***
андрей умыл лицо холодной водой на летней полуразрушенной кухне в бочке воды и вдохнул полной грудью запах утренней зари. он любил утро в лесу за эти эмоции чистоты и тихой радости, когда гуляешь среди деревьев и приходишь обратно в мокрых от росы кроссовках, останавливаешься на полудиких тропинках, чтобы ощутить, что ты живой и что ты здесь и сейчас, а в ушах шелест листьев от небольшого ветерка и предрассветное пение птиц. после непродолжительной прогулки, покончив с умыванием, андрей уселся на веранде у входа в дом. это была скромная терраса, панель которой пристраивалась к дому, заканчивалась небольшим ограждением, очерчивающим территорию пристройки. веранда оснащалась навесом в случае дождя. это было очень уютное и тихое место, учитывая то, что кроме славы и андрея номера никто не снимал. хозяйку было видно редко. как правило андрей пересекался с ней к обеду, да и разговаривали они только по делу. - доброе! – так как тот небольшой диванчик, на котором сидел андрей, стоял на веранде спиной к входной двери, рожков вновь про себя как-то вздрогнул, почувствовав знакомую руку на своих плечах, как в прошлый раз, больше от внезапности, чем от чего-либо другого. - любишь ты со спины подходить. – андрей повернулся к мясникову, а затем снова погрузился головой в телефон. - неужто славка встал так рано? - мне кажется, это ты любишь ко мне спиной поворачиваться. – съязвил слава. - не спится сегодня, мне полночи в окно луна светила! а штор не было. да и обстановка такая стала, что ничего не хочется от скуки, даже спать. вспоминаю свой родной дом, словом. вроде и приятно, а вроде и тоскливо. – слава уселся напротив, машинально достав свой телефон. – чаю, что ли, тоже попить. – он посмотрел время на экране: «половина шестого утра». на заставке, как и всегда, стояло их совместное фото с женой. слава дернулся за чашкой в общую столовую. усевшись с чашкой, он глянул на миниатюрный столик с уже немного остывшим чаем в фарфоровом чайнике и какой-то небольшой книжицей в мягкой обложке, с лежащим в ней, уже старым карандашом. - с каких пор это ты читаешь поэзию? – слава прочитал фамилию блока на корешке книги, пока наливал себе в кружку чаю. - я ее нашел случайно в тумбочке у себя возле кровати. и, вдруг, знаешь, стало как-то любопытно. почитал немножко. мне нравится ее бывший владелец. он ее там исписал как только мог, наверное студент какой-нибудь. уж очень подробно. – как-то безразлично ответил андрей. слава взял книгу со стола и пролистнул ее. это был фолиант еще семидесятых годов с немного подранным и хрупким корешком, от которого уже понемногу отходили желтые страницы. действительно, большая часть страниц была исписана на полях какими-то заметками или имелись какие-либо подчеркивания на строчках. карандаш был вложен на страничке со стихом:«я и мир – снега, ручьи солнце, песни, звезды, птицы, смутных мыслей вереницы – все подвластны, все – Твои»
- тебе она еще нужна? я б ее забрал бы потом почитать немного. все равно делать тут нечего. – сказал мясников через некоторое время, пока бережно листал книгу. - забирай. – рожков даже не смотрел на своего собеседника. вновь молчание. - да, делать тут, правда, нечего. – вдруг продолжил андрей и отложил телефон. – в этом вся и фишка. сидишь, дурные мысли в голову лезут, и, то ли от безделья, то ли от тишины и от того, что время остыло и совсем исчезло, происходит очищение от этих мыслей. это уже терапия. сидишь, медитируешь, пока смотришь на битый кафель, и восстанавливаешь силы. я вполне счастлив. последние слова он сказал как-то фальшиво, но мясников не подал виду, что что-то понял из сказанного. - я предлагаю пойти искупаться в озере. – вдруг предложил слава. он закрыл книгу и положил ее возле себя на диванчике. когда они шли по пути к озеру через сосновый бор, уже совсем рассвело. дорога проходила по хорошо растоптанной тропе. они по привычке разговорились о каких-то бытовых вещах, о будущем, о политике, о людях, о работе. слава жаловался на сегодняшнее недосыпание и предвкушал взбодриться, окунившись в воде. по дороге он вновь ободрал куст крыжовника. андрей пинал шишки носком кроссовка в разные стороны, наводя на себя такой задумчивый вид, будто он занимается каким-то серьезным делом. озеро уже купалось в лучах солнца, вдалеке еще виднелась небольшая пелена тумана. вода все еще была ледяная, не прогретая, поэтому не рискуя здоровьем, было решено просто окунуться в нем для общей закалки. славка принялся быстро раздеваться. андрей методично стягивал штаны, уставившись на его голую спину. сам того не ожидая от себя, он подошел к нему, положив свою теплую ладонь между его лопаток. слава резко повернулся, оказавшись к нему вплотную и как-то потерялся, встретившись с прямым взглядом андрея. - что ты делаешь? - физически поглощаю твою энергию солнечного стрельца для восстановления жизненной силы и ментального здоровья! – он дурашливо улыбнулся, подражая образу своей «ведуньи» из номеров, и стянул с себя футболку. щеки андрея резко порозовели и он, словно ребенок, который в чем-то провинился, резко подбежал к воде с того деревянного помоста, на котором они сидели накануне, и без прелюдий сиганул в холодную воду. он почувствовал, как его сердце забилось в два раза чаще, и вынырнув, тяжело задышал. ему стало очень весело от боли и одновременного удовольствия, которые приносят за собой купания в ледняной пресной воде. - холодно? – крикнул с берега славка. - очень! – он улыбнулся и еще раз окунулся с головой, решив, что пора вылазить обратно. – очень холодно, слава. долго лучше не надо, ноги сведет моментально. он подплыл обратно и забрался на помост, поправляя мокрые волосы. слава сел к нему и свесил ноги так, чтоб дотронуться пальцами до воды. - да! бодрит. почему-то вспоминаю как по утрам с мальчишками еще в детстве бегали на речку купаться. - у тебя-то, да, одна вода вокруг села была! – зачем-то ляпнул андрей, лишь бы сказать, а сам думал о другом, снова рассматривая профиль славки, как вечером, но уже при дневном свете. слава тоже без прелюдий, но более спокойно, спрыгнул в воду, и взбодрился с первых секунд. - андрей, залезь в воду еще. – он резко схватил его за ногу и с силой потянул в воду. андрей вскрикнул, но подчинился другу и через пару секунд, они были вдвоем в воде и стучали зубами. - андрей, - слава улыбался, замечая за собой как часто стал произносить имя своего друга. хотелось все свалить на повышенный кортизол и сужение сосудов, но, возможно, он просто сейчас понял, как все-таки был счастлив, находясь рядом с андреем в данный момент. все было в нем данную секунду бесконтрольно и нежно. они отплыли немного вглубь. слава внезапно взял в воде руку рожкова и прислонил ее к своему солнечному сплетению на груди. – чувствуешь? - тома, да у тебя инфаркт! – андрей не ожидая от славы каких-то тактильных шагов, начал глупо шутить, говоря голосом своей бабки. – давай вылазить из воды, а то кого-то из нас придется откачивать. когда они вместе вновь уселись на деревянный помост, рожков теперь бесцеремонно, словно опьяненный славиной покорностью, стал растирать его тело от судорог, совсем забыв обо всем на свете. он уже не думал о том, что у самого вот-вот может свести ногу. он знал, что на сцене мог вытворять многое, в рамках дозволенного. получать «тумаков» от славы за кулисами из-за чрезмерной тактильности, из-за глупых двусмысленных шуток, на которые зачастую, после, мясникову тяжело было сосредоточиться на своих диалогах, но его часто спасал долголетний опыт в сфере юмора. он никогда не закрывался от рожкова, никогда не избегал после, но было очень сложно игнорировать что-то запретное в своих чувствах к самому родному своему человеку. было тяжело признаться. если б он мог признаться. это было соизмеримо с нелепым отношением некоторых верующих в аллаха, людей, которые считали, что бог по ночам не увидит их за чем-то греховным. не вскроет их черепную коробку и не вынет из их головы что-то грязное и развратное. мясников не был настолько набожным, чтобы подавлять в себе естественные вещи настолько упорно, но и воспитан не так вольнодумно, чтоб лично их принять. это была поистине болезненная позиция, заставляющая его многое количество раз себя останавливать. иногда он вспоминал их первый смазанный поцелуй, еще в самом начале карьеры. потом вспоминал еще, и еще, и еще более настойчивые и опытные взаимодействия. но его позиция не менялась. андрей тоже ничего не выяснял, ему казалось, что может случиться что-то плохое, если он полезет куда-то не туда, куда ему дозволено. для себя он все давно решил. он вдохновлялся славой, дышал им, жил своей работой, пока знал, что славка всегда будет рядом с ним, всегда его поддержит, они всегда будут вместе, пусть даже так, «псевдоплатонически». он питался их духовной связью и иногда, от переизбытка чувств, мог выйти за рамки ментального и, ощутить, что дорогой и любимый его человечек, все еще здесь, с ним, и им хватает друг друга. тоска от физического отказа не длилась вечно, он просто научился жить в реалиях своей родины. и быть счастливым, как мог. в этом не было ничего зазорного. андрей растирал ему руки, грудь, чуть ли не лежа у него в ногах быстрыми движениями разминал стопы, доходя до бедер. внутренние стороны бедра, он, растирая руками до тепла, медленно целовал. это сводило славу с ума, ему казалось, что его сердце сейчас просто покинет чат. лицо андрея раскраснелось, полулежа, прижавшись к его телу и обхватив за талию руками, он прислонил ухо к его груди. слава, кроме своего и андреевого шумного дыхания, уже ничего не слышал. - как стучит. – прошептал рожков. он впервые за долгое время мог спокойно приблизиться вплотную к мясникову, и крепко держать его в своих объятиях. теперь он мог просто приблизиться к его лицу и пальцами гладить все черточки славы. щеки, виски, слегка приглаживать еще мокрые волосы, держать пальцы у губ, медленно поглаживая, и просто тонуть в глазах своего счастья. слава руками обвил за поясницу андрея и водил руками по спине, соскальзывая ладонями до самого низа, как бы застыв в какой-то нерешимости. ему просто было хорошо от нежного физического контакта. если б было можно лежать так вечно, возможно, он бы все-таки решился за это продать душу. за мужеложство данте в ад не отправлял. слава наконец коснулся губ андрея, легонько притягивая его за голову к себе. он улыбался как ребенок и не мог насытиться этим как следует. от голода, он потерял всякую меру настолько, что от нежного начала, слава резким движением перевернул рожкова под себя, и очутившись сверху, углубил поцелуй, слегка покусывая нижнюю губу андрея. он немного протрезвел, когда понял, что в своих мыслях зашел слишком далеко. в этот момент, славка подумал, насколько он несчастен. он отстранился, пытаясь сдержать накопившиеся слезы. - славка, ты чего? я делаю что-то не так? – поглаживая ладонью щеку славы, андрей встревоженно посмотрел на него. - мне очень тяжело принять наши отношения, даже спустя столько лет. – у славы немного покраснели глаза. – но я слишком сильно тебя люблю. - слава. – они сели на помост, и андрей крепко обнял его. – я принимаю тебя совершенно любым, с любыми мыслями, стадиями принятия или непринятия, я буду с тобой рядом даже если весь мир захочет отвернуться от нас. пока твоя душа живет и пока в тебе я нахожу прекрасную личность, которая для меня стала богом, я всегда буду частью тебя. - и я тебя. - слушай, этот помост, просто какая-то чудо-конструкция, потому что я не верю, что мы с тобой настолько легкие...- вдруг сказал андрей, стуча рукой по доскам. к полудню, погода испортилась. поднялся ветер, нагоняя тучи. пока андрей и слава добирались до дома, они успели искупаться повторно, но уже в весеннем дожде. в воздухе заиграли нотки озонового петрикора. смеясь, полностью промокшие, они добежали до террасы, и оперевшись на перила, смотрели на преображение леса во время ливня. андрей взъерошил славкины так и не высохшие волосы. - я уже предвкушаю как мы заболеем вдвоем какой-нибудь простудой. слава, куда ты? слава схватил книгу, которую оставил на диване, и вернулся обратно. он долго листал исписанные странички, пока не остановился на одном простом четверостишье. рожков с любовью наблюдал за ним. - славка, это, на самом деле, мои заметки в книге. – зачем-то признался андрей, так и не поняв, почему скрыл это с самого начала. слава улыбнулся, поцеловал андрея в лоб и зачитал:«природа ждет лучей обетованных: цветы поднимут влажный лик, и вновь в моих садах благоуханных раздастся птичий крик»