из него в разные стороны, обнажив стеклянную статую мужского тела, заполненную, очевидно, алкоголем. Рихард второй раз за ночь удивленно открыл рот и закрыл его. Что? Где они его взяли?! “Где они его взяли?!” — было традиционным вопросом, которым Рихард задавался на каждый свой день рождения, проведенный с ребятами. Сосуд представлял собой полную копию его собственных торса, ягодиц и бедер. У статуи был смехотворно маленький член с краником, из которого можно было сцедить алкоголь, что Тилль тут же продемонстрировал. — Первый глоток имениннику! — он протянул ему стакан: обычный, граненый, наполненный с горкой и Рихард осторожно, стараясь не расплескать, попробовал самого себя на вкус. Все вокруг заулюлюкали, праздничные дудки-улитки закрякали, и, когда он собрался опустить стакан, рука Тилля встала у него на пути. — Дно наверх! Дно наверх! — дружно затянула толпа. Рихард сдался и, прекрасно осознавая что пожалеет об этом, в несколько крупных глубоких глотков выпил все целиком. Знаменуя собственную победу, он высоко поднял стакан над головой. Кто-то за его спиной подбадривающе засвистел, Шнайдер снова похлопал его по спине, и, словно это было знаком, парни навалились на него со всех сторон, обнимая. Рихард крепко зажмурился. Ему не хватало лица, чтобы улыбнуться с таким сиянием, с каким горела душа. Кто-то хлопал его по спине, кто-то ерошил волосы, кто-то (он даже не был уверен в том, что это был Пауль) несколько раз стиснул за задницу. Все мысли пропали из головы, кроме одной: “Вот оно. Я хочу запомнить этот момент на всю жизнь”. Ему не хватало рук, чтобы обнять своих самых близких друзей, и это делало его самым счастливым человеком на планете.

***

Он восхитительно наклюкался. Рихард танцевал, смеялся и кричал под музыку (поскольку пением это было сложно назвать) так, как если бы ему снова было двадцать лет. За одним исключением: в двадцать лет он понятия не имел, как расслабляться. Алкоголь смел все смущение. Рихард не помнил, когда чувствовал себя настолько свободным и раскрепощенным в последний раз. Когда на танцполе заиграла Кэти Перри с ее бессмертным хитом про поцелуй, он потихоньку начал выползать из толпы. Пока все кричали о своих надеждах, что “бойфренд не узнает”, Рихард был способен только на то, чтобы произнести одно имя: “Пауль”. Пауль нашелся на балконе среди остальных курящих. Шнайдер и Олли рядом образовали смеющийся шумный треугольник. Было что-то правильное в том, как они стояли и наслаждались беседой друг с другом, что не позволило Рихарду нагло влезть в их компанию и забрать Пауля с собой, поэтому он просто обхватил Шнайдера и Олли за плечи и повис между ними: — Ребята-а-ааа, — затянул он, давя на них ладонями. Поначалу застанные врасплох, они все же захохотали. Шнайдер подавился дымом сигарет и закашлялся: — О-о-о, ему больше не наливать, — его лицо лучилось весельем. Рихард обидчиво нахмурился: — У меня сегодня день рождения! Олли молча протянул ему сигарету. — Во-о-от! — Рихард смягчился мгновенно, — вот это, я понимаю, друг! — не разрывая объятий с парнями, он подался вперед и обхватил фильтр губами. Сигарета была новой и не прикуренной, и, как по взмаху волшебной палочки, перед Рихардом появился огонек зажигалки. Он с трудом сосредоточился на пламени пока не понял, что рука, помогающая ему прикурить, принадлежала Паулю, стоящему прямо напротив. Тот мягко и нежно улыбался, и Рихард мгновенно забыл про сигарету. — Ну начало-о-о-ось, — затянули Шнайдер и Олли синхронно. Рихард шикнул на них и убрал руки с их плеч. Пауль высоко поднял бровь, как будто еще не считал намерения с его лица. Рихард отнял сигарету от губ и протиснулся между широкими спинами Шнайдера и Олли в центр треугольника. В сантиметрах от Пауля сомнения вдруг придержали его нрав, и он ограничился тем, что тесно прижался к нему, обвивая руками за плечи. Никаких насмешек из-за спины не последовало. Разговор Шнайдера и Олли продолжился, как будто не был прерван, но Рихард к ним и не прислушивался. Даже если бы сам Мартин Гор вышел на балкон, чтобы подарить свою гитару, он бы вряд ли это заметил. — Наслаждаешься? — негромкий голос Пауля коснулся уха. Рихард поцеловал его, целясь в висок, но мазнул по волосам. — Ага-а-а-а, — протянул он и засуетился, пытаясь решить сложную задачу: как продолжать касаться Пауля, не вырывая его из разговора, и покурить одновременно. Мозг тут же предложил идеальное решение, и Рихард, без тени сомнения, последовал ему. Он зашел Паулю за спину и обнял, прижимая к своей груди. В тех местах, где они соприкоснулись, сразу же стало намного теплее. — Вот теперь хорошо. Сигарета снова оказалась у Рихарда в зубах, он взял Пауля за руку, все еще державшую зажигалку, и поднес к своим губам. Они вместе щелкнули по кремниевому камню и высекли огонь. Рихард с удовольствием прикурил. — Спасибо, — поблагодарил он, улыбаясь. Одну руку Рихард опустил Паулю на грудь и начал скользить ей вниз, а другую освободил для сигареты. — Пожалуйста, — тот фыркнул, накрывая ладонь своей и останавливая его. Рихард физически ощутил, как уголки губ упали. Почему Пауль остановил его? Он что-то не так сделал? Однако, стоило ему попытаться отстраниться, Пауль попросил через плечо: — Не уходи. Мне так хорошо, когда ты стоишь сзади. Его слова согрели Рихарда совсем на другом уровне. Он усмехнулся и похлопал Пауля по животу. Не-е-ет. Пауль не злился на него. Пауль хотел его. Склонившись к его шее, Рихард расцеловал татуировку, сперва короткими поцелуями, а потом оставил заметный засос. Ладонь Пауля тут же уперлась ему в лоб. Когда Рихард поднял голову, он увидел, что Олли и Шнайдер смотрели на них с одинаковыми усмешками. Да что они только понимали? — Ты бы себе девушку завел, что ли, — пробасил Олли. — Или парня, — глаза Шнайдера блеснули. — Или парня, — подхватил Олли, — или небинарную личность. — Или транс-персону… 
 Перечисление продолжилось, пока Пауль не рыкнул на них. Шнайдер и Олли переглянулись и синхронно фыркнули. Рихард засмеялся. Его так и подмывало рассказать им о том, что никакие другие люди не интересовали его в романтическом и сексуальном плане, как мужчина, которого он уже держал в своих руках. Ему хватило остатков сознания, чтобы не произнести этого вслух. — Я услышал вас, братья мои, — сказал Рихард самым серьезным тоном, на который был только способен. — Спасибо за беспокойство. На этом, как ни странно, приколы со стороны Олли и Шнайдера закончились. Рихард продолжил спокойно курить, периодически поглаживая Пауля по животу. Разговор возобновился. Говорил, в основном, Олли, рассказывая историю про волонтерство на Коста-Рике и спасение ягуаров, и про то, как они нашли на пляже огромную и злобно настроенную черепаху, запутавшуюся в рыболовных сетях. Какое-то время Рихард участвовал в беседе, а потом он моргнул… …и вот он уже снова был на танцполе. Пауль прижимался к нему сзади, Рихард сам прижимался к кому-то спереди, люди касались их со всех сторон, и почему-то это совершенно не раздражало, а наоборот, подогревало изнутри. Рихард танцевал и кричал “У всего есть конец, и только у сосиски — два”, и все вокруг него кричали то же самое. Кто-то со стороны диджейского пульта опрыскал его из водяного пистолета. Рихард открыл рот: текила. Он крепко зажмурился, чтобы не попало в глаза…. …и вот они снова курили на улице со Шнайдером. Тот тыкал ему в лицо телефоном, на котором была очередная фотография его семейства. — Ты не понимаешь! — Шнайдер все пытался доказать невероятные таланты сына. — Он встал на ноги, когда ему было семь месяцев! Если это не доказательство того, что у него мое чувство ритма, то я не знаю, что еще добавить. Рихард положил руку ему на плечи, сокрушенно качая головой. — Ты п-пьян, друг мой, — оповестил он, выставив ладонь с сигаретой вперед, чтобы звучать убедительнее. Шнайдер шлепнул его ладонь. — Нет, — конечно, он всегда спорил, когда они выпивали. Это было их любимым спортом на двоих. — Мы — пьяны. Они взяли из ниоткуда взявшиеся стаканы с текилой и чокнулись, глядя друг на друга по старой традиции. — Прост! — Прост! Рихард выпил и занюхал, ткнувшись в макушку Шнайдера. Тот всегда пах светло и по-цветочному. Это мгновенно напомнило Рихарду о его девочках. — Знаешь, я понимаю тебя, — он многозначительно покивал, — я тоже скучаю по своим. Рихард разблокировал телефон и вывел на экран фотографии Марго и Макси с последнего дня перед каникулами в школе, который он пропустил. Он, вообще, много пропускал в жизни своих девочек. — Какие красотки, — Шнайдер улыбнулся и похлопал его по спине. — Ты — везучий сукин сын. — Ага, — Рихард протянул отстраненно. Он пролистал несколько фотографий, и появилось видео, как Макси качалась на качелях. Ее передние зубы выпали, и Рихард вдруг понял, что когда увидит ее вживую в следующий раз, у нее уже вырастут новые. — Мой ангел, моя жемчужинка…. Когда она была маленькой, то думала, что я живу в телевизоре, и не понимала, что я тоже ее вижу, когда мы созванивались. Я пел ей песни перед сном через телефон. Что спущусь к ней по радуге , потому чт- Его голос оборвался, экран телефона расплылся. В такой важный день он даже не смог с ними поговорить! Плечо Шнайдера вдруг оказалось близко-близко, и Рихард ткнулся в него лицом. — Э-эй, не реви. Ты мужик или кто? — он начал гладить его по спине. Несмотря на грубость его слов, Шнайдер звучал эмпатично и тепло. — Ничего страшного же не случилось. Девчонки живы, ты жив. Шнайдер был прав, конечно. Только почему все равно было неимоверно грустно? — Ага. Только стоит ли это все… — Рихард имел в виду свою работу, — того, чтобы их не видеть? — Так. Никаких философствований, — Шнайдер толкнул его в плечо и всучил стакан еще раз, — пьем дальше! Приказ доктора! — Ты — не доктор. — Но все еще могу надрать твою задницу. Они чокнулись стаканами. Рихард глотнул, запрокидывая голову назад… …и вот он уже держал Оливера за плечи. Тот был совсем уж пьяным и пытался спровоцировать драку на ровном месте. Почему-то его всегда тянуло помериться силой, когда он напивался. Олли не замечал, что никто с ним не хотел драться, и пихнул Рихарда локтем в грудь. Перед глазами у него побелело…. …Рихард пихнул ногой дверцу кабинки. Никто не должен был видеть, кого он целовал, и кто целовал его в ответ. Они прижимались друг к другу все теснее и теснее. Царил полумрак, но Рихард бы смог сориентироваться и в кромешной темноте. Его руки поползли вниз по разгоряченному телу, но его тут же остановили. — Даже не думай. — Но у меня день рождения! — Рихард тяжело дышал. — Да, и я предпочту подарить тебе праздничный минет тогда, когда ты его запомнишь. — Я его запомню. — Риш, — глаза Пауля опасно сверкнули, и Рихард послушно вернул ладони наверх, снова прижимая его к стенке кабинки. Даже просто обниматься и дышать одним воздухом было достаточно для того, чтобы его день рождения стал не просто потрясающим, а идеальным. — Нравится, как ты произносишь мое имя. У тебя потрясающий голос, — заурчал Рихард довольно и расцеловал шею вдоль татуировки, не боясь ставить на ней засосы. Пауль не сопротивлялся и лишь поглаживал его по затылку. — Скажи еще… — Рихард шепнул ему у самого ушка и нежно сжал губами раковину над сережкой. О, да. Он точно запомнит то, как Пауль задрожал под ним. — Запомнишь, говоришь? — он толкнул Рихарда от себя что есть силы, прижимая к противоположной стенке всем телом… …Рихард очнулся, уткнувшись кому-то в грудь. Грудь определенно была мужской и приятно пахла. Ему отдаленно стало стыдно за то, что он нашел чью-то грудь привлекательно пахнущей, когда они с Паулем… А Пауль? Он же был с Паулем? Он очень хотел быть с Паулем! Но сил, чтобы подняться с уютной и упругой груди, не было. Раздался звук открывающейся двери автомобиля. О, так он был в автомобиле? Когда успел?.. — Садись вперед. Тут уже занято, — прозвучал самый потрясающий голос на Земле. Грудь под лицом Рихарда тоже приятно завибрировала. Он заворочался, чтобы посмотреть, кто говорил, но вдруг этот кто-то погладил его по спине и опустил руку на шею. — Вот это его развезло, — о, а это говорил Тилль. — Тилль! — Рихард попытался развернуться. Он ведь так и не поблагодарил его за член-пиньяту и алкоголь! Повернувшись лицом к свету, Рихард тут же пожалел об этом, потому что его затошнило. Все тут же попросилось наружу, и две сильные руки снова прижали его к чьей-то груди. Рихард невнятно застонал. — Лежи-лежи, — самый потрясающий голос на Земле шикнул на него, а затем кто-то поцеловал Рихарда в макушку. Ох, Пауль же не обидится на него, верно? Они с ним и не через такое проходили. Несмотря на отвратное самочувствие, Рихард сделал отчаянную попытку сказать обладателю самой привлекательной мужской груди, что он был занят: — Па-у… П-уль, — получилось не очень уверенно, но, каким-то образом, его поняли. — Тшшш… Здесь я, здесь, — поцелуй в макушку повторился. Не-е-ет! Каким бы прекрасным не был голос, Рихарда было не обмануть! Он не собирался быть ни с кем, кроме как с Паулем. Дверь автомобиля хлопнула, закрываясь. Потом открылась еще одна, и Рихарда нехило качнуло. Завелся двигатель, и весь выпитый алкоголь снова запросился наружу. Рихард зажмурился, пытаясь не опозориться. Ладно. Пауль ни за что не хотел бы, чтобы он страдал. Рихард мог еще немного подышать прекрасным запахом упругой груди. Для собственной же безопасности…. …в следующий раз он очнулся из-за ударившей в глаза полоски света. Рихард лежал на животе на кровати, его голова чуть ли не свисала с края, а рядом с ним стояло пустое ведро. Журчала вода. В ванной кто-то был. Кто-то, кто не удосужился закрыть до конца дверь, и из-за этого Рихард не мог закрыть глаза и провалиться в сон. — Эй! — он недовольно промычал и вытер слюну из уголка губ. Вода утихла. Свет погас, и Рихард не увидел, кто вышел из ванной, но этот кто-то был намного меньше его, поэтому он не испугался. Кто-то сказал: — Спи уже. А. Пауль. — И-и с-да, — Рихард повернулся на спину, и вслед за ним повернулась вся комната. Он вздрогнул. Кровать рядом прогнулась, и Пауль склонился над ним. От него приятно пахло мятой, и это успокоило тошноту Рихарда. Пауль поцеловал его в лоб. — Спокойной ночи, Риш, — сказал он. — …ш-ка. Пауль накрыл его ладонь своей.